В ответ молчок, лишь летит очередной сгусток красно-оранжевого вихря, превращающего в пепел половину всего живого и неживого на Земле. Прыгаю к деревянной информационной стойке, сообщающей в ярких фотографиях посетителям «Главной Больницы Борам» о профилактике и лечении различных болезней. На ней, впрочем, не сказано, какие действия предпринимать при нападении поджигателя, и она поддаётся натиску стихийного огня, чернея и загораясь.
— Логан! Чёрт, вернись! — раздаётся за спиной хор голосов, но я двигаюсь в направлении обратном, нежели в том, которое ожидают от меня.
Порог почти преодолён, и до безумца остаётся несколько ярдов[2], судя по звуку вращения металлического клапана и нажимания спускового механизма. Когда стенд с красочными записями начинает жечь руки, я бросаю его в пироманьяка, но он успевает отскочить вбок.
— Уйти! — нервно голосит тот своим странным наречием. Но я уже близко: устало бью по лицу, но ему хватает, чтобы упасть; и отталкиваю ногой подальше старинный огнемёт. Кому в наше время доверяют работать с этим запрещённым агрегатом? Кто он такой? Неужели обычный несведущий земледелец?
— Что будем делать с ним? — споро задаю вопрос первым и оглядываюсь на радостно-удивлённые лица своей группы, не давая им очухаться. Они проворно выскакивают из здания и осматриваются.
— Иди скройся на хрен с глаз наших и не выходи из дома, иначе я тебя прикончу! — ругает Сэм недотёпу, указывает пальцем и резко дёргает в сторону, дублируя приказ убраться. — Мы тут в спасатели заделались, а нас поджигать собрались?!
Затем он подбирает взрывоопасный огнемёт — с потёртой краской опустошённый баллон и змейку шлангов — и кидает в зал объятой пламенем больницы. Достаточно легко одетый для разбушевавшейся погоды мужчина реагирует слёту и убегает со стонами к жилым домикам у пляжа. Спасатели… эх, грёбанные Вестники Апокалипсиса мы, и никак иначе. Чёртовы Лжеправедность, Мор, Голод и Брань. Скорее всего, они связаны с нами, раздумываю я, глядя на шипящую и искрящуюся стихию, пожирающую лечебное учреждение. Вряд ли здешняя пожарная бригада озабочена своими прямыми обязанностями, ибо защитить себя от безумцев в нынешней ситуации кажется более сознательным решением. А на наши плечи легла ответственная миссия, не терпящая промедлений. Прости, строение, всем сейчас не до тебя.
— Ты молодьец, — приветливо улыбается мне Мэй своими ровными красивыми губами, а я с некоторым сомнением признаю, что готов поцеловать их. Любые женские губы, чтобы вновь ощутить толику счастья.
Ориентир под успокоившимся дождём находится быстро — и табличка предлагает свернуть через рынок, чтобы беспрепятственно попасть в участок. Государственные строения первой важности располагаются не так далеко друг от друга в городе, но изнурённость громко орёт в оба уха, а здравый рассудок пытается ей шёпотом отвечать:
«Остановись и отдохни, за каким хером ты вообще плетёшься куда-то? За Йеремой.
Кто она тебе? Она важна для Парны и… вроде какдля нас. Наша подруга.
Парне важна? А какой у тебя интерес к ней? Я люблю её, наверное. Но пока она меня избегает.
То-то же! Бросай всю эту ересь и ложись спать. Но…»
Мысленная перебранка стопорится, когда вижу препятствие на нашем «беспрепятственном пути»: женщину посреди рыночной площадки, такую высокую и толстую, что даже два слепленных Громилы воедино будут уступать ей в силе и мощи. Мне любопытно, гамбургские булки[3]или — сладкие с корицей придали ей характерную внешность? Мисс — сильно сомневаюсь, что миссис, а если так, то мне жаль её ублюдка-избранника — со вместимостью минимум четыре длинных центнера[4] на наших глазах разбрасывает нападающую на неё с палками тройку людей так легко, будто разбирает вещи в комоде. Вмешиваться уже поздно: смельчаки проигрывают с разгромным счётом, и к тому моменту, как мы достигаем небезопасного расстояния до большущей угрозы, их раскидывают по земле либо при смерти, либо бездыханными.
Сэмюэль, безоружный, опускает готовые к борьбе кулаки, прикидывая и свой проигрыш. Пули Парны летят мимо: широченная дама ещё и умеет ловко передвигаться и уклоняться. Теперь же, завидев новых соперников, устремляется к нам. Мэй чрезвычайно быстро бежит к настигающей цели с настроенным на поединок лицом и крепко сжатыми в маленьких ручонках лезвиями, готовыми к уже привычным беспощадности и садизму. Может, она всегда была такой яростной? Её поступок можно назвать предсказуемым и крайне действенным, но только против обычного ходячего, потому как «Центнерам» слишком легко для таких объёмов удаётся перехватить за устремлённую вперёд ногу китаянки и швырнуть в лоток с ямсом. Вроде он, такой я видел в печатной рекламе: внешний вид напоминает смесь картофеля и кабачка, на вкус сладковатый, но в сыром виде не употребляется в пищу. Произошедшую трагедию с одной из девушек нашей группы нарочно игнорирую: эмоций не осталось, внимание постоянно переключается. Но действовать, к великому сожалению, требуется: сжимаю крепко резиновую дубинку и замахиваюсь для броска. Атаковать в открытую — как сам понимаю, да и как показала практика Мэй — слишком глупо: нарвёшься на слаговую[5] ладонь и смятые в некачественный фарш внутренности уже не исправишь хирургическим путём; останется только пойти на корм тварям. Дубинка метко угождает в лицо жирной афрогвинейки, ой, — моя проклятая ограниченность! — папуаски, ввергая в небольшой ступор. Промедления хватает для того, чтобы стрелок справа наметила голову — единственное слабое место тварей, завладевших как чужеродный организм человеческим телом, вынуждая его творить вещи мягко говоря негуманные. Щелчок. Как избито. Перезарядка у мастерицы огнестрела не займёт много времени: быстро, несколько секунд, в течение которых чёртова «Четыре центнера» нас всё равно настигнет. Сэм, запамятовав о храбрости, пятится назад.
— В сторону! — кричит нам, но я инстинктивно намечаю область для рывка вперёд.
Тренер был очень суров и не давал лишний раз отдохнуть; основательно подходил к обучению, заставляя парней, порой, бездумно, на уровне подсознания, совершать действия, приводящие команду к победе. Его программа предполагала разминки для сверхлюдей с неограниченной выносливостью. Он часто шутил, что мы ничего не добьёмся, если будем придерживаться принятых правил, и у меня засвербило. Меня, как человека до зуда в паху любящего спорт, невероятно увлекли испытания, мне хотелось доказать, что сумею пройти все его непростые «девять тренировочных кругов», освоить грёбаные «правила поведения с соперниками» и взять на вооружение «советы по сохранению своей защиты и устранения чужой», став, по его мнению, профессиональным игроком. Непредсказуемая тактика, спонтанные пасы и обводы, обманные манёвры, вытеснение защитников, грубая игра, жёсткая игра, потная и грязная — почти каждый день. На потеху либидо времени и сил не оставалось! Всё ради того, чтобы потом его долбаные излюбленные язвительные насмешки, все его «сосунки», «свинки», «неумехи», и самое гнусное — «калеки», засунуть обратно в горло, заставить задохнуться своей спесью. И выдохнуть спокойно. Распасовщиком[6] я стал именно благодаря упрямству и прихоти поставить его на место. У меня получилось, и он подобрел. Выигрывать чаще не стали, но это помогло «Техасцам Хьюстона» сплотиться, лучше понимать друг друга. Чувствовать поле, мяч, намерения своей и вражеской команды. А самое главное, с тренером можно было поговорить нормально и получить советы.
«Если соперник больше тебя, бросайся ему под ноги: так ты лишишь его опоры, и он упадёт».
Разбегаюсь и толкаюсь своим маленьким, по сравнению с размерами громадины, плечом в район правого бедра — и она, нескладно запутываясь в ногах, падает на утоптанную жителями Вевака ровную землю. Прямо посреди обыденного рыночного пейзажа из десятков деревянных ящиков и лотков с фруктами и овощами, мокрыми от проливного дождя. Парна Джексон перезарядилась, но медлит с выстрелом, понимает, что патронов остаётся мало, да и мысль убить противницу тяжёлым ящиком с ямсом кажется ей вернее. Представитель суровой мужской силы, Сэмюэль, как раз опускает его с размаху на голову «мисс Центнер», тем самым знаменуя победу «великих героев современности» или кого-то подобным.
