Малфой ворвался в следующую высокую арку и вдруг остановился, взглянув на убогое убранство очередного зала. Внезапно внутренности защекотало, и к горлу подступила тошнота. Драко дотронулся до своего лба, мгновенно покрывшегося испариной, и, словно пытаясь отыскать невидимого врага, притаившегося где-то поблизости, вознёс глаза вверх. Над закопчённым, давно не вычищавшимся камином висел огромный портрет первого из Малфоев. В чёрной бархатной мантии и с тростью, на которой лежали костлявые пальцы, облачённые в тяжёлые перстни, Арманд выглядел устрашающе и великолепно. Такой же безупречный, такой же бесцветно-белоснежный, как и любой Малфой, он мрачно взирал на потомка, и его заострённое лицо было строго, как у мертвеца. У Драко перехватило дыхание, он по наитию выпрямился и расправил плечи, чтобы уподобиться образцу чистокровности. Но портрет был недвижим, как и каждая пылинка вокруг, и только ветер, запутавшийся в дымоходе, стонал из грязной каминной пасти.

Малфой сделал шаг так же резко, как и замер, и уже не останавливался вплоть до высоких резных дверей, ведущих в главную столовую. Входя, он почувствовал, как чуть более тёплый воздух обдаёт лицо. В огромной не по назначению зале затопили камин, но огонь в нём был каким-то жалким, вялым и тусклым.

— Отец, — глухое приветствие эхом взвилось к потолку.

Люциус Малфой поднял голову, и его глубоко запавшие светлые глаза нетерпеливо врезались в прямую фигуру сына.

— Драко, — кивнул он, едва разомкнув тонкие обескровленные губы. Гладко выбритое лицо было бело, как первый снег, и только серые болезненные тени очерчивали контуры скул, носа и подбородка. Драко коротко взглянул на отца и заметил, что тот поседел ещё сильнее. Отодвинув стул, он опустился на него и сложил руки на жёсткие изогнутые подлокотники. На столе возникла серебряная посуда, и обоняния достигли едва уловимые запахи тушёного мяса и вина. Люциус взял в руки приборы и застыл на несколько мгновений, когда его взгляд упал на пустующее место справа. Какое-то время он смотрел в пространство стеклянными глазами, но призрак, которого он видел по ночам под своим тяжёлым пологом, сегодня был безмолвен.

Некоторое время они ели молча. Драко клал в рот кусочки еды и сжимал зубы, чтобы не выплюнуть её. У него складывалось впечатление, что они ужинали на кладбище: казалось, бесплотные обозлённые духи таращились изо всех тёмных углов. Но Люциус ничего не замечал и спокойно пережёвывал пищу. Он жил здесь достаточно долго для того, чтобы не обращать внимания на скопившийся вокруг мёртвый воздух.

— Каков твой средний балл за промежуточные экзамены? — наконец спросил Люциус, отложив вилку в сторону.

— Восемь с половиной, — отчеканил Драко, ещё в поезде приготовивший ответы на возможные вопросы.

— Но не десять, — сощурился Люциус и, не отрывая острого взгляда от лица сына, поднял бокал и сделал глоток вина. Драко промолчал. — Финальные экзамены должны быть безупречны.

— Я понял, отец.

— Превосходно, — Люциус растянул губы в насильственной улыбке и продолжил трапезу.

Они сидели в абсолютной тишине около пятнадцати минут. Ровно столько времени потребовалось Драко, чтобы собраться с мыслями.

— Мне нужна помощь, — глухо начал он, крепче сжимая нож и не смея поднять глаз. Он представлял, как настороженный взгляд отца скользит к нему поверх поднятого бокала с вином. — Колдомедики или что-то в этом роде.

— Ты болен? — немного погодя спросил Люциус.

— Не физически, — процедил Драко, сам злясь на то, что говорит. Отец молчал несколько долгих минут, обдумывая сказанное, и это показалось Драко пыткой наподобие этого ужина.

— Посмотри на меня, Драко, — повелительным тоном произнёс Люциус. Драко медленно поднял голову, нахмурив брови. — Выпей, — на столе перед ним появился хрустальный стакан с золотистой жидкостью. Недоверчиво и тяжело взглянув на него, Драко всё же опрокинул содержимое в себя. По горлу пронеслось горькое жжение, лёгкие на секунду сковало, и Малфой сделал над собой усилие, чтобы не закашляться. — Вот так, — одобрительно хмыкнул Люциус. — Это единственное лекарство, которое ты можешь себе позволить.

— Я схожу с ума, — возразил Драко бесцветным голосом. Алкоголь отдавал теплом в гортани, и на щеках вспыхнул странный жар.

— К этому привыкаешь, — парировал Люциус. — И запомни: если ты не способен быть безупречным — научись притворяться. Справишься?

Драко с гневом посмотрел на отца, но увидел лишь непроницаемую восковую куклу, ожидающую вполне определённого ответа. Тени за его плечами сгустились, и теперь даже свет от камина не мог рассеять их толпы. В полумраке блестели лишь бесцветные волосы и остекленевшие глаза.

— Сделаю всё возможное, — процедил сквозь зубы и уронил нож на стол. Визг металла пронёсся под потолком унылым колокольным звоном.

— Я так и думал, — черты лица Люциуса, слепленные чьей-то безучастной рукой, резко ожили. На стол рядом с брошенным ножом грузно упало что-то тяжёлое. Драко опустил взгляд и увидел мешочек из плотной материи с вышитой на нём эмблемой Гринготтса. Ужин был окончен. Поняв это, Малфой не спеша поднялся из-за стола. Подцепив мешочек пальцами, он ощутил его вес и мрачно усмехнулся.

— И тебя, — он искривил губы, — с Рождеством.

7

— С Рождеством! С Рождеством! — радостно вопил Рон, в одной руке держа кружку с глинтвейном, а другой обнимая захмелевшего Гарри. — Пусть все будут счастливы!

— Ты такой смешной, когда выпьешь, — улыбаясь, заметила Джинни и перевела взгляд на Гермиону. Грейнджер машинально улыбнулась и вздрогнула так, словно её укололи иголкой. Несуразное алое кресло, обивка которого отдавала въевшимся в неё запахом фирменного десерта Молли, вдруг стало таким противным своей мягкостью, что Гермиона вскочила на ноги. Джордж внимательно посмотрел на неё из противоположного угла комнаты. Он не улыбался. Бесснежное, слякотное Рождество угнетало его.

— Гер-р-рмиона! — заметив, что она поднялась, задорно крикнул Рон. — Давай танцевать! Давайте мы все будем танцевать! — и, пошатываясь, поднялся. Джинни, закрыв глаза ладонью, захихикала.

— Рональд, не позорься перед девушкой! — в дверном проёме, уперев руки в бока, стояла раскрасневшаяся от кухонного жара Молли. Она с нежностью посмотрела на гостей и махнула рукой.

— Скоро будет готов рождественский пирог.

— Пирог! — восторженно крикнул Рон, и тут уж захохотал, не выдержав, сам Гарри. — Чего смеёшься, дуралей? — Уизли шутя толкнул друга в плечо. — Надо мной?

— Ни в коем случае, — тщетно пытаясь скрыть улыбку, оскалился Гарри. Он переглянулся с Гермионой и лишь на миг посерьёзнел.

— Время подарков! — мгновенно переключился Рон. — Гермиона… — и он, тихонько покачиваясь, протянул ей руку.

Джинни снова хихикнула. В последнее время она делала это слишком часто, словно пытаясь скрыть то, как тяжело ей переносить «паузу» в отношениях с Гарри. Гермиона наблюдала за ними в течение двух дней в Норе. Гарри чувствовал вину за то, что заставляет Джинни ждать, пока он разберётся в себе, она пыталась изображать весёлую дурочку, и оба они тяготились друг другом.

— Идём со мной. Боюсь, мне не одолеть лестницу, если я пойду один, — щурясь, произнёс Рон, и Молли, закатив глаза, вернулась на кухню.

— Хорошо, — прошептала Гермиона, снисходительно и устало улыбаясь. Обстановка тесной и душной гостиной уже начинала действовать ей на нервы. Всё вокруг: колдофото, безделушки, ковры на стенах и даже запах рождественского ужина — напоминало о том, что эта семья — единственное, что осталось у неё после войны. Но Гермиона не могла почувствовать себя её частью, как бы сильно ни старалась.

— Идём, — продолжал бормотать Рон, цепляясь за перила и осторожно передвигаясь по ступеням.

— Надо зажечь свет.

— Нет!

— В этом доме куча ковров, за которые я запинаюсь даже днём! Мы упадём, и никакого счастливого Рождества не будет.

Рон неопределённо хмыкнул, и они замолчали. Дверь в его комнату была открыта. Вокруг бледного пятна лунного света, растянувшегося на полу, собралась темнота. Тихо они прошли к кровати, и Рон, усадив Гермиону на скрипучий матрас, принялся рыться в прикроватной тумбочке.