– Спок, все хорошо?

Рваный, мучительный выдох. И лишь спустя пару секунд – неуверенный ответ:

– Да. Если вы не против, давайте… продолжим игру.

– Ты уверен?

– Да.

Партия продолжилась. В течение следующих десяти минут ситуация заметно изменилась; вулканец потерял коня и ладью. Создавалось впечатление, что Спок теперь играет чисто механически; очень скоро Джим получил значительное преимущество и начал методично теснить своего противника, применяя свою фирменную стратегию непредсказуемости. Вулканец словно не замечал этого; его глаза напряженно следили за руками Джима, переставлявшими фигуры, и он то и дело тяжело сглатывал, как будто боролся с чем-то. Когда Кирк собирался сделать очередной ход, рука Спока вдруг сделала резкое движение, словно намереваясь снова коснуться пальцев Джима, но остановилась на полпути. Кирк замер. Вулканец дернулся всем телом, шумно выдохнул и резко встал со своего места, едва не опрокинув шахматы.

– Простите, капитан, я… Полагаю, будет лучше, если мы закончим партию в другой раз.

Сердце Джима быстро колотилось о ребра. Трудно было поверить, что перед ним действительно Спок, его непробиваемый первый помощник.

– Что случилось, Спок?

Джим очень старался, чтобы его голос звучал спокойно, и отчасти ему это даже удалось. Вулканец сделал шаг в сторону, отодвигаясь от стола и от Кирка, и капитану на мгновение показалось, что коммандер слегка покачнулся, словно был пьян.

– Капитан, моя эффективность несколько… снижена на данный момент. Мне требуется медитация. Я хотел бы вернуться в свою каюту.

Про себя Джим невольно отметил, что Спок не был точен – он не сказал, на сколько процентов снизилась его «эффективность». Это настораживало еще сильнее. Кирк поднял голову и посмотрел на Спока с беспокойством.

– Иными словами, ты плохо себя чувствуешь?

Вулканец на мгновение прикрыл глаза.

– Нет… Да. Я подобрал бы иные слова, но можно сказать и так.

– Тогда тебе надо в медотсек.

Кирк тоже встал и попытался приблизиться к старпому. Тот сделал шаг назад, словно увидел ядовитую змею.

– Нет, это лишнее, уверяю вас.

– Я вызову Боунза.

– Нет, прошу вас, не надо, – интонации были почти испуганными. Взгляд Спока потерянно блуждал по каюте. Джим неуверенно отложил коммуникатор.

– Хорошо, хорошо, успокойся.

– Я… вполне спокоен. Я хотел бы…

– Да, я уже слышал – тебе нужна медитация. Ты уверен, что это поможет?

Джим смотрел на вулканца с сомнением. Ему очень не хотелось отпускать его в таком странном состоянии. Старпом сделал еще один шаг к двери.

– Да, медитация – это именно то, что мне сейчас необходимо. Могу я…

Джим поднял руки ладонями кверху, словно признавая поражение.

– Хорошо, хорошо. Не могу же я тащить тебя в медотсек силой. Иди. Но попозже я зайду, чтобы убедиться, что у тебя все в порядке.

Спок лишь кивнул, словно сил на слова у него уже не осталось, и вышел. Джим остался стоять посреди каюты, пытаясь понять, что же все-таки произошло. Поверить в то, что Спок просто не сдержал эмоций – эмоций, направленных на него, на Джима, а потом сам же испугался этого – было весьма заманчиво, но довольно затруднительно. Это казалось Кирку столь же маловероятным, как выпадение снега на Новом Вулкане. Все это выглядело довольно странно. Непонятно…

Джим опустился в кресло и задумчиво посмотрел на стол, где замерли брошенные на середине игры шахматные фигурки. Казалось, они недоуменно таращились вулканцу вслед. Кирк взлохматил волосы и тряхнул головой. Глупость.

Стараясь не думать обо всем этом, он попытался заняться привычными делами – просмотрел почту, принял душ, реплицировал что-то вроде ужина. Несмотря на то, что он чувствовал себя слегка взбудораженным, организм после долгой смены настоятельно требовал калорий. Жареная картошка и огромная отбивная – Боунз был бы страшно недоволен. И в дополнение – остывший, но все равно вкусный вулканский кофе.

Поужинав, Джим взял падд и, сбросив обувь, забрался с ногами на койку. Увы, к капитанским нашивкам, помимо золотистой командной формы, которая была Кирку, по его собственному мнению, очень и очень к лицу, прилагалось и огромное количество минусов. И одним из них являлся тот прискорбный факт, что работа капитана, как правило, не заканчивалась вместе с альфа-сменой.

***

Работа главы медслужбы зачастую тоже не ограничивалась восемью часами, оговоренными в уставе. Доктор МакКой, несмотря на то, что его смена давно закончилась, не спешил покидать медотсек. Он был занят невероятно важным и очень срочным делом – готовился совершить колоссальный прорыв в медицине, о котором пока еще никто, разумеется, не догадывался. Ибо чего стоит настоящий прорыв, если его можно спрогнозировать? А создание эффективной вакцины от ригелианской лихорадки – это несомненный прорыв. И доктор как раз работал в этом направлении – в окружении огромного количества пушистых, негромко урчащих шариков. Надо сказать, что трибблы, несмотря на свойственную им прозорливость и развитую интуицию, так и не поняли, для чего они здесь находятся. Все они, до единого, были абсолютно уверены, что их отношения с ворчливым доктором основаны исключительно на взаимной любви и глубоком уважении. Это не вызывало сомнений – ведь ласковые руки МакКоя регулярно, четыре раза в день, кормили их чудесными разноцветными шариками с самыми разными вкусами, поили шипучим сладким зельем самых немыслимых оттенков, а иногда, выбривая небольшие участки кожи – несомненно, в ритуальных целях – лепили на них загадочные нашлепки, очевидно, призванные украсить избранных и указать на особую симпатию к ним со стороны Леонарда. Если бы они случайно догадались, что все эти странные манипуляции были продиктованы исключительно научным интересом и производились в чисто экспериментальных целях, они были бы глубоко оскорблены и объявили бы доктору вечный бойкот. Перестали бы урчать. Совсем. Но, к счастью или к сожалению, трибблы о тайных замыслах доктора ничего не знали. И поэтому спали спокойно, ели с аппетитом, и размножались с устрашающей скоростью. Впрочем, к чести Леонарда МакКоя, следует упомянуть, что ни один триббл в результате вышеупомянутых экспериментов не пострадал, чему сам глава медслужбы не переставал удивляться.

Проверив жизненные показатели подопытных и накормив некоторых из них зеленоватым порошком с пугающим запахом, а остальных – таким же порошком, но начисто лишенным аромата, доктор решил пару минут уделить делам более приземленным и насущным. Конечно, проверять результаты какого-то банального анализа крови было довольно скучно, но иногда, увы, совершенно необходимо. Он склонился над пробирками, произвел несколько привычных манипуляций и вдруг застыл, не только лицом, но и руками, и ушами, и даже спиной изобразив крайнюю степень недоумения.

В исследуемом образце крови обнаружилось вещество, которого там быть никак не могло. Но, тем не менее, оно там было.

***

Сигнал коммуникатора отвлек капитана от падда, когда хронометр показывал почти половину девятого. Кирк дотянулся до комма и, едва откинув крышку, услышал взволнованный голос МакКоя:

– Джим, у нас плохие новости.

Кирк резко выпрямился.

– Ты о чем?

– Я о той девушке, дельтанке, которая пришла ко мне с жалобой на расстройство желудка.

– Ну, и что с ней?

– Вещество, которое я обнаружил в ее крови, меня настораживает.

– И чем же?

– А тем, что оно никак не могло попасть туда при нормальных условиях.

– Что значит – при нормальных условиях?

– Это значит, что в состав ее обычного рациона оно, как ни странно, не входит, – злобно съязвил МакКой.

– Ты можешь говорить нормально? Это что, какой-то яд?

– Не совсем, но при больших концентрациях…

Кирк напрягся.

– Ты спросил ее, что она ела? Она покидала корабль, входила в состав десанта?

– Она не была ни в одной десантной группе за весь последний месяц. Пользовалась только своим репликатором и репликатором в столовой. Ничего, кроме этих реплицированных суррогатов, в последнее время не ела и не пила.