Объявление войны могло значить только одно – у Палака есть идея, как справиться с заносчивыми горожанами.

Новость о щедрой войне, что затмит походы Атея и Мадия, разбегались, как степной пожар. Через перешеек скакали послы от народов, которых уже давно считали легендарными. Авхаты и паралаты, борусы и меланхлены в коротких чёрных плащах – все восхищались мужеством Палака и были готовы прислать лучших воинов – при условии, что война закончится не раньше зимы и принесёт богатую добычу. Теперь у Палака было, из кого отбирать самых лучших воинов.

Тем временем телеги подходили и подходили. Каллиопу оттеснили в сторону, к полю спелой пшеницы возле брошенной загородной виллы. Несколько пожилых бородачей в пыльных после дороги шапках уже работали странными кремневыми серпами. У этих сегодня пусть небольшой, но трофей уже есть.

Трубят в рог. Медленный, тягучий, как нить, что тянется из кузнечного тигля, гул поплыл над холмами и островерхими шапками.

В лагере всё затихло. Даже собаки смотрели, не отрываясь, на городские стены. Они по-прежнему казались неприступными.

Неужели на штурм? Видимо, да. А как же телеги? Наверное, решили не ждать. Телеги пусть добираются, как смогут. А вот солнце упускать нельзя. Если ждать до вечера – оно может опуститься слишком низко и света не хватит. Конечно, холмов на западе нет, только открытое море. Но лучше не рисковать. Придётся ждать целую ночь, жечь костры, следить, чтобы горожане чего-нибудь не придумали.

Скифы начали строиться. Атаковать, если придётся, будут в конном строю. В пехоте пока нет нужды, лишь небольшая часть войска покинула лагерь

В центре – сверкают позолоченные доспехи царской гвадрии. На левом и правом флангах, выдвинутых вперёд, чтобы получился полумесяц – лучники с огромными, самыми лучшими луками.

Если горожане рискнут ударить, их ждёт тяжёлый бой. Конницы у геркалейцев нет, а лучники смогут работать только со стен. У них просто не будет времени, чтобы выйти на позицию.

Гиппас словно и не заметил этих приготовлений. Он шагал в сторону поднятых зеркал, с посохом, мрачный и сосредоточенный, словно жрец-энарей перед гаданием о здоровье вождя. Шесть учеников в белых одеждах и с кое-как постриженными рыжими бородами следовали за ним. Все шестеро были скифы.

Стало попросторней и Каллиопа отправилась обратно, на холм, где веток трепал привязанный к копью флажок, что обозначал царский шатёр. Даже ей, бывшей горожанке, было боязно подходить к зловещим зеркалам. Она успокаивала себя мыслью, что царь выбрал себе лучшее место – и безопасное, и удобное, чтобы смотреть.

Там, в городе, тоже поняли, что сейчас будет. И судорожно готовились к тому, чему невозможно быть до конца готовым.

Стены по-прежнему казались неприступными. Древние камни мрачно взирали на хрупкие шатры и палатки. Город выглядел покинутым, но все понимали – он просто затаился.

Между зубцами стены притаились лучники. И зыбкий дымок дрожал на фоне высокого полуденного неба. Это кипятили смолу и готовили жидкий огонь, не подозревая, как мало они пригодятся.

Падение Ольвии ничему не научило гордых гераклейцев. Её стены ещё выше, и такие толстые, что может проехать телега, в которую запряжены два вола. Но и это не помогло…

Солнце ещё не успеет коснуться морской глади, когда Счастливая Гавань станет скифским владением.

Сегодня боги будут на стороне скифов. Каллиопа не очень доверяла богам, потому что они так мало сделали для её освобождения, – но не следует спорить с установлениями небожителей. Палак не нарушил обычай войны. И Херсонесу, и его колониям война объявлена сразу после обидной битвы в Крабовой бухте. В ту ночь какие-то горные ликантропы вроде той вшивой шайки, с которой она беседовала на холме, хитростью разгромили отряд Мадия. А потом Херсонес объявил, что берёт их под покровительство. Такую наглость терпеть было невозможно и Палак решил, что будет проще покарать гордый город, чем отлавливать по горам одичавших волков.

Скифский царь дал городу шанс. Он посылал её, Каллиопу, и посланница в самых вежливых выражениях предложила горожанам сдаться. Но они отвергли царскую милость. А ведь именно она – их последний шанс на спасение.

Теперь у них нет шансов. Подмога из Херсонеса не успеет, даже если отправится прямо сейчас.

В глазах зарябило. Это служители стаскивали мешковину с боевых зеркал.

Одного взгляда – а больше и не выдержишь – было достаточно, чтобы дошло: это не просто полированная бронза, какую встретишь в гиникее богатых куртизанок. Гиппас сделал с зеркалами что-то странное, так, что теперь они отражали свет двумя слоями, словно горный хрусталь. Предоставленные сами себе, они разбрызгивали радужные искры.

Гиппас командовал, сверяясь с чертежом на восковой дощечке. Вот три зеркала встали под нужным углом – и радужные разводы слились в один луч, синий, как спина молодого дельфина.

Луч дёрнулся и упёрся в левую башню.

Палак взял у оруженосца рог и поднёс к губам. Он собирался подать решающий сигнал самолично.

Каллиопа напряглась. И напряглись все. Напряжёние было настолько сильным, что казалось, будто воздух трепещет.

Даже если ничего не получится с зеркалами – сегодня они победят. Просто бросятся всей толпой – и победят, не считаясь с потрерями.. Они же заготовили осадные лестницы…

Синий луч упёрся прямо в запертые ворота. Поднялся повыше, чтобы не отражаться на шляпках медных гвоздей.

Снова гул. Почти бесшумно повернулись два оставшихся зеркала – опорные оси были смазаны нефтью. Луч дёрнулся и синева вдруг пропала, словно слиняла с его белизны.

Луч по прежнему буравил камни башни. На первый взгляд ничего не происходило. Только слабый дымок поднимался от стены. И этот дымок становился всё гуще…

Башня лопнула за одно мгновение, словно спелое яблоко под конским копытом. Камни и куски глины полетели во все стороны, открывая охваченное пламенем нутро, где метались защитники, превратившись в живые факела. Одни пытались броситься в город – но двери уже заперли и подпёрли с другой стороны. Другие спрыгивали вниз, навстречу верной смерти.

От этого зрелища обомлели даже бывалые лучники. А в следующее мгновение они опомнились и стрелы запели, поражая обожжёных защитников.

Послышались крики, что-то задвигалось на стенах. Похоже, это разбегались городские лучники. Конники не обращали на них внимания.

Наконец, движение затихли. Башня продолжала тлеть, внутри обваливались перегородки. Защитники лежали на полу и на земле у подножья, всё мёртвые.

Луч снова стал синим. Дёргаясь, он полз по стене, словно выискивал новую жертву.

Каллиопа с трудом отвела взгляд и выдохнула. Потом, словно в трансе, стала карабкаться к царскому шатру.

Палак стоял на пороге, хмурый и удивительно молодой. Рог лежал на сложенных руках, похожий на худенькую молочно-белую кошку. Только сейчас Каллиопа заметила, что в походе царь таврийских скифов не отличался от своих дружинников даже одеждой – только чаша на поясе и рукоять кнута были позолоченые.

– Чего тебе, Каллиопа?– спросил он.

Царь помнил её имя! Это было так приятно…

– Я подошла спросить,– девушка сглотнула,– нет ли для меня посланий или распоряжений?

– Скажи Гиппасу, пусть уничтожит все башни,– произнёс Палак,– Мне надо получше разглядеть, как работает луч. А ещё – мне нравится, как они разрушаются. Прекрасное зрелище!

Все башни в городской стене Калимены чуть-чуть, но отличались друг от друга. Видимо, их достраивали по мере того, как в городской казне скапливалось достаточно денег. Соседние башни могли быть построены в разные столетия.

Но взрывались они почти одинаково. Камни взлетали в небо, раскалённые куски черепицы сыпались прямо на головы перепуганным защитникам, а уцелевших добивали лучники, даже не трогая с места. И оставалась только тлеющая развалина, похожая на гнилой зуб.

Конечно, это был не конец. Сейчас, стоя под боевыми зеркалами, Каллиопа словно открыла в себе зрение стратега и ведела, что чудесные зеркала всех проблем не решат. Даже разбитые и тлеющие башни защищают город, пусть делают это и плохо. Да, внутри больше нет гарнизона. Но всё равно пришлось бы преодолевать стены.