Он часто думал о том, что Мартина устроила бы такая роль. Что он принес бы эту жертву, не задумываясь, и был бы счастлив.

Виктор словно не мог опомниться. Он жил по инерции, позволяя течению нести себя и не пытаясь сопротивляться. Глотал таблетки, потому что когда-то хотел избавиться от Мартина. Зачем?.. Он с трудом помнил. Разговаривал с сестрой, потому что когда-то хотел, чтобы она помогала ему… в чем?..

Он почти не помнил. Через год после смерти Мартина память Виктора начала подергиваться пеплом, сознание начало таять, как снег под весенним солнцем.

Чашка.

Три сигареты.

Голос Леры.

Ремонт на кухне — первые деньги, которые скопил, он потратил на то, чтобы обустроить пространство вокруг так, как ему всегда хотелось. Черный, белый и серые цвета. Стерильность, минимализм, никаких лишних деталей, нарушающих привычное течение жизни.

Он покупал книги каждую неделю. Единственное чувство, которое он еще испытывал ярко — информационный голод. Книги становились единственным способом получить хоть какое-то удовольствие от своего существования.

Виктор смирился с нахлынувшей апатией и потерявшей ценность жизнью. Его больше не волновала температура воды в ванной, сигареты он докуривал до фильтра, не ощущая вкуса и пил любой кофе, который продавался в магазине у дома. С тупым равнодушием он смотрел на свою сестру и не отвечал ей, когда она пыталась с ним заговорить. Ему было скучно. Лишь немного забавляла ее злость, с которой она встречала новые перемены в его душе.

«Зачем я тебе, неужели нравится, когда таскают за волосы и бьют по лицу? А больше я ничего не могу дать», — отстраненно думал он, глядя, как сильнее темнеют ее глаза, когда она не дожидалась от него ответа.

Скоро Лера перестала злиться и однажды утром он заметил на ее лице выражение такого же отстраненного равнодушия, какое видел каждый день в своем отражении. В душе шевельнулось и погасло странное чувство удовлетворения. Она такая же, как он. И правда его сестра, его тень.

О том, что они живут не вдвоем, Виктор почти не помнил. Мать и Оксана не имели для него никакого значения. Когда он видел мать, то испытывал чувство глубокого отвращения. Ему не хотелось выделять ей никакого места в своей жизни. Кто такая Оксана он просто не понимал — совершенно чужая девушка, которую он не знал и не хотел знать. Но искать съемную квартиру он не видел смысла. Вместо этого он составил расписание, когда он находится на кухне и ванной, чтобы в эти моменты мать и младшая сестра вообще не выходили из своей спальни. Расписание он отдал Лере, поручив объяснить матери и сестре, что от них требуется.

Удивительно, как легко ему позволяли управлять чужими жизнями. У Виктора даже не мелькало мысли, что кто-то из его семьи может пойти против него и попытаться помешать диктовать свои условия. С тех пор, как он понял, что готов зарезать собственного отца за попытку вернуть власть, и с тех пор, как ему пришлось убить Мартина за возможность единолично решать свою судьбу, он бы не задумываясь расправился с любым, кто попытался бы оспорить его решения. Но никто не пытался, даже Дмитрий давно не диктовал ему условий, только передавал товар и список заказчиков.

Оставался единственный человек, который мог иметь над ним хоть какую-то власть.

Однажды ночью Виктор сквозь сон почувствовал, как кто-то касается лба теплой ладонью. Глухо застонав, он прижался к ней лицом, вцепившись в чужое запястье. Он не хотел знать, кто это. Он был готов убить пришедшего человека, если он скажет хоть слово и разрушит его надежду.

«Мартин!» — билось в сознании, и кошмар, терзавший его, отступал, оставляя на душе целительную прохладу.

Конечно, это был не он.

Виктор чувствовал, что это женская рука. Он точно знал, что это Лера, которую потревожили звуки, доносившиеся из его спальни, зачем-то пришла к нему. Наваждение схлынуло, и Виктор почувствовал, как в душе колыхнулось что-то похожее на ненависть. Лера — не его мертвая совесть. Она — деталь потерявшего смысл мира, которая стояла не на своем месте. Но сразу за ненавистью впервые за все это время пришло другое чувство, разлившееся под кожей колючим теплом. Он с удивлением вспомнил это чувство. Не брезгливый интерес и не смутная симпатия — в сердце оживало что-то забытое еще в далеком детстве.

— Спасибо, — тихо сказал он, открывая глаза.

Лера сидела на краю кровати. В темноте он не видел ее взгляда, но чувствовал, что впервые за долгое время она не боится его.

— Тебе плохо, — прошептала она, проводя ладонью по его волосам. — Тебе тоже больно. Даже тебе. Такой сильный и злой, но ты тоже… Как же это отвратительно. Как я все это ненавижу, если бы ты только знал. Эту жизнь, бессмысленную и серую. Эти кошмары, которые я вижу по ночам. Ненавижу, Вик. Ты тоже?

— Да, — ответил он, садясь рядом и обнимая ее за плечи. Он прижался щекой к ее волосам, пахнущим приторным, липким парфюмом и чувство, проснувшееся в душе, стало отчетливее.

— Вик?.. Вик, ты не хочешь… умереть? Я хочу. Каждый день. Я не понимаю, зачем мне жить. Меня никто никогда не любил после тебя. Меня никто не будет любить. И ты… ты давно меня не любишь. Зачем это все? — прошептала Лера.

— Я люблю тебя, — искренне сказал он. — Я не хочу умирать, Лер. И ты… не хочешь. Мы никогда не умрем.

Он по-прежнему не видел ее взгляда, но почувствовал, что она ему поверила. В ту ночь они уснули рядом, и до утра смотрели каждый свой пустой черный сон.

С тех пор что-то изменилось в его жизни. Он по-прежнему курил на кухне по утрам, и Лера по-прежнему варила ему кофе. Но с той ночи она перестала быть декорацией, деталью, которую следовало наполнять смыслом. Она сама нашла свой смысл, напомнила ему, что он человек, что он еще жив и способен кого-то любить. Но теперь его любовь была совсем иной.

Через несколько дней он заставил Леру пойти в салон и обрезать волосы. Каждый месяц она осветляла их дешевой краской и не особенно заботилась об их состоянии. Его раздражала эта неопрятность. Ей шло каре. Он не стал настаивать на том, чтобы она перестала красить волосы, но выбрал для нее другой, более мягкий оттенок. В конце концов с белыми волосами она выглядела больше похожей на его сестру, а с короткой стрижкой исчезло последнее туманное сходство с Мари.

Он выбросил все Лерины вещи, от белья до зимней куртки. Новые они покупали вместе. К зиме он купил ей дубленку с воротником из седой лисы. Вместе с вещами он выбросил всю косметику и парфюм — его раздражала сладкая липкость ее духов, к тому же этот запах напоминал ему о Рите. Подобрал строгий классический аромат — смесь бергамота, жасмина и ветивера.

На его глазах Лера из уставшей, озлобленной девушки с погасшим взглядом превращалась в хищницу, полную сдержанной, смертоносной красоты. Лера казалась ему красивее Мари и гораздо опаснее. Мари не так ненавидела жизнь. Мари была не так похожа на него. Поэтому Мари он убил, а Лере дал новую жизнь. Может быть не ту, которую она сама хотела. Но его мало волновали ее желания.

Виктор настоял на том, чтобы сестра пошла в университет. Здесь он не вмешивался в выбор, но, когда она выбрала факультет психологии ощутил, как что-то довольно шевельнулось в его душе. Она выбрала правильно.

Жизнь постепенно наполнялась красками. Вернулся вкус кофе и табака, снова обрела значение температура воды.

Все чаще Лера засыпала с ним в одной кровати, и в ее объятиях ему удавалось спасаться от кошмаров. Между ними не было ничего, кроме этих объятий, но все чаще мимолетные романы завязывались у Виктора с коротко стриженными блондинками. Он замечал рядом с сестрой высоких и светловолосых мужчин и только горько усмехался. Ему не хотелось нарушать воскресшие чувства подобной связью. Ему нужна была сестра, а не любовница.

Но после того, как он нашел утешение в любви к сестре, его стали меньше тревожить голубоглазые девушки с пепельными волосами, которых он встречал на улице.

Но весной город тонул в сирени. В первый раз Виктор просидел дома две недели, пока цветы не облетели и ветер не разнес лепестки по дорогам. На второй май в родном городе он встретил Дару.