— Без него я бы умер. Или хуже — стал бы таким, как отец, — сказал он, отстраняясь и сжимая ее запястья. В ее глазах блестели слезы. Ему не требовалось уточнять, о ком она говорила.

Он чувствовал, что Мартин смотрит на них, но не мог прочитать ни одной его эмоции. Но он и не стремился к этому.

— Ты и с ним умрешь! Что толку в добре, если оно делает зло только страшнее!

— Если бы я послушал его… я должен был послушать.

— Но ты не послушал! Ты, свихнувшийся от боли сопляк, бросился убивать эту потаскуху, и где было все добро, о котором он тебе говорил?! Почему он не встал между тобой и этой тварью, почему он дал тебе это сделать?!

Виктор закрыл глаза и медленно сосчитал до десяти. Он видел, что Мартин горько усмехается. Сидит в кресле, у его ног — уродливый зубастый комок темноты с белоснежным фонарем, зачем-то принявший облик рыбы. Видел, как едва тлеющие угли бросают неверный свет на волосы Мартина, путаясь там, где серебрилась редкая седина.

Но он по-прежнему не чувствовал отклика. Это означало, что Мартин либо прячется от него, либо согласен с Лерой, и эти мысли больше не причиняют боли.

— Если бы он мог, Лер. Я же сам сделал все, чтобы он мне не помешал. Взял лучшее, что он мне дал, и обратил против него — это только моя вина, — мягко сказал он.

— Да пошел он вместе с твоей виной! И Нику твою ненавижу, так и знай! У нее мертвые глаза, и она травит тебя этой смертью… — беспомощно пробормотала она, прижимаясь лицом к его волосам.

— Это я ее такой сделал, — напомнил Виктор.

— Да наплевать. Понадобится — сама ее прирежу и сброшу в речку.

— Не смей, — сказал он, сильнее сжимая ее запястья.

— А ты уже не узнаешь, — ее губы искривила болезненная усмешка. — Если ты уже не узнаешь — тебе будет все равно…

— Ты обещала, — напомнил он, опуская лицо и целуя ее ладонь.

— Ты тоже много чего обещал.

— Так надо, Лер. Я так хочу. Мне больно, постоянно, я очень устал и не вижу выхода.

— Ты любишь, когда больно. Ты научил меня любить, когда больно другим, — ее глаза опасно блеснули. — Так чего теперь хочешь?.. Кстати о боли — сегодня среда, помнишь?

— Ах черт… — он разжал руки и Лера отошла, разрывая теплую цепь, сковывавшую их секунду назад в казалось бы неделимое целое.

— Если тебе не надо — не пойдем. К тому же у меня теперь темные волосы, эффект не тот, — усмехнулась она, поднимая нож.

— Мне со спины все равно ничего не видно, — обнадежил ее Виктор, проводя ладонью по затылку, собирая тающий след ее касаний.

— А куда, кстати, ты собираешься деть пистолет? — спросила Лера и нож ритмично застучал по доске.

— Завтра человек придет — заберет.

Виктор почувствовал, как напрягся Мартин, слегка подавшись вперед.

«Нет, дорогой друг, этот пистолет не для других — он для меня», — обнадежил его Виктор.

«Что ты собрался делать?» — настороженно спросил он.

«То, что делаю раз в две недели по средам. Тебе не понравится, но уверяю — ничего… криминального там не происходит».

«Ничего криминального не происходит между тобой, твоей сестрой и пистолетом?» — с неприязнью спросил Мартин.

«Мной, моей сестрой, пистолетом и одной белокурой особой, имени которой я не хочу знать».

«Не слишком много белокурых особ в твоей жизни?»

«Хватило одной».

Нож стучал по доске размеренно и ритмично. Виктор сосредоточился на стуке, позволяя ему заполнить мысли, и Лера ни разу не сломала ритм.

Он был благодарен за это.

…

Они стояли у неприметной двери с тускло золотящейся в синих сумерках вывеской. Лера курила, кутаясь в бархатный зеленый жакет. Виктор смотрел на пляшущий рыжий огонек, отрешившись от происходящего. В сумке у него лежал завернутый в несколько слоев ткани заряженный пистолет и красный платок, тот самый, от костюма Виконта, хранящий намертво въевшиеся прикосновения Мари.

Перед выходом Виктор отчетливо чувствовал сомнения Мартина. Он точно знал, что Мартин понял, что пистолет настоящий, патроны — боевые, и что Виктор не дурак и в людей палить не собирается.

Он хотел бы скрыть цель своего визита. То, что должно было сейчас произойти, никак не предназначалось для Мартина. Виктор знал, что он станет презирать его еще больше, и эта мысль раздражала.

Пару таблеток он приготовил заранее. Оставил две дозы для личного пользования, как раз на этот случай. Таблетки лежали в нагрудном кармане жилета, и Виктор отчетливо ощущал их даже сквозь два слоя ткани.

— Принимай и пошли. Холодно, — поторопила его Лера.

«Мартин, я клянусь тебе, что никого убивать не собираюсь. Если тебе очень надо — я могу вспомнить в подробностях прошлый визит. Но…»

«Ты можешь просто попросить меня выйти», — спокойно сказал он, глядя на таблетки на его ладони.

«И ты…»

«Уйду. Я очень удивлюсь, если ты ходишь в бордель убивать. Не надо унижаться и унижать меня. Иди и делай, что собирался».

Виктор помолчал несколько секунд, а потом убрал таблетки обратно в карман.

«Спасибо».

Мартин, махнув рукой, поднялся с кресла, снял со спинки сюртук и вышел во вторую дверь. Виктор стоял, растерянно глядя на сгущающуюся вокруг вывески темноту. Он не ожидал от Мартина такой покладистости. Но он был прав — Виктор действительно не хотел унижать ни его, ни себя, так отчаянно защищая свои секреты.

— Ну? — Лера дернула его за рукав. Он сжал ее ладонь, затянутую в узкую кашемировую перчатку, и толкнул дверь.

В нос ударил приторно-липкий запах фруктового табака. Виктор поморщился — его всегда раздражала привычка курить кальяны в подобных заведениях, разыгрывая из себя шейхов.

Он старался не смотреть по сторонам. Вульгарный интерьер вызывал нарастающее глухое бешенство. Все — обои, ковры, оттоманки, на кой-то черт стоящие даже в коридорах — все это было нарочито кичевым. Красный и золотой цвета, подушечки, кисточки, вышитые узоры — он не видел ни малейшего смысла во всем этом. Мучительно хотелось простых форм и приглушенных цветов.

Он чувствовал, как горло сжимает спазм, словно не хватало воздуха.

Впрочем, со стороны это было незаметно — в каждом из многочисленных огромных зеркал в тяжелых золоченых рамах, висевших на стенах, он видел свое непроницаемо-высокомерное лицо и идеально прямую спину.

Комната и инвентарь были забронированы и оплачены. Он прошел мимо администратора, не удостоив ее взглядом, и с облегчением шагнул в прохладный полумрак, таящийся за одной из дверей.

Здесь не было ничего красного и золотого. Никаких подушек, ковриков, рюшечек и прочей дряни, которая так раздражала. Только широкая кровать с черным шелком простыней и скобы, вбитые в стены и кое-где даже на полу.

Лера, фыркнув, скинула жакет прямо на кровать. Он поморщился, но ничего не сказал.

— И как ты там будешь без меня? — риторически спросила она, открывая сумку и вытаскивая из нее свернутую тугой спиралью тускло поблескивающую плеть.