— Чего не хватает?! Веры… в чудеса. Я не верю, что могу. Не верю, Орест, и чудес не получается. А ведь чудо — единственное, что сейчас может нас всех спасти… Что мне делать? Ты скажешь мне?

Орет молчал. Только фонарь покачивался в углу. Фальшивый огонек в темноте.

— Просто прекрасно, — вздохнул Мартин.

Времени было мало — Виктор мог проснуться в любой момент. Мартин шагнул в проем, оставив позади полуразрушенную комнату и обрывки тумана, тающие в воздухе.

…

Мартин открыл глаза в полутьме. Потребовалось несколько секунд, чтобы он смог понять, где находится.

Спальня Виктора. Почему он в мокрой одежде, Мартин выяснять не стал. Его гораздо больше интересовало, почему рядом спит Ника, положив голову ему на плечо. Он отчаялся понять, что за отношения связывали ее с Виктором, и зачем он вообще пристегивает ее к батарее, если она спокойно спит рядом.

Подумав, Мартин решил пойти самым простым путем.

— Ника? — позвал он, тронув ее за плечо.

Она проснулась сразу и, вздрогнув, инстинктивно отшатнулась, словно ждала, что он ударит.

— Я не сделаю ничего плохого, — тоскливо отозвался он, вставая с кровати.

— Как тебя зовут? — тихо спросила она.

В ее голосе явственно послышалась угроза.

— Мартин, — ответил он, поднимая руки.

Он снял мокрую рубашку, стоя спиной к Нике и лицом к зеркалу. О том, что Ника может воспринять этот жест неправильно, он подумал только сейчас. Потому что думать о том, что Виктор мог заставить ее неправильно воспринимать такие жесты, ему не хотелось.

— Ты говорил, что не любишь это имя, — устало отозвалась Ника.

Мартин обернулся, чтобы ответить, и замер, подавившись несказанными словами. Он заметил на спине пару отчетливых, прямых шрамов, тянущихся от плеч к пояснице и складывавшихся в широкую латинскую «V».

Он включил лампу, стоящую на краю стола, и подошел к зеркалу, вглядываясь в отражение. Сухую рубашку он держал в руках.

— Ника, ты знаешь, откуда шрамы?

— Конечно знаю. Это я их оставила.

В зазеркалье, куда он вглядывался, рядом с ним появился еще один человек.

Ника казалась тенью в теплом свете лампы. Длинные, волнистые волосы почти закрывали лицо, простое серое платье было почти бесформенным, а во взгляде не читалось ни одной эмоции.

Она провела кончиком пальца от его плеча к пояснице, вдоль одного из шрамов. От прикосновения его словно ударило током — воспоминание нахлынуло неожиданно, затопив сознание. Мартин успел заметить, как покачнулся мир перед глазами, и как Ника пытается удержать его от падения.

— Мартин!..

…

Сначала Мартину показалось, что он вернулся в свою темноту. Там, где он оказался, не было разума, ни одного человеческого чувства, только холодное и темное звериное ощущение власти.

Виктор стоял в своей спальне, всего в нескольких шагах от места, где воспоминание застигло Мартина. Он улыбался и протягивал руку Нике, смотревшей на него снизу вверх глазами, полными ужаса. Она сидела на полу, закрывая лицо рукой, и даже в темноте он видел, что ее пальцы испачканы красным.

Мартин почувствовал, как сердце пропустило удар и замерло. Это он смотрел на Нику с оглушающей смесью ненависти, презрения и желания причинить боль.

Еще раз.

«Если ты сейчас к ней прикоснешься — клянусь, я забуду обо всем, что было до этого дня», — подумал Мартин, не рассчитывая, что Виктор его услышит. Но на долю секунды ему почудилась горькая усмешка, сломавшая оскал.

— Хотела сбежать, солнце мое? — вкрадчиво спросил Виктор.

— Нет… нет, я…

Неужели Ника казалась ему бесстрастной?

Ее глаза побелели, а дыхание было частым, словно поглотивший ужас не давал сделать ни вдоха.

Мартин разделял этот ужас. Она боится боли? Или чего-то еще?

Он боялся за нее. Боялся того, что ему предстоит увидеть, боялся, что зло в душе Виктора — гораздо глубже и страшнее, чем показалось сначала. Что Нике, которой он надеялся помочь, не поможет уже ничто.

— Какой беспросветный и черный эгоизм.

Виктор смотрел на нее, и видел совсем другую девушку. Мартин чувствовал его бархатную ненависть, вибрирующую в груди. Это не Ника забыла свои слова о любви, не она предала Виктора. Но она сейчас будет расплачиваться за то, что однажды Риша не захотела оставаться с убийцей.

«Ты этого не сделаешь…»

«Я этого не сделаю», — послышался ему невозможный ответ.

Виктор не мог ему отвечать. Это было его воспоминание, нечто свершившееся и неизменимое, и от этого еще более страшное.

— А о нем ты подумала? Или звать «Милордом» и позволять другому слушать твое бесконечное нытье — вся твоя любовь?

«Ах вот как ты хочешь поиграть…» — подумал Мартин.

— Я хотела сбежать ради него — чтобы он больше не смотрел на то, что ты зовешь любовью, — глухо ответила Ника, по-прежнему не вставая с пола.

Виктор усмехнулся и подошел к шкафу. Открыл дверцы, выдвинул один из ящиков и наклонился над аккуратно сложенным бельем.

— Знаешь, как называются такие ножи? — спросил он, показывая Нике складной нож с костяной рукояткой.

— Балисонг… — тихо ответила она.

— И еще «бабочкой». Мартин любил бабочек, он говорил?

— Нет…

— Попросишь его, он расскажет. Про Белого Мотылька, которая ищет своего возлюбленного сквозь смерть.

Мартин чувствовал, как дрожало в душе предвкушение, тянущее, мучительно требующее выхода. Сам он никогда не испытывал ничего подобного, даже в минуты самой сильной ненависти. Ненависть Мартина была обжигающей и темной, рождающейся в стремлении защитить и исправить причиненное зло. Чувство, которое испытывал Виктор, было мутной жестокостью.

— Он просил тебя. Я знаю. Если ты хотела сбежать ради него — иди до конца. Бери, — он опустился рядом с Никой на колени и протянул ей нож. Силой разжал ее пальцы, заставив взять.

— Сюда, сюда или сюда. Я бы посоветовал в сердце, меньше крови. В глаз легче войдет, но тебе ведь не хватит духа в лицо, не-так-ли? Длины лезвия хватит, не переживай, — сказал он, показывая три точки — на шее, на груди и в уголке глаза.

Ника, всхлипнув, помотала головой, не разжимая пальцев на рукояти.

— Тогда мы пойдем другим путем.

Воспоминание оборвалось. Мартину показалось, что он всплывает со дна, к свету, оставляя позади черную бездну.

Но это самообман. Бездна теперь всегда будет с ним.

…

— Ника?

Она сидела рядом, положив его голову себе на колени.

— Я здесь. Ты в последнее время все чаще теряешь сознание, я в этот раз не успела тебя удержать…

— Шрамы, Ника. Скажи мне — он заставил тебя это сделать?

— Конечно. Ты убедил меня сбежать, он пришел в ярость, пытался заставить меня убить его. А потом сказал, чтобы я взяла нож и соединила порезами точки, которые он нарисует. Буква «М», но я не закончила — сделала вид, что потеряла сознание, а потом он не стал меня заставлять.

— Это была… моя спина или его? — вкрадчиво спросил Мартин.

— Твоя, ему-то что. Он любит, когда ему больно.

— Потрясающе. Просто прекрасно, Ника. Зачем нужны наручники, правда? А напомни мне, почему я по условиям игры не могу выбрать удачный момент и тихо повеситься в ванной?

«Потому что она любит тебя и нуждается в тебе», — раздался тихий голос Виктора.

— Ты мне обещал…

— Чудно.

Мартин с трудом встал с пола. Перед глазами расплывались яркие круги. Тяжело вздохнув, он сел на край кровати и закрыл глаза, ожидая, пока комната перестанет качаться.

«Помнишь, я говорил тебе про то, что ты перешел предел, пристегнув девушку к батарее?»

«Помнишь, я говорил тебе, что это не предел? Мартин, послушай меня. Ненавидь меня сколько угодно. Я мерзавец и подлец, я все испортил, я заслуживаю всего, что ты там мне желаешь. Но дай мне шанс все объяснить, прошу тебя…»

В голосе Виктора не было и следа твой уверенности, которая звучала при разговоре с Никой. Он казался ему совершенно беспомощным, потерянным и удивительно беззащитным, словно только что Виктор не просил его выслушать, а вкладывал Мартину в руку тот самый нож, чтобы на самом деле попросить об убийстве.