Барабаны классно гудели под Гошины «Из-за острова на стрежень» и «Эй, ухнем!». Перекрыть густой папашин бас им всё никак не удавалось. Гоша имел у публики оглушительный успех, даже больше, чем Рита в роли ведущей. Хотя девушка тоже собрала целую толпу почитателей. Организованная ею «камера» оказалась агрегатом, собранным из немыслимой рухляди, отдельные фрагменты которой были связаны веревочкой и водружены на допотопный штатив. Двое юношей из Риткиной институтской свиты так убедительно изображали съемочную группу телеканала БредТВ, что наивная Анечка Лосева даже спросила, принимает ли наш телевизор эту программу. Я неопределённо кивнула, а Груня тут же заметила, что будет принимать, когда мы его купим.

Прекрасно, что собственные свадьбы бывают редко.

Непосредственно после свадьбы началась серьёзная, сложная, вполне взрослая жизнь. У меня в основном. Я капризничала, злилась на неуют, беспорядок и нескончаемый ремонтный процесс, но упорно пыталась им руководить. Гоша с Лосевым меня терпели, даже если я давала самые идиотские указания, ругалась, кидала на пол тяжёлые предметы и рыдала в финальных сценах. Гоша объяснил Лосеву, что беременную женщину раздражать нельзя. Она и сама с успехом раздражается.

Груня частенько приходила помочь: Гоше с отделочными работами, мне с готовкой, которую я тут же охотно перекладывала на бабулю. Есть хотелось непрерывно, наверное, Машка-Дашка усиленно росла. Однако пятнадцатиминутное пребывание на кухне между кастрюлей и сковородкой отбивало у меня всякий аппетит. Так он, отбитый, и лежал где-то в недрах моего организма, пока не являлась спасительница Груня с продуктами, домашними рецептами и своим чудесным кулинарным талантом. Тут уж забитый аппетит поднимал голову, на глазах здоровел и разрастался. Только мелкие семейные дрязги с Серёгой не позволяли мне растолстеть.

Мини-скандалы требовали много сил и энергии и были, по мнению Лосева, неизбежным приложением к семейной жизни. Начиналось всегда с того, что мне ставилась в пример почтенная мадам Лосева, как чистейший образец идеальной жены, матери и свекрови. Оказалось, что Груне недостаёт тонкости и вкуса в кухонно-кулинарных упражнениях.

– Я вполне понимаю твое нежелание погружаться в рутину домашнего хозяйства, – буднично начинал мой новоиспеченный супруг. – Современные молодые женщины готовы заниматься чем угодно: наукой, бизнесом, политикой – только бы не готовить обеды и не стирать мужу носки…

– Современные молодые люди охотно занимаются любыми законными, незаконными и совсем криминальными делишками, только бы не разделять со своими спутницами трудностей быта, – с готовностью подхватывала я, справедливо помня, что мой родной папаша Гоша вполне мог сварить суп, пожарить картошку и даже блинчиков напечь.

– …Однако Агриппина Васильевна вполне могла бы взять несколько уроков хорошей кухни у моей мамы, – невозмутимо продолжал муж, не обращая на мои реплики ни малейшего внимания. В своей наглости он дошёл до того, что высказал однажды всю эту чушь при Груне. Она-то и положила конец разговорам о домашних талантах моей свекрови.

– Так мы с Ликой охотно поучимся, отчего не поучиться хорошему делу, – согласилась Груня без тени недовольства. – Пусть только нам глубокоуважаемая Надежда Ивановна письменные инструкции пришлет.

На этом пожелании все разговоры и завяли: записки домохозяйки – труд не одного месяца и даже года, кто не верит, может сам попробовать. В нашей действительности чаще всего женщина либо хозяйством занимается, либо записки сочиняет, в то время как муж ей готовит бутерброды с чаем.

**

Лосев, как и прежде, ходил на работу часто и подолгу там пропадал. Иногда приносил деньги, случались довольно приличные суммы. Первая очень неплохая выручка и привела к жуткому семейному скандалу. Дело было в самом начале сентября, я тогда в первый раз решила показаться в институте после летних каникул, явить себя преподам и деканату во всей красе и стати последних недель ожидания Машки. Или Дашки. Чтоб никто не вздумал потом включать нас с новым поколением в хвостисты и кандидатки на отчисление, если мы вдруг забудем обо всех этих лекциях-зачётах. Очень довольная произведённым на институтскую публику эффектом, возвращаюсь я домой, а там…

Возле подъезда стоит фургончик с неоднозначной надписью на ярком боку: «Обставим всех в минимальные сроки!», – и из этого сомнительного транспортного средства дюжие мужики в синих комбинезонах тащат громадные коробки и ящики прямиком в нашу с Лосевым квартиру. Я сперва хотела позвонить в полицию и сообщить об этом разбое. А потом решила узнать, почему эти подозрительные типы не выносят наш нехитрый скарб, а напротив, чем-то странным забивают абсолютно суверенную и собственную, хотя и обшарпанную пока, квартиру.

Я храбро шагнула в недра нашего с Лосевым жилья, движимая любопытством и отвагой, готовая защищать своё имущество от жуликов в бутафорских синих робах. Мужики с ящиками не обращали на меня никакого внимания. А в нашей гостиной другие бандиты, орудуя громадными гвоздодёрами и прочими неизвестными мне увесистыми предметами, извлекали из ящиков доски, панели, железные пруты и разнообразный устрашающего вида хлам. Над кучами этой древесной и металлической рухляди стоял мой Серёга в позе победителя: правая нога выставлена далеко вперед, руки скрещены на груди, подбородок высоко вздёрнут, – и гордо озирал поле… разорения. Возле Лосева громоздилась жуткая уродина, отдалённо напоминающая немыслимой величины и расцветки устройство для сидения. Любимое, уютное Грунино креслице исчезло. Я рухнула в дурацкое сооружение, растеряно поморгала глазами и зарыдала. Вначале тихо, потом начала шумно всхлипывать, потом тоскливо подвывать. Лосев взглянул на меня удивлённо. Мужики с гвоздодёрами молча и сосредоточенно продолжали свою антиобщественную деятельность. Немного поплакав и опомнившись, я нашла в себе силы спросить:

– Где… гы-гы… Грунино… гы-гы… кресло?

– Но-о… н-новая м-мебель… кресло б-было… м-м, такое старенькое, – промямлил Лосев, слегка заикаясь. И тут я полностью осознала масштабы разразившейся катастрофы: нет больше Груниного-моего с детства любимого кресла, нет уютного уголка, оставшегося от нашей прежней с бабулей квартиры и всей прошлой жизни. Ой-ёй-ёй, беда какая! Но куда же оно делось? Не сжёг же Лосев заслуженную мебель прямо посреди двора? Ага, знаю: на помойку снёс. Срочно бежать туда!

Муниципальная помойка пристроилась в самом дальнем углу огромного двора между четырьмя одинаковыми домами, стыдливо скрываясь за облезлыми гаражами-ракушками, дурно пахнущая, приватизированная и освоенная колонией местных котов-беспризорников и стаей жирных ленивых голубей. Кресло грустно прислонилось к мусорному контейнеру, какой-то варвар уже срезал с сиденья мяконькую обивку и отодрал добротные полированные доски подлокотников. Я упала на неприлично обнажённую поролоновую внутренность сиденья и горько заплакала. Тощий потрёпанный кот серой мурзиковой масти потёрся о мою ногу, потрогал её грязной лапой и решился запрыгнуть ко мне на колени. Устроившись поудобнее, кот ласково и утешающе заурчал, прижав лохматую башку к моему большому животу. Когда на помойку прибежал Лосев, мы с котом уже были лучшими друзьями и обещали защищать друг друга от всех на свете грузчиков в комбинезонах и с гвоздодёрами и прочих недоброжелателей.

– Ли! Ну, Лика! Не плачь, тебе же вредно так расстраиваться… Я хотел тебе сюрприз сделать: на все деньги, полученные по последнему контракту, купил новую мебель и полный набор бытовой техники, от стиральной машины до посудомоечной.

– Как! И посудомоечную вдобавок!…

Тут уж я совсем расстроилась, а кот Пират грозно поднял когтястую лапу и зарычал на Серёгу, оправдывая только что полученное прозванье.

– Серый, отвези меня к Груне вместе с Пиратом. Я успокоюсь, отдохну там в тишине, пока ты разберёшься с этим… новым имуществом.