Хелен сильно дрожала. Наверное, от напряжения. А может, наступил отсроченный шок. Двигатель тужился, печка гудела, нагнетая в салон теплый воздух.

Мы обе молчали. Я подтянула ноги к груди и обхватила руками коленки. Время от времени я поглядывала на Хелен. Она, казалось, ушла в себя, будто одолжила энергию, чтобы взять себя в руки, сделала то, что считала нужным, и теперь отдавала долг.

Около часа ночи мы подъехали к ее дому. Она припарковалась и заглушила мотор, но из машины не вышла. Секунду никто из нас не шевелился. Я вспомнила об Анне, которая все это время была одна в доме, и запоздало помолилась, чтобы сон девочки ничто не нарушило.

– Я никогда тебя не прощу, наконец сказала Хелен, не глядя на меня. Выброси из головы, что мы как-то связаны… вот этим. Нас ничто не связывает, и я буду проклинать тебя до самой смерти.

Я промолчала. Что я могла ответить? Стиснула зубы и, стараясь держать себя в руках, невидящим взглядом смотрела на бампер стоящей впереди машины.

– Если ты расколешься, если хоть словом обмолвишься о том, что произошло, я убью тебя, – проговорила она тем же безжизненным голосом. – Поняла? Скажу, что ты заставила меня помогать тебе. И что ты угрожала Анне.

Повернувшись ко мне, Хелен какое-то время сидела с плотно сжатыми губами. Она почти нависала надо мной, и я ощутила запах ее несвежего после долго ночи дыхания, видела красные прожилки на белках ее глаз.

– Он был моим мужем. Мы любили друг друга. А ты уничтожила его. Никогда не забывай об этом.

Когда я вошла в свою квартиру, совсем крохотную по сравнению с их домом, там было тихо и полно теней. Раздевшись, я забросила одежду в стиральную машину, затем включила горячую воду, не заботясь о том, слышит ли меня молодой человек, живущий в квартире внизу. Щедро добавила в ванну пену. Единственное, чего мне хотелось, поскорее забыть о том, что произошло. Расслабиться. А потом хорошенько выспаться.

Пока набиралась вода, я отыскала таблетки, прописанные мне после ухода Ральфа, проглотила пару, достала бутылку солодового виски, так и недопитого с Рождества, и плеснула в стакан. Виски обжег горло. В ванне меня трясло, несмотря на обжигающую воду. Ни таблетки, ни виски не подействовали.

Стоило мне закрыть глаза, как я видела Ральфа. Его испуганное лицо, когда он упал спиной на эту чертову незапертую дверь. Меня накрывала тишина, когда я представляла его лежащим у подножия лестницы. Несколько часов назад я целовала его в губы, кончик моего языка проскальзывал к нему в рот. А теперь его безжизненное тело дрейфует по волнам. Или разлагается на дне. Как жемчуга его глаза[3]. Он любил цитировать эту строчку.

Закрыв лицо пенными руками, я заплакала, громко, безудержно всхлипывая. Прижимала кулак ко рту, чтобы удержаться от крика. Как я переживу это? Как я буду жить без него, без надежды увидеть его снова? И с чувством вины от того, что мы натворили. Мы… Я думала о Хелен. Как она заставила себя на время забыть о горе, как управляла шлюпкой, маневрируя во тьме. Все это ради их дочери. Она хотела скрыть, каким был ее муж.

Жесткость этой женщины пугала меня. И я поняла, что сделаю все, как она велела. На следующее утро я встану, оденусь и пойду на работу. В школе буду вести себя так, будто ничего не произошло. Если кто-то заметит мою бледность, или удрученный вид, или дрожащие руки, скажу, что у меня болит горло.

Я буду лгать, лгать и лгать, словно от этого зависит моя жизнь.

Несколько дней жизнь продолжалась с большим трудом. В школе я выполняла свои обычные обязанности учила, ставила оценки, сидела на собраниях. На детской площадке я искала взглядом Анну в круговороте ребятишек, но так ни разу и не увидела ее. Проходя мимо школьной библиотеки, я замедляла шаг и присматривалась, но Хелен словно испарилась.

После школы я возвращалась домой, запирала дверь, заставляла себя хоть что-нибудь проглотить, а затем, дрожа всем телом, лежала в постели. Кроме Ральфа, я думала о том, было ли потрясение Хелен таким же сильными, как у меня.

Иногда я почти забывала о случившемся. Открывала утром глаза и в первые секунды после пробуждения чувствовала себя нормально – свободной от страхов, в безопасности. Но потом воспоминания обрушивались на меня с новой силой.

Между тем по школе поползли слухи.

Однажды в обеденный перерыв, после дежурства на детской площадке, я приготовила себе кофе в учительской, добавила немного молока и, взяв свой контейнер с едой, направилась к столу в дальнем конце. За ним уже сидели Элейн Эббот – заместитель директора младшей школы, Хилари Прайор и Оливия Фрай.

Элейн, женщина средних лет с хорошими манерами, кивнула мне:

– Мы как раз говорим о Ральфе Уилсоне. Ты уже слышала?

У меня сжался желудок. Я успела поставить чашку на стол, но кофе выплеснулся через край. Стараясь сохранять спокойствие, я взяла салфетку, вытерла кофейное кольцо на столе и дно чашки, затем опустилась на стул:

– Что именно? – спросила я.

Элейн в спортивной рубашке и трикотажной ветровке излучала бодрость.

– Он исчез, – сказала она, наклоняясь вперед.

– Исчез?

По-прежнему плохо соображая, я открыла контейнер и воткнула вилку в салат с пастой. От сильного запаха красного лука меня чуть не вырвало.

– Исчез, – кивнула она. Ее контейнер был уже пуст. Она пила чай. Нам всем очень нравилась ее кружка с блестящей розовой надписью: «Учителя – как ангелы, они творят чудеса». Подарок от класса. – Мистер Уилсон уже несколько дней не появляется в школе. Не отвечает на звонки. Директриса в конце концов позвонила его жене, а та сама не своя: муж пропал.

Хилари Прайор, считавшая себя экспертом по вопросам брака – с тех пор как в прошлом году наконец-то вышла замуж, – негромко заметила:

– Напрашивается вывод: семейная жизнь мистера Уилсона была далеко не сахар. – Она многозначительно кивнула.

Оливия Фрай, стройная, с глазами лани, поспешила добавить:

– Он всегда был очаровашкой. Ну, вы меня поняли, да?

Нет, я не поняла. Что это должно было означать?

Я не отрывала взгляд от своей еды. Паста во рту казалась твердой, будто сделанной из дерева. Я жевала и жевала и никак не могла проглотить. Щеки пылали.

Элейн допила свой чай.

– Семейная жизнь мистера Уилсона – его личное дело. Но не выйти на работу без причины – это на него не похоже. Сара в ярости.

Сара Бальдини была директором старшей школы.

Элейн встала, шумно отодвинув стул, положила свой контейнер в пакет и бросила взгляд на часы.

– Спортивный клуб? – подмигнула ей Хилари. – Но сегодня пятница.

Элейн покачала головой:

– Капустник у пятого класса. Даже не верится, что уже скоро выпускной.

Хилари жевала ролл с салатом и хумусом. Как только Элейн ушла, она прошептала:

– Они подключили полицию.

Оливия поперхнулась:

– Полицию? Зачем?

Это же совсем не в его характере. Знаете ли, учитель, семьянин… Просто так он бы не ушел.

Я наколола на вилку макаронину и осмелилась посмотреть на них обеих, стараясь говорить непринужденно:

– Кто тебе об этом сказал?

– Джейн. – Сегодня утром я ходила в канцелярию – делала копии. А она узнала от Мэтти. – Хиллари перехватила непонимающий взгляд Оливии; девушка устроилась к нам на работу только в этом сентябре и еще многих не знала, особенно в старшей школе. Матильда Кэмпбелл из канцелярии, последовало пояснение. Высокая такая, с длинными темными волосами. Очень милая. Тебе стоит с ней познакомиться.

Округлив глаза, Оливия поинтересовалась:

– И что же говорит полиция? Где он?

– Никто ничего не знает, – поморщилась Хилари. – Будем следить за развитием событий.

Я поспешно упаковала остатки своего обеда и вышла. В служебном туалете меня стошнило.

В тот вечер я сидела в Интернете и искала новости. О Ральфе не было ничего такого, о чем бы я не читала раньше. В первые недели нашего знакомства мне нравилось дома, по вечерам, гуглить его фотки, подробно изучать его лицо, его тело.