— О! Я тебя знаю! — прокричала она на ухо Роберту. — Ты гитарист!

Обняла его за плечи. Встала на носки и прижалась губами к губам. Роберт — с сияющей улыбкой и сливовой помадой на лице — повернулся к Биллу.

— Я вспомнил этот день!

И наклонился, чтобы поцеловать его.

Так могли бы в лоб или в макушку — ничего серьезного. Но Билл успел закрыть глаза. Иначе поцелуй не будет настоящим.

Роберт коснулся его подбородка и повел пальцем по губе. Под кожей всполошились искорки, как крошечные золотистые фейерверки. Он украл дыхание и поднес к своим губам — в том же жесте.

С ним не флиртовали. Нет. И Роберт никакой не Вергилий. Он — сам Дьявол, который пытается околдовать его и обманом забрать душу.

А кому еще она будет нужна?

— Извини. Запачкал тебя помадой, — объяснил он.

Извини за помаду или за поцелуй?

— Ничего, — ответил Билл и на то, и на другое.

— Пойдем.

Вдвоем они рванули из толпящейся тьмы — за сцену, за границу суетливых «Мэри», прочь, прочь. В голове наигрывала песня. Тоже из тех, что ты слышал где-то, но не можешь вспомнить. Хотя если постараться, если вслушаться в воспоминание.

Роберт привел его в гримерку.

С парой подбитых зеркал, зацелованных помадными отпечатками. С барахолкой-ковром на полу. Из-под одежды, пластиковых бутылок и оберток от шоколадных батончиков торчали столы-стулья.

Вместе с ними в комнату вошла девушка.

Ногой Роберт сбросил со стула сумку. Взял гитару, с которой был на сцене — пора уже привыкнуть, что люди, места и вещи здесь берутся из ниоткуда. Жестом пригласил Билла столкнуть чье-то пальто.

Девушка — рыжая, с таким же вздернутым носом, как у Роберта — стала над ним. Сложила руки на груди.

— Это моя сестра, — Роберт кивнул на нее. — Беверли.

Билл перевесил пальто и тоже сел.

Он иногда засматривался на красивую одежду. В кино, конечно, — в Дерри необычные наряды — редкость. Беверли носила низкие замшевые туфли и черное платье из плотной ткани с длинными рукавами и косым китайским воротником. Красная вышивка вокруг пуговиц подчеркивала волосы. Прическу насквозь пробила острая серебристая заколка.

Беверли словно принадлежала иному миру — миру тонких сигарет в мундштуках, красно-золотых интерьеров со сладким дымом и круглых столов для восточной трапезы.

Семейное сходство между ней и Робертом чувствовалось. Что он, что она приковывали внимание.

Беверли глянула на него — Билла — поискала кого-то взглядом чуть выше макушки — и отвернулась. Ощущение невидимости Билл узнал. Неприятное, но родное.

— С кем ты сейчас… — она мотнула головой. — Ладно. Мама звонила. Спрашивает, как ты.

Роберт повернулся к нему.

— Мило. Мама обо мне волнуется.

— Ты все вспомнил? — спросил Билл.

— Не все. Только фрагменты.

И вернулся к Беверли.

Стал наигрывать мелодию на гитаре.

— Роберт, — рыкнула она. — Ты обдолбанный?

— Так, по мелочи. Я тебя слушаю.

— Для тебя это развлечение? Мы тебя развлекаем?

— Не понимаю, о чем ты.

— И кончай играть, когда мы говорим. Бесит.

Беверли схватила гитару за гриф. Но из рук не вырвала — Роберт аккуратно поставил ее рядом со столом.

Билл уже начинал завидовать его музыкальным инструментам.

А к своим парням он относится так же?

По спине пробежали мурашки.

Губы онемели, будто на приеме у дантиста, когда отходит анестетик.

— Ник говорит, что ты пропустил две записи, — сказала Беверли. — А на репетиции вы звучали, как группа Франкенштейна, которую собрали из мертвых частей. Я смотрю, ты получаешь удовольствие от своей работы.

— Он тебе на меня жалуется? Может, вы обсудите это с семейным психологом?

— Роберт.

— Беверли, — он откинул голову и выдохнул. — Ты ни хрена не знаешь, сколько у меня дел. Если я не буду прочищать мозги, у меня поедет крыша.

— А по-моему у тебя просто начинает отъезжать крыша к тридцатке.

Роберт встретился с ней взглядом. Беверли выдержала гляделки.

— Закатай рукава.

— Ты знаешь, что долбиться можно не только в руку? — Роберт потрепал татуировку летучей мыши на шее, будто котенка под подбородком. — Как думаешь, чем я ее кормлю?

— Закатай рукава, — повторила она.

— Да не колюсь я. Я же не идиот.

— Тогда покажи руки.

— Ты мне не веришь?

— Я взяла брошюру в клинике. Там написано никогда не верить наркоманам.

— А в этой клинике дают почитать Уэлша{?}[Подразумевается шотландский писатель Ирвин Уэлш. Далее Беверли упоминает эпизод из его романа «На игле». В нем главный герой Марк (Рентс) Рентон ищет анальные опиумные свечи, которые потерял в засорившемся общественном туалете.]?

— Дают, — Беверли выгнула бровь. — Соскучился по эпизоду, где Рентс копается в толчке?

Роберт опустил взгляд — на секунду — вниз-обратно-вверх. Но Билл заметил.

— Не веришь, твои проблемы, — он снова посмотрел на нее. — Это Ник вбил тебе в голову, что я колюсь? Да? Это он, Бев?

Его голос — обычно легкий, чуть насмешливый — окрасился иначе. Не угрозой или нападением, нет. Оттенком уличной разборки.

Может, они знакомы всего час, но эта мелочь сказала Биллу многое. Беверли права. Роберт лжет.

А чего ты ждал, Билли? Мама говорила, рокеры все наркоманы. Невозможно работать в таком темпе и ничем не закидываться.

— И почему все думают, что я могу что-то сделать? — Беверли всплеснула руками. — Мама звонит мне. Ник звонит мне. Но меня ты тоже не слушаешь.

— Я уверен, они ценят твои старания.

— Знаешь, Роберт, — она усмехнулась — безо всякого веселья. — Я повторяла себе, что это пройдет. Что ты справишься. Что у тебя тяжелый период. Но сейчас я думаю, что была не права насчет причины и следствия. И насчет Энди.

— Что ты хочешь этим сказать?

Теперь голос Роберта лишился всех оттенков. Напоминал безлунную зимнюю ночь, самую черную в году. И в глазах света осталось не больше.

Беверли промолчала.

Роберт встал. Почти нос к носу с ней — только был дюйма на четыре выше.

— Я серьезно. Договаривай, — произнес он.

Беверли потерла локти.

— Извини.

— Ты еще ничего не сказала, чтобы извиняться. Давай, говори. Я жду. Говори или проваливай на хрен.

Она отвернулась.

— Проваливаю на хрен, — ответила еле слышно.

И раскрыла дверь — коридор обдал их гулом. За шагами Беверли, за хлопком потянулась тишина.

Теперь Билл заметил, что перебирает в руках плащ. Расправил складки о колени.

Выходит, невольно подслушал, точно муха на стене. Интересно, прихлопнут?

Роберт снова сел. Повернулся к нему лицом.

— Это было… Я будто застрял… Я будто стал своим воспоминанием.

— Да. Ты как отключился.

— Что ж, — он потер бровь. — Теперь хотя бы знаю, кто я такой. Занял место в очереди за Стивом Кларком{?}[Стивен Кларк (1960 — 1991) — соло-гитарист группы Def Leppard. Умер в результате передозировки кодеина, алкоголя, валиума и морфина.] и Джонни Мелвойном{?}[Джонатан Мелвойн (1961 — 1996) — клавишник рок-группы The Smashing Pumpkins. Умер от передозировки героина.]. Но хорошая новость — я обогнал Лейна Стейли{?}[Лейн Стейли (1967 — 2002) — вокалист гранжевой группы Alice in Chains. На момент описываемых в работе событий Стейли долгое время боролся с наркотической зависимостью и несколько раз попадал в больницу из-за передозировок.].

Билл не стал переспрашивать. Догадался, что эти трое тоже музыканты и скорее всего тоже наркоманы.

Неприятно, наверное, вспоминать свою жизнь с такого момента.

— Ты… — Билл попытался подобрать тактично-выверенное слово, но решил ответить на прямоту прямотой. — Ты разочарован?

— Ну гордиться здесь нечем.

— Но сейчас-то ты не п-под кайфом? Или твоя жизнерадостность…

— М-м-м, подколол, — Роберт ткнул его пальцем в руку.

Беверли наверняка сказала бы — не переводи тему.

Она, похоже, умела сказануть. Выпытывала, как детективы и адвокаты. Билл немного побаивался таких.