Когда все случилось, они были в гостях. На прощание бросили — присмотри за братом. Всегда так говорили, и Билл не сомневался, что так велят всем старшим братьям и сестрам. Будто это их долбаная обязанность.

Джорджи носился по дому. Шум лез Биллу через мягкие наушники «Волкмана» под кожу и в самые нервы. Билл вытащил из кармана куртки пару баксов и вручил Джорджу. Сходи в магазин за углом, позови соседского приятеля — что хочешь, то и делай, короче, лишь бы вернулся домой к пяти.

Джорджи выбежал из дома, схватил велик, который выклянчил — ну-мам-хочу-как-у-Билла — на день рождения, и спустя пять минут лежал без сознания на Джексон-стрит.

Вот так.

Ездить без присмотра ему не разрешали. Но Билл не напомнил и не проследил.

Через полчаса сквозь наушники пробрался стук в дверь. Билл уже собирался сказать, чтоб проваливали, но в окно увидел полицейских.

Сынок, дома из взрослых кто-то есть?

Сосед, вызвавший полицию, узнал в окровавленном мальчишке на асфальте Джорджа Денбро.

Мы вместе дождемся твоих родителей и зададим вам кое-какие вопросы.

Билл сидел напротив них, сжимая кулаки до побелевших костяшек, и не мог вытолкнуть из пересохшего горла ни слова.

В том, что он спровадил Джорджа, сил признаться не хватило.

Но родители ведь чувствуют такие вещи? Не хотели, чтобы он продолжать жить, как раньше, потому что считали, что он этого не заслуживает.

Билл тоже так считал.

— Наверное, ты прав, — пробормотал он себе под нос и на всякий случай потер глаза (зря — сухие — плакать не плакал, только дышать не мог). — Но я не п-понимаю, что мы здесь делаем. Джорджа тут нет.

Роберт встал, приглашая его за собой.

— Данте тоже не сразу нашел Беатриче. Думаю, мы должны пройти через твои воспоминания.

Как через ад?

Эта отсылка нравилась ему все меньше.

Билл еще раз посмотрел на маму — на Шерон, которая привыкала к пустой комнате, коробкам — Джорджи-одежда-школа-игрушки — бестелесным, пустым разговорам между ней и человеком, с которым она спит в одной постели, живет в одном доме, с которым у нее (было) двое детей. Которая брела по бесконечному запертому в самом себе — сама в себе — коридору.

Если есть хоть какая-то — хоть самая невероятная — надежда привести Джорджа домой, он готов пойти на все.

И отвернулся.

Роберт кивком указал на входную дверь — выкрашенную в чуждые гостиной грязные тона. Ничуть не напоминала дверь, у которой двое полицейских сказали, что им очень жаль, но.

Им очень жаль, но твоя жизнь больше никогда не будет прежней.

Билл схватился за протянутую руку — пусть и ненадолго, но приятно иметь проводника.

Приятеля?

Вряд ли. Роберт даже не глянул бы в его сторону при любых других обстоятельствах. А если узнает про Джорджа, и сейчас не посмотрит.

Они вышли в коридор. Черный-синий-фиолетовый, как замаранная дверь. По стенам красный неон плевался жвачками, обрывками плакатов и маркерными надписями — Алиса, Кэрри, Кристина{?}[Алиса — сленговое название ЛСД.

Кэрри — сленговое название кокаина. Ироничная отсылка к Кэрри Нейшн (1846 — 1911) — американской участнице движения за трезвость.

Кристина — сленговое название метамфетамина. Психостимулятора, который изготавливается в кристаллической форме, отсюда и игра слов «кристалл — Кристина».] — спроси Эдди в гальюне. На плакатах Билл не разобрал ни одного лица — все изорвано, диезы вместо дат и чушь вместо имен.

— А что насчет твоих во-воспоминаний? — спросил он. — Мы тут вдвоем.

— Скоро узнаем.

— Иногда лучше без них.

Роберт поднял переплетенные руки — покачал ободряюще и прижал к груди.

— Не переживай так из-за родителей. Ладно? Это они должны переживать, что не могут дать тебе поддержку, которую ты заслуживаешь. Говорю как твой отец.

Билл закрыл лицо свободной ладонью.

— П-прекрати. Прошу. Это ужасно.

— О, я согласен с тобой. Слушай, а сколько тебе? Семнадцать?

— Будет. С-седьмого ноября.

— У нас дни рождения рядом. Я запомню твой, — Роберт подмигнул ему.

Билл вдруг понял, что улыбается. С Робертом хотелось улыбаться. Хотелось шутить, как бы хреново ни было пять минут назад.

Он будто солнце, за которым в течение дня следуют подсолнухи.

Каково это быть человеком, которому все дается без труда?

— Думаю, это мое. Я был здесь, — Роберт указал на коридор. — Слышишь?

Они остановились — стук каблуков-кед стих. Остались шаги. Тяжелое дыхание. Из алой тьмы к ним кто-то бежал.

На свет вылетела женщина. В расклешенных джинсах, с бутылкой воды в руках и собранными в рассыпающийся хвост волосами.

— Роберт! — она закричала — задохнулась криком. — Слава богу!

Вцепилась в него, восстанавливая дыхание. Будто сделала лучшую пробежку в жизни и украла базу на бейсбольном поле. Билл прочел имя с бейджа на рубашечном кармане — Мэри.

— Ник сказал, что ты тут. Пожалуйста, пожалуйста, — она скрестила пальцы. — Пожалуйста, скажи, что ты можешь выступать.

— Наверное. Ты живая? Ты еле дышишь.

Роберт взял бутылку у нее из рук и предложил ей.

Мэри изучала его лицо.

— Что? — спросил он.

— Ничего. Пойдем, пойдем. Все уже готовы.

И потащила его за рукав. А Билл лишь попытался не упустить другую руку.

— Выступать? — глаза Роберта загорелись.

— Ты что-то вспомнил?

Голос утонул в криках.

Коридор вел к сцене. Мэри вручила Роберту гитару, и тот улыбнулся так, словно был самым счастливым человеком на свете.

К нему подошел другой парень — тоже с гитарой, тоже с кольцами и татуировками на руках — схватил за плечо. Билл пробрался достаточно близко, чтобы услышать слова:

— Заебал, блядь. Если сдохнешь прямо на сцене, хоть шоу будет.

Роберт нахмурился. Парень мотнул головой — ну! идем — и они выпутались из гомонливого бэкстейджа.

Мэри смерила Билла взглядом.

— Плюс один?

— Что?

— Он сильно угасился?

— Я не… Что он сделал?

— Ладно, — Мэри выдохнула, раскрыв ладони в успокаиваюсь-успокаиваюсь жесте, стряхнула невидимое напряжение с пальцев. — Хер с ним. Можешь посмотреть концерт.

Она покопалась в сумке. Кольнула бейдж ему на свитер и ушла.

Билл выглянул за ширму. Показал пропуск еще одному суетливому парню и потек в волны голосов, гитарных проигрышей и криков. Светящихся браслетов, неоновых отпечатков на лицах. Мертвые медсестры, привидения, женщины-кошки, зомби визжали сотней голосов.

Роберт был на сцене. Стоял справа от парня, который вытащил его. Глядел то на людей, то на свою лоснящуюся — точно черная кошачья шерсть — гитару. Билл поднял руку и подпрыгнул. Роберт помахал в ответ.

Придвинул к губам микрофон и крикнул:

— Следующую песню я посвящаю моему любимому упыренышу Биллу Денбро! Билли, знай, что ты можешь укусить меня в любую минуту!

Толпа взвизгнула, взметнулась — браслеты, волосы, кольца — кого-то подхватили на руки. И Билл захлопал вместе с ними.

Песни он не знал. Половины слов не слышал — Роберт с солистом перекрикивали друг друга, а толпа перекрикивала обоих. Но Билл прыгал до гудящих стоп и кричал до сорванного голоса. Словно ликование зомби, привидений и чертей вытащило, увлекло, унесло его душу — летать вместе со всеми. А их хэллоуинский шабаш и музыка стали им самим, как он стал ими.

Когда песня закончилась, Роберт подбежал к вокалисту. Поцеловал того в щеку. Бережно уложил гитару на сцену и спрыгнул в толпу.

Билл потерял его из виду — как утопающего в шторм. Через миг над головами вынырнула рука в полосатом пиджаке. И Билл двинулся к ней. Роберт протиснулся между людьми и поймал его в свои объятия.

— Это было круто! — крикнул Билл.

— Это было с ума сойти как круто!

В них врезалась девушка — лицо в белилах, черные губы, латексный плащ слепит отблесками — точно Эрик Дрэйвен{?}[Эрик Дрэйвен — главный герой фильма «Ворон» (1994). Фильм оказал огромное влияние на готическую эстетику. Название главы «Dead Souls» отсылает к каверу Nine Inch Nails (оригинал «Dead Souls» принадлежит Joy Division), который в «Вороне» был использован в качестве саундтрека.].