А вдруг больше не получится?

Роберт со смешком отступил на шаг и облизнулся. Октябрьское солнце осветило звоночки на шутовском колпаке.

Тяжело, конечно, не строить надежд, когда он ведет себя так. И все его россказни про торчка — там, в другом мире. Но от одной затеи не откажется — они друг друга найдут.

И первым бросил в корзину леденец. Гнал от себя плохие мысли.

========== 8. Lovecats ==========

Joy Division — Disorder

Ноябрь за ночь в комнату проник. Мелко подрагивал в замерзших ногах и постукивал зубами. В городских легендах на Хэллоуин влезли бы ведьмы и призраки, но в жизни, наверное, их не интересовал.

Билл — в джинсах, свитере — укрылся одеялом. Лихорадило. Перед тем как глотать таблетки, нужно было хоть окном хлопнуть.

Интересно, а от передоза снотворным трясет? Роберт мог бы рассказать.

Кто мог бы?

Билл сдернул одеяло и сел на кровати.

Не приснилось же ему.

Не бывает таких снов — какими бы вытканными, точно на полотне кинотеатра, они ни казались, утром хватаешь сплошные нити-обрывки сюжета. А он все помнил.

Только откуда на Ниболт — плато сорной травы, игл и битых бутылок, протянувшееся от церковной школы до заброшенного грузового двора — холм? И откуда в Дерри замок? Такие возводят лишь в своем воображении одиночки, которые раз в два месяца пересматривают «Ворона».

А что еще смотреть, впрочем? В школе траффик хорроров на горелых дисках шел мимо него. В прокате все замусолено. Патрик как-то (с сигаретой между средним и безымянным — да кто так курит, Пат?), разговорчивый после отсоса, хвалился, что у него есть снафф{?}[Снафф — видеозапись настоящего убийства человека, сделанная с целью последующего распространения для развлекательных целей.]. Могу, мол, предложить, если хорошо попросишь. Билл уточнил (че это?), вытер губы — рефлекс выработал после полугода не-свиданий — и просить не стал.

Он поднялся. Закрыл окно и продрожал до душа. Грелся там, пока не вылечил горячку в коленях, локтях и шее.

Готовый идти на улицу, чтобы времени не терять, спустился в гостиную. Даже лишние носки натянул. С кедами не собирался расставаться до снега, а там — как пойдет.

Мама кивнула — выглянула из-под утренней фликсовской{?}[ Flix — американский кабельный канал.] киношки. Он выдавил привет-мам и пошел на кухню. Есть холодеющие панкейки, поливать сиропом и запихивать в себя вместе с кофе.

Фильм шептался с комнатой вполголоса. И Билл знал, что мама слышит — слушает? — звон тарелок, чашек, дверцы, щелканье микроволновки, крышки на банке с соусом. Его шаги. Любое ругательство, сказанное под нос. Шум — Билл, ну ты выключишь или нет? пять минут течет — воды. К-а-ж-д-у-ю-м-е-л-о-ч-ь.

Субботние утра всегда так тянулись. Ползли-и-и и подворачивали ногу, и волочились, как бездомный с тяжелым рюкзаком на плечах, толкающий перед собой тележку.

Они редко говорили. Почти не попадались друг другу на глаза, хотя, бывало, мама проходила мимо кухни, когда он завтракал, и он попросту выбрасывал остатки еды и сбегал.

Сегодня не стал бы.

Но даже если для него за ночь что-то изменилось, для матери с отцом — нет.

Он доел, вымыл посуду и направился к выходу. В гостиной остановился.

— Сп-пасибо за завтрак, мам, — проговорил он. — Очень вкусно.

— Они были бы вкуснее, если бы ты встал до десяти.

— Ну да. Все равно спасибо.

— Пожалуйста.

— Я пошел. До вечера.

Она подняла бровь. Наверное, решила, что сейчас будет просить денег. Иначе не отчитывался бы.

— Ладно. Не мерзни там.

— Не буду. И… — Билл потер ладони друг о друга, не зная, говорить или нет. — Хорошего дня. Пока.

И вылетел из дома.

Стараясь не думать о том, что матери самой стоило пойти ему навстречу. Причем очень давно.

День смурнел. Словно за ночь теплая мэнская осень сдала границы зиме. Листва с деревьев сползла — парковые дорожки шаркали под ногами. И хэллоуинские декорации у домов — как послепраздничное похмелье. Ветер носил за собой мусор.

Но тоска осени не беспокоила. Улыбка хитрела на лице.

Жизнь становится немного лучше, когда тебе есть куда идти.

А можно считать, что у него тоже был первый раз на Хэллоуин?

Да еще и с таким партнером. Че-е-ерт. Когда представлял, как это будет — если будет, конечно — себя не обнадеживал. Говорят, самое главное — обсуждать, мол, что нравится, что нет, как лучше. Чего ему ждать? Он-то в болтовне не силен. А с Робертом, странно, молчать не хотелось. Он умел прислушиваться.

Больновато, конечно, было. Но с ним — со всеми его нормально? прекратить? так хорошо? — с большими теплыми руками на плечах и бедрах — чувствовал себя… Нет, «в безопасности» не подходит. Он ведь не боялся.

Нужным?

Как называется ощущение, когда ты кому-то дорог?

Бывает же. Человек, с которым знаком несколько часов, знает его едва ли не лучше всех. Единственный, кому — пусть и невольно — доверил, что произошло в тот день между ним и Джорджем.

Да и не только это. Вспомнить не мог, когда в последний раз так много говорил без необходимости. Удивительно. Навык не потерял.

Нужно хотя бы сделать вид, что не влюбился в видение из сна.

Он помешкал перед дверью — субботним утром возле больницы тоже по-послепраздничному неуютно и пустовато. Поправил отражению в стекле воротник и вошел в холл.

У стойки приема прочистил горло, чтобы голос звучал смелее.

— Я хотел бы навестить пациента, — даже не запнулся. — Его зовут Роберт Грей.

Женщина — за волосами бейдж с именем не разглядеть — посмотрела на него. Ну что, проверку прошел?

— Родственник?

— Нет. Мой друг.

— Если нет восемнадцати, тебя обязаны сопровождать.

Не прошел.

— А вы можете сказать, что с ним?

— Не имею права. Прости.

— А-а-а… — сжал-разжал кулаки — вдруг нашелся с ответом. — А здесь есть кто-нибудь из его р-родственников или друзей? Прошу вас, вы м-можете уточнить?

И попытался изобразить очаровательнейшую улыбку, которой не откажешь. У Роберта ей научился.

— Ладно.

Женщина поднесла трубку к уху. После пары фраз подняла взгляд.

Были бы у него когти, проломил бы от волнения стойку — так сильно сжимал край стола.

— Как тебя зовут?

— Билл. Билл Денбро.

Опустила взгляд — еще пара слов. Посмотрела вновь.

— Его сестра здесь. Но тебя не знает.

Беверли здесь? Значит, все правда. Значит…

— Попросите ее прийти! — улыбка сменилась на ну-пожалуйста-я-тут-ничего-не-испорчу. — Пожалуйста!

— Все, — она подняла руку. — Разбирайтесь.

Через минуту — нервного потирания ладоней о куртку и джинсы, ожидания около стены и запыленной пальмы в огромной кадке — в холл вышла Беверли. За ней появился Ник. Видел его раз, но запомнил по татуировкам.

Оба держались напряженно. Чуть касаясь плечами друг друга, будто потерянные. Беверли сложила руки на груди в подобии объятий для самой себя.

Они подошли к стойке. Женщина указала на него.

Билл нервно сглотнул. Сейчас эти двое — двое взрослых! — начнут задавать ему вопросы. Они захотят узнать, какого черта он сюда притащился, захотят правдоподобных ответов, или, возможно, послать его на хер. А кто бы не послал на их месте?

Пятки зачесались удрать.

— Билл? Я — Беверли, — она протянула руку. — Мне сказали, ты пришел к Роберту.

Он пожал руки ей и Нику. Подошвы уже пылали. И он точно знал, что язык снова собирается предать его, устроить бунт и вздернуть на рее.

— Да. Мы п-познакомились не-недавно. Он…

— Эй. Не нервничай так, — Беверли улыбнулась одними губами.

— Я пр-росто заикаюсь.

— Ой, извини.

Ник его разглядывал. Дошло — изучает глаза. Проверяет, не сидят ли они с Робертом на одной игле.

Или сейчас ему устроят урок о вреде того, чтобы водиться с торчком. Может, за поклонника примут.

Господи, было бы ему хотя бы восемнадцать.

— Ладно, — ответила Беверли. — Если подождешь минут десять, он выйдет.