Билл ждал. Готовый и загрызть, и еще раз встряхнуть, и все, что потребуется.

— Ты просто не знаешь, к чему я вернусь, — наконец ответил он.

— Ты про наркоту?

— Про что еще?

— Попробуешь бр-росить.

— Я говорил тебе, что пытался.

— А если я буду с тобой? — и тут опомнился. — Если ты сам хочешь.

Роберт взял его за руки. Посмотрел в лицо — снова с той же искренностью. Иногда с ней лилось словно что-то больное, болящее. Но прятаться Билл не стал.

— Конечно, хочу, — Роберт улыбнулся. — Очень. Возможно, через пару месяцев я бы даже смирился с тем, что совращаю семнадцатилетку. Но тебе это зачем? Будем вместе дрожать на утренних ломках?{?}[«Дрожать на утренних ломках» — цитата из романа «Голый завтрак» американского писателя Уильяма Берроуза. Опубликован в 1959 году.]

— Ты не… — не договорил — тоже решил ответить признанием: — Я просто не хочу идти без тебя.

— Билл…

— Не пойдешь ты, я тоже останусь.

— Билл! — Роберт холодно на него посмотрел. — Тебе это ни к чему. У тебя должна быть своя жизнь. Не та, где тебе придется вынимать иглу из шеи своего приятеля, которому ты неделю назад вытирал блевотину с лица на отходняке. Где ты будешь вставлять ключ в замочную скважину его квартиры, каждый раз думая, что найдешь его мертвым. Я для тебя этого не хочу.

— Это мне решать. Я хочу тебе помочь.

— Вот именно. Помочь торчку может только он сам.

— Но я п-поддержу тебя.

— Билл, ты знаешь меня только с одной стороны. Я всю жизнь порчу все, к чему прикасаюсь.

Билл фыркнул.

— И в это ты тоже не ве…

— А если бы я сбил кого-нибудь? — крикнул Роберт.

Теперь взгляд — та больная искренность почти ранила.

И, выдохнув, заговорил тише:

— Ребенка, как Джорджи. Или подростка, как ты. Да любого человека. А если бы я тебя сбил?

— Но этого не было.

— Это — случайность.

— Такая же случайность, как и то, что Джордж умер! — выпалил Билл.

И оба замолчали.

Может, пока он сам не верил в эти слова. Может, никогда полностью не поверит. Но готов был попробовать. Нет смысла винить себя еще и в том, что только могло произойти.

И точно знал, что без Роберта ничего бы не вышло. Даже если этой ночью ему досталась его лучшая сторона, Роберт заслуживал шанс ее себе вернуть. И его близкие тоже.

Билл перевел взгляд на Джорджа. Тот смирно сидел в автомобиле.

— Это ведь не Джорджи, — сказал он. — Это — мое п-последнее воспоминание о нем. Чтобы встретиться с ним настоящим, мне пришлось бы умереть.

Роберт кивнул.

— Не зря я говорил, что ты смышленый. Тоже думал об этом. Но надеялся, что для тебя правила сработают иначе.

— А ты не умер, — не дал ему уйти от темы. — Если не в-вернешься, как себя будет чувствовать Беверли? Твоя мама? Ник?

На это не возразил.

Наверное, лучше брат-торчок, чем брат, умерший в автокатастрофе.

— Хочешь поэтическую метафору? — спросил Билл.

— Давай.

— Только не смейся.

Роберт запечатал рот рукой.

— Ты п-похож на октябрьское солнце.

— П-ему о-тяб-ское? — пробубнил он из-под ладони.

Билл улыбнулся.

— Потому что пока я с тобой не п-познакомился, эта ночь напоминала осеннюю улицу. Где опавшие листья — пр-росто грязь на обочинах. Небо серое. А потом выходит солнце.

— На сцене появляется придворный шут, — вставил Роберт.

— И все загорается.

— И блестят бубенцы на колпаке.

Билл рассмеялся и легко толкнул его. Просил же не ржать.

Роберт поднялся, ведя его за собой.

Они глядели друг на друга. Теперь сами — два огонька, что дышат фонарями Мэйн-стрит. Лунной ночью. Совместными мгновениями и прикосновением рук.

— И я не успел рассмотреть всех твоих п-пауков, — добавил Билл.

— Показать прямо сейчас?

— Дурак.

Роберт приложил ладонь к груди.

— На сто частей порвется сердце! — воскликнул он. — О, шут мой, я схожу с ума!{?}[Цитата из пьесы Уильяма Шекспира «Король Лир».]

И поцеловал в щеку — тепло, немного забавно по-приятельски. Словно октябрьское солнце погладило.

— А знаешь, на что похож ты? — спросил Роберт. — У меня нет красивой метафоры, но я еще исправлюсь.

Исправишься. Сейчас любая подойдет.

— На что?

— Когда делаешь первый глоток скотча или бренди. До того, как почувствуешь вкус и как он упадет жаром или гарью в горло. Тот момент, когда покалывает губы, и они так неожиданно и приятно немеют. Для меня ты похож на него.

Билл сжал его пальцы.

Краем глаза цапнул полосу набегающего рассвета и вновь поднял взгляд.

— Подожди минуту, — попросил он.

Отпустил руки и направился к машине.

Осталось одно важное дело.

Джорджи улыбнулся ему. Послушно вылез из автомобиля, когда позвал. В своей яркой красной куртке — всегда любил цветастые, с косо подстриженными волосами и заклепками-черепахами на любимых кроссовках.

Билл улыбнулся в ответ. Забыл почти, как быть старшим братом. Как вести себя, что говорить. Хотел бы вспомнить, забрать Джорджа домой, да в конце концов вернуть его родителям. Но прошлое — это прошлое. И ничуть не легко мириться — принимать это.

Еще тяжелее — признавать поражение, глядя прямо Джорджу в глаза. Но если они все это сделают, им станет легче.

— Билл, что с тобой? — спросил Джорджи.

В жизни так бы не смирничал. Веселый, доставучий — ох, еще бы, маленький черт.

И, конечно, он его любил. С братскими подколками, мелочными обидами, легкой снисходительностью и напускной взрослостью старшего брата, но любил.

Всегда будет любить. Для этого есть хорошие воспоминания.

Праздники, когда хвастались друг другу подарками, хэллоуинский костюм льва, в котором Джордж носился на четвереньках в гостиной, его фотоальбом, замаранные травой джинсы после совместных прогулок — тайком — в Пустоши (сводил его, чтобы не полез сам — вот и нашелся общий — никто больше не знает! — секрет). Все это с ним останется.

— Пр-рости меня, — сказал Билл.

— За что?

— Я очень скучаю по тебе. Но ты — не мой брат.

Обнял его, закрыв глаза. Под веками и в носу защипало. Наверное, все слезы, что держал при себе с того вечера, когда полицейские расспрашивали у двери, в гостиной, при родителях. Все выталкивалось через быстрое — рывками — дыхание.

На спину легла ладонь. Бережно погладила по плечу.

— Можешь обнять меня? — попросил он.

И Роберт молча согласился.

Объятия у него большие, теплые — такими чувствовались. Настолько же искренние, как взгляд и до абсурда честная театральщина манер.

Лбом Роберт прижался к его щеке. Сам просто стоял, пока дыхание не выровнялось под его руками.

Когда открыл глаза, Джордж исчез.

Давно исчез на самом деле.

Улица побледнела. Как бывает перед самым рассветом — на обескровленных зданиях, на небе, даже машинах — ни одного яркого оттенка. Только они вдвоем у хэллоуинской витрины сохранили цвет. Точно кадр из Плезантвиля.{?}[«Плезантвиль» — американский фильм 1998 года. По сюжету брат и сестра попадают в черно-белый сериал, и тот из-за их действий постепенно становится цветным.]

— Готов, Дракулка? — спросил Роберт и предложил ему локоть.

Билл взялся одной рукой. Попытался натянуть улыбку.

— У меня в-важный вопрос.

— Какой? — Роберт насторожился.

— Я просто п-подумал. Тебе же не нравится, когда тебя зовут Робом. И на что-то вроде Бобби ты зашипишь.

— Ш-ш-ш.

— Тогда как я могу тебя называть? Ну чтобы только между нами.

Роберт тоже заулыбался.

— Что-нибудь придумаем, — и подмигнул ему.

— Ловлю тебя за язык.

Это обещание ты сдержишь.

К двери шли, болтая руками. Встали перед ней — друг напротив друга. Теперь Роберт улыбался нервознее.

— Идем? — спросил Билл.

— Идем, — Роберт передернул плечами — не от холода же? — Тянуть некуда.

Последним не напьешься, точно.

Билл коснулся его лица — обе руки в спутанные волосы. Потянул к себе. Сам поднялся на носки и поцеловал в губы.