Приедешь? Я плохо себя…

Наклонился, подтянул к себе, чтобы зашептать ему на ухо. Хорошо, хорошо ш-ш-ш, Билли.

Когда последний раз ему было хорошо без прихода? До нежных поцелуев на спине, ребрах, предплечьях, до разгоряченных тел и промокших волос, до хочу-хочу-хочу-тебя.

Билл промычал сквозь зубы. Сжался еще крепче. Пальцы теперь размазывали сперму по члену.

Рука влажно шлепнулась Биллу на бедро. И тот положил поверх свою.

Им хотелось вмазываться. Вдалбливаться-вдалбливать, чтобы тек под кожей, чтобы гормоны-нейромедиаторы-окситоцин-эндорфин-серотонин — говорят, так чувствуется влюбленность.

И посвятить ему альбом самых красивых песен.

Орать их со сцены в вечном оргазме-приходе. Шептать ему слова на ухо, пока бьешься о задницу с липким шлепком. И записывать в воспоминания потный, разгоряченный бэк-вокал его тяжелых выдохов и украденных губами вдохов.

Дисторшн выравнивался. Стихал.

Со спермой и лубрикантом он выскользнул легко. Взамен прижался ближе к его спине. Билл — податливый, вспотевший — как-то вывернулся лицом к нему. Неужели смазка добавляет вертлявости?

Внутри дрожала тяжесть после оргазма.

— Ты… — воздуха не хватило. — Ты в порядке?

Билл кивнул. Под кислотно-алым на его бедрах фосфоресцировали следы в форме рук.

Роберт вытер ладонь о покрывало и обнял за плечи.

— Жаль, что это не по-настоящему, — прошептал он.

Билл раскрыл рот, но сам проглотил слова — улыбнулся прохладным с-с-с-с ему в шею. И протиснул свою ладонь под его рукой.

От тяжести в животе осталось летящее покалывание. Чужая кожа под пальцами, на груди, между ног теперь прощупывалась иначе — нежная текстура, мягкость.

Как можно быть таким костлявым, тоненьким и мягким одновременно?

Билл подтянулся и прилип губами к его губам.

Не жалеешь, упыреныш?

Или хочешь сказать, что тебе все кажется настоящим?

Целовал Билл медленно. Без юношеской вспыльчивости, поглаживая по волосам и щеке с трепетом — и откуда это в нем? Словно исполнял тихую потрескивающую композицию с винилового бисайда из тех, что навсегда остаются в тени, но касаются самого сердца.

Пригрел бы себе место и там. Если только Билл позволит.

***

Bauhaus — She’s In Parties

Разговоры после секса он не любил. Вернее раньше не любил. Когда все, что ему нравилось или нет, еще не определялось — не зависело от того, каким образом, что и в какой дозировке он в себя вливал.

До, во время — с удовольствием. А потом жара спадает, исчезает видение, как в одной из его ранних песен{?}[Я снова заимствую у The Cure. Это строка из песни «Fire in Cairo» (1980 год).]. Он шел в душ, курил — и тогда над оголенными чувствами вновь нарастала оболочка.

Сейчас покурить не выйдешь.

Кровать дрейфовала на дне пустого бассейна. Туман осыпался холодной моросью. И свет желтил кафель, превращая в черную пустоту окна.

— Это с-самое странное место, где ты с кем-то спал? — спросил Билл.

— Даже не в тройке, — отшутился он.

— Да, с неоном тут было уютнее.

Сидели рядом, полностью одетые. Билл ежился время от времени, потирая локти. Подогнул под себя колени и прилег ему на спину.

Треп после секса — особенно плохая идея, когда не умеешь держать язык за зубами. Это как депрессия от кокаиновой ломки{?}[Кокаиновая абстиненция может включать в себя множество психологических симптомов. Среди них депрессия, суицидальные мысли, беспокойство, неспособность концентрироваться, замедленное мышление.]. Нужно либо переждать, либо закинуться снова.

— И зачем тебе это? — спросил Роберт.

— Зачем мне что?

Билл приподнялся и глянул ему в лицо, все еще держась за плечи.

— Переспал с мужиком, которого знаешь полночи.

— Я не…

— Ты хотел, чтобы тебе сделали больно?

Билл убрал руки. Сел ровно — опять появилась морщинка между глаз. Теперь разглаживать ее не стал бы. Пускай подумает.

Ни в одном воспоминании нет ни приятелей, ни подружек. А видел ли он, чтобы Билл хоть раз там улыбался?

Прямо как…

Да, Энди тоже улыбался редко.

— Ты хотел, чтобы я сделал тебе больно?

— А сам? — спросил Билл.

— Что?

— Я п-похож на него, да?

— На кого?

Билл покривился.

— Только не делай вид, что не п-понял.

— Ладно, — будто кислоты в рот плеснули — стиснул зубы.

— Ты до сих пор его любишь?

А перестаешь любить?

Перестаешь обтачивать, обыгрывать свою боль? Перестаешь ненавидеть и винить себя за эту ненависть?

— Я не знаю, — ответил он.

— Как это?

— Просто не знаю.

Побарабанил по колену, пока Билл молчал. Тот заломил пальцы — застряли в этой драме, а, Лилли Гиш{?}[Лиллиан Гиш (1893 — 1993) — американская актриса, наиболее известная по ролям в немом кино.]?

Роберт взял его руки в свои, чтобы успокоить их, будто трепещущего мотылька.

Одну руку Билл освободил. Положил ему на плечо. После всего ощущалось как-то по-приятельски, будто они давно вместе или дружат несколько лет.

Хотя отчасти это верно. За пару воспоминаний всю жизнь не увидишь, но кое-что узнать можно.

— Нет, — ответил Билл, не поднимая взгляда. — Наоборот.

— Что «наоборот»?

— Я не хотел, чтобы мне б-было больно. Наоборот.

Он положил руку на плечо поверх ладони Билла. Вроде бы правда. Говорил тихо, гнусаво — не то чтобы выучил все его интонации, но начинал разбирать.

Свободной рукой Роберт потер бровь.

Ладно. Искренностью — на искренность.

— Нет, Билл, — сказал он. — На Энди ты не похож.

— Привираешь для меня?

— Не характером, по крайней мере. Вы очень разные.

— Вы же на с-самом деле не расстались, да?

Хоть какая-то польза от длинного языка. Лгал он редко — слишком быстро ложь вылетала из головы.

Конечно, пока не выпустился{?}[Graduate (с англ. окончить учебное заведение) на сленге означает перейти от легких наркотиков к более тяжелым.]. Потом сплетал одну и ту же ложь, повторял ее во всех вариациях — нет-я-не-колюсь-я-себя-контролирую. Я брошу, если захочу, Бев. Ник, мам. Мне так проще концентрироваться на работе.

Билл убрал руки. Роберт перехватил на полпути — сложили-переплели на кровати в компромиссной зоне.

— Расстались, — ответил он и после долгой паузы — среди долгого затишья — добавил: — Вообще-то Энди меня бросил. Могу рассказать, если тебе интересно. Но история не очень веселая.

— Говори. Если сам хочешь.

Он облизнул пересохшие губы — в горле засушило, точно после концерта.

Хотел?

А хотел ли Билл это слышать?

— Ладно, — все-таки начал он. — Энди тоже из творческой тусовки. Художник. Рисовал для одного комикса. Постеры на заказ. Иллюстрации. Так и познакомились.

Вертелись пару месяцев рядом на разных орбитах, пока однажды не заговорили под сигарету и бокал пива. Вроде бы ничего особенного. Но частота сердцебиения, будто на сердца тоже действует эффект Доплера{?}[Эффект Доплера — изменение частоты и, соответственно, длины волны излучения, воспринимаемой наблюдателем, вследствие движения источника относительно наблюдателя. Самый популярный пример, который объясняет явление, — повышение тона сигналящей машины, которая проезжает мимо.], скакнула.

Через неделю Энди подарил ему его же портрет. Написанный, казалось, не карандашом, а погнутыми острыми гвоздями. Словно что-то темное, вросшее в кишки, мышцы и кости вывернули наружу, выблевали на лист бумаги и ткнули носом его самого.

Это я?

И он влюбился. Возможно, именно о них говорят, что влюбляешься в то, чего тебе не хватает.

— Мы с Энди вбили себе в голову, что дополняем друг друга. Знаешь, сложно объяснить, каким он был человеком, если с ним не знаком. Ты будто смотришь медленный гипнотизирующий фильм, где важны ощущения, которые он у тебя вызывает. Или словно ночью не можешь поймать такси и плетешься домой с любимым человеком, и вам неуютно и холодно, и вы прокуриваете свои перчатки одни на двоих, но все равно вам хорошо. Вот так было с Энди.