Пожал плечами. Роберт снова опустился на корточки, чтобы смотреть на него снизу вверх. Обхватил тощие колени. Точно под его руки — хоть снова вытаскивай шуточку из шатра гадалки.

— Слушай, я понимаю, что такое развлечения. Но ты будто хочешь, чтобы с тобой случилось что-то плохое. Бросай это.

— Не начинай, а?

Вот и выяснили, что в поддержке он не силен.

Попробуем с другой стороны.

— Ладно. Скажи мне вот что. Этот Патрик — твой окончательный выбор? Или у такого парня, как я, есть шансы?

— Какие еще шансы?

В свете фонарей не разобрать, но, похоже, Билл покраснел. Поерзал пальцами по плащу, коленями в его руках. Роберт отпустил одно.

— Я вообще парень безобидный. Но если для тебя именно это важно, я ведь тоже с проблемами.

— Не издевайся, — Билл будто обиделся — фыркнул и тряхнул коленом.

— Я серьезно, Билл.

— А какие у меня с тобой м-могут быть шансы?

— Почему нет?

— У тебя, н-наверное, много знакомых. И ты сам такой… Разве ты не можешь найти себе кого-то…

Запнулся. Якобы сам все понимаешь.

Не понимал.

— Кого-то кого?

— Получше.

Он рассмеялся и ткнул Билла лбом чуть выше колена — туда, где мягко. Решил поберечь голову.

— Что? Что теперь с-смешного?

— Получше? — поднял взгляд. — Клянусь, Билл, такого мне еще никто не говорил. Чего ты решил, что ты похуже кого-то из моих знакомых?

Билл пялился на него, словно не мог разобрать — галлюцинация или реальность. Посерьезнел.

Вовремя напомнил, что это все не к месту. У самого-то что? Сердце свободно, вот и решил закинуться. Только мешает парню искать брата.

Он поднялся и приобнял Билла (растерянного — наверное, и ладони вспотели) за плечи. Неужели так напугал? А не нужно забывать, Робби, что ему даже восемнадцати нет.

Снова заставил Билла хмуриться. Глаза под лунным светом напоминали подрагивающие отражения на руках и лицах, когда выходишь из клуба ночью покурить.

— Извини, — улыбнулся — так дешево разве что в третьесортных киношках не улыбаются. — Не обращай внимания на мой треп.

— Да я пр-росто… С-скажи, ты же ш-ш-шу…

— Прости, — перебил он — не хотелось, чтобы еще и фразы из-за него вымучивал.

— Л-ладно, забудь.

— Хорошо. Давай к делу. Это воспоминание было до или после предыдущего?

Билл пару секунд потянул — э-м-м-м — будто в голове перещелкивало с отсосов-приставаний-взрослых-мужиков обратно на потерянного-брата.

— После, — наконец ответил он.

— Странно. Я думал, мы будем отлистывать их в обратном порядке.

— Да, я тоже п-пока не понимаю логики. Если не с-считать св-вязи с Хэллоуином. Ты ви-видишь где-то выход?

Роберт отряхнул брюки. Цепким взглядом — я-знаю-где-достать-и-не-попасться — прочертил рисунки, гондоны, шприцы.

— Есть одна идея, — пробормотал он. — Пойдем.

Под тень моста.

Шли молча.

Каждый шаг ткал из грани морока и луны стены коридора. Коридор добирал света — приглушенного серого. Шаги нанизывали на свет картины — сдержанные пейзажи и абстракции.

Никогда всерьез не увлекался живописью, но в душе заворочалось гниловатое ощущение. Где-то-я-их-видел.

Где?

— Не хочу казаться заносчивым, — заговорил он (лучше уж болтать — а вдруг распугаешь дурные мысли в башке). — Но вряд ли тебе кто-нибудь еще это скажет. Тебе нечего стыдиться. Ничего страшного в том, чтобы быть геем или бисексуалом, нет. В музыкальной среде с этим проще, так что мне легко говорить, но я не хочу, чтобы ты сам себя винил.

— Да я… — Билл потер лоб и вымученно улыбнулся. — Спасибо.

— Обращайся.

— Я еще б-боялся, что он сболтнет. Ему-то все равно.

А школьники очень находчивы в области прозвищ. Сам получил в свое время парочку.

— Понимаю. Но держи в уме вот что. Ты выпустишься из школы и перепробуешь разные кайфовые штуки, а они так и останутся ханжами с одной позой на всю жизнь. Это им нужно стыдиться, а не тебе. Согласен?

Вытащил смех из его вымученной улыбки. Нравилось ему, когда Билли смеется.

— Ну такого мне т-точно никто больше не скажет.

— К твоим услугам, — он отвесил шутливый поклон.

— Наверное, мне пр-росто нужно было увидеть, что это нормально. Ну когда я узнал про тебя…

Всегда рад помочь. К самому осознание пришло лет в тринадцать. Принял его раньше, чем понял, что нужно что-то принимать. Но с тем дерьмом, что сейчас крутят по телеку, Биллу не помешает увидеть, что такие, как он, — обычные люди. И мысли, желания, проблемы у них тоже самые обычные.

Ну почти всегда.

— Сейчас стыдиться, кстати, придется мне, — Роберт — быстро-быстро — потер руки. — Я в предвкушении.

Остановились у двери. Черный маркер предостерегал — «ОПАСНОЕ МЕСТО». И сразу уточнял — в опасном месте ждет «ВЕРНАЯ СМЕРТЬ».

— После тебя, Билли. Это моя комната в родительском доме.

— О! — оживился тот.

— Еще бы. Давай.

В комнату Билл влетел.

Роберт улыбнулся, отводя рукой лапу одного из материных растений. Он украл их из сада и расставил у двери. Кровать перетащил к окну, рабочий стол превратил в шкаф, а шкаф — в тайное убежище. Фосфоресцирующей краской разрисовал стены поверх «норвежского зеленого» и приукрасил непристойными вырезками, которые составил из газетных заголовков и рекламы.

«Неизвестный мужчина е б е т самый крупный Волмарт на Восточном побережье — ЧИСЛО ПОСТРАДАВШИХ ПРОДОЛЖАЕТ РАСТИ». Над комодом нашлось место для укорливого обвинения: «Людвиг ван Бетховен во время экскурсии укусил группу старшеклассников за жо пы и чл е ны. Детективы разводят руками».

— А ты не изменился, — заметил Билл.

— Я очень изменился. Сейчас бы я придумал что-нибудь поумнее.

Билл открыл рот — ответная шутка наверняка запрыгала на остром язычке, как вдруг захохотал. Роберт тоже обернулся. Перед зеркальным шкафом стоял он. То есть сам Роберт — еще один, только шестнадцатилетний.

— Звезда школы? — продолжал хихикать Билл.

А у самого улыбка оплыла. Рядом с ним-шестнадцатилеткой крутилась его мать. И Роберт с удивлением — почти шоком — заметил, насколько она постарела. Не очень-то разбираешься в возрастных набросках, когда видишь человека даже пару раз в год. А тут тринадцать лет рисунков исчезли.

Мама поправила ему галстук-бабочку. Расправила складки на смокинге и пригладила выбившиеся из челки пряди.

— Это моя мама, — объяснил Биллу на ухо. — Кстати, музыкальный талант у меня от нее.

— Насчет мамы я догадался. А я здесь кто? Тв-вой отец?

— М-м-м. Смешно. Обожаю твое чувство юмора, пап.

Шестнадцатилетка-двойник вывернулся из материных рук. Ей пришлось отойти.

— Да отстань ты от меня. А если я не приду, что? Из дома выгонишь?

— Робби, закрыли тему.

— Роберт, — возмутился он. — Я тебе сто раз повторял. Ты сама не можешь запомнить, как меня назвала?

— Оу, — подал голос Билл.

Да. Оу.

— Я прошу тебя сделать одну простую вещь, — мама протянула ему платок для смокинга. — Ради отца.

Роберт состроил гримасу.

— Только не дави на жалость, а.

— Может, прорепетируешь? Мистер Бергман…

— На хуй может пойти, — перебил он. — Лепите из меня клоуна.

И взъерошил волосы — ладонью с затылка до лба.

Мама кивнула сама себе. Положила платок на стол.

В ярком свете дня — таким ярким и желтым, с такой музыкой — из криков чаек, шелеста листвы и далекого океана, заоконный мир по осени бывает для него лишь в семейном портендском особняке — она выглядела уставшей, но красивой. Свои любимые черты он получил от нее — линию челюсти и скул, острый нос. От отца — наследство, пепельные волосы и необходимость впервые в жизни побывать на похоронах.

А полгода назад он пропустил мамин шестидесятый день рождения.

Просчитался с дозировкой. Ждал, пока тяжесть в груди схлынет, и держал руку на телефоне — звонить или не звонить Нику, чтобы проследил, что не откинется. Так себе зрелище для праздника.

— Завтра выезжаем в три, — обдала холодом мама. — Костюм возьмешь с собой.