Да. Думали.

Надо же.

— А ты п-помнишь себя в школе?

— О, еще бы, — Роберт хлопнул по дверце шкафчика. — Я был школьной звездой. Свалился на головы одноклассникам и учителям.

Билл закатил глаза.

— И как я сразу не догадался?

— А ты?

Пожал плечами. Помял ответ — пережевывал, как жвачку?

Зря он это сказанул. Билл, наверное, из тех, кто держится подальше от «звезд» — хлестнут по самооценке, проедутся тычками по худощавой спине и даже имени твоего не запомнят.

«Звездой» он был, но не в том смысле, что заталкивал одноклассников головой в унитаз или вытряхивал из мелких карманные. Их развлечения с Ником если и бывали опасными, то выходили боком лишь им двоим.

Познакомились они в выпускном классе. Ник назвал его напыщенным куском говна — дословно. А он Ника без лишних вычурностей — уебком. Через неделю услышал, как Ник поет в школьном хоре. Через две они уже репетировали на инструментах Роберта у него дома. А на зимних каникулах Ник влюбился в Беверли, когда та приехала из школы в Европе. И Роберт для разнообразия не повел себя как сволочь.

Здорово же он должен был задолбать лучшего друга, чтобы тот сказал, что его смерть на сцене устроит шоу.

— Ладно, молчи, — ответил за него Роберт и нацепил хищную улыбку. — Сейчас все равно узнаем твои жуткие школьные тайны.

Коридор выходил во тьму. Как на стадионе, когда видишь прямоугольник ярко-подсвеченной черноты, прежде чем выбраться под обжигающие прожекторы.

— Знаешь, на что похоже? — спросил Билл.

— Ну?

— На устье реки. Мы словно п-плывем ночью на лодке и вы-выходим в океан.

Юный Данте и вправду поэт.

Они вынырнули под слабый проблеск месяца-скряги.

Тот оглядывал опоры моста — считывал граффити, хватал нарисованных девиц за вздернутую к дороге грудь. Брезгливо расталкивал по теням гондоны и иголки.

— О нет, — пробормотал Билл и прикрыл лицо руками.

— Что?

Из-за бетонной опоры вывернул парень. Подбитые «Мартенсы», футболка с мультяшным принтом — что-то от «Луни Тюнз», длинные ноги (ну не длиннее, чем у меня, ха — не понравилось, что этот парень выруливает к Биллу в таком месте).

Билл зашагал прочь.

— Ну-ну-ну-ну, — остановил его тот.

Схватил за запястье — его собственное оплетали кожаные браслеты, что торчали из-под куртки.

— Иди куда шел, П-патрик, — Билл вырвал руку.

Шагнул в сторону. Патрик преградил ему путь. Билл дернулся в другую и уткнулся вертлявому выскочке в плечо. Чувствовалось что-то животное в его фигуре — змеиное. И уворачивался этот парень легко, подобное змее.

— Отстань, — процедил Билл.

— Отстань, П-п-патрик, — передразнил тот, прокатывая заикание по языку — речь — все равно что сладковатый напев. — А кого ты ждал, Билли? Хэллоуинская ночь кишит опасными тварями. Ты не знал?

Роберт отдернул Патрика за плечо. Тот выскользнул, словно морок. Тогда наклонился к Биллу и похлопал по щеке его.

— Билл, ты меня слышишь? Билл!

Билл вжался в опору эстакады. Грудь вздымалась-опускалась. Смотрел он прямо Патрику в лицо.

— А я уже думал, что сладости мне больше не положены, — проговорил-пропел Патрик.

Уперся ладонями в бетон — не сбежишь от меня, Билли.

Заскалился. Зажал язык между зубами и зашипел, касаясь пульсирующей тонкой кожи. Сомкнул губы на шее Билла.

Роберт слышал тяжелое дыхание. Как слюна хлюпает, где Патрик вцеловывается в него — водил, размазывал, будто пытался съесть или переварить еще до поглощения.

А вдруг этот Патрик изнасиловал мальчонку?

Но разве можно сделать что-то с воспоминанием? Разве воспоминания лечатся? Тем более чужие.

Роберт обернулся — тьма, деревья по другую сторону дороги. Огромная тишина, какую издают лишь пустые лунные пространства по ночам. Помочь Биллу некому.

— Билл! Билли! — позвал он.

И вдруг почувствовал себя третьим лишним. Билл откинул голову под поцелуями. Вминая нейлон куртки Патрику в предплечья. Патрик его покусывал, выигрывая у него приглушенное с-с-с и а-а-ш-шсторожно.

Ясно.

Роберт отвернулся. За нос — а не нужно совать его в чужие воспоминания — ущипнула ревность.

Да и смотреть не на что. Подростки тискаются — чего он там не видел?

Билл опустился на одно колено. Роберт расслышал позвякивание ремня. Торопливое з-з-з ширинки.

— Да твою мать, — выдохнул он.

Что ему делать? Пойти погулять, пока они не закончат?

Роберт стал коленом на землю рядом с Биллом и потряс за плечи.

— Билли, очнись!

Билл потянул обеими руками трусы Патрика. Роберт тряхнул сильнее — податливый, будто держишь мешок с костями.

— Это поможет тебе найти брата? — спросил он. — Ну, Дракулка, отвечай. Поможет?

Глаза Билла сфокусировались — сначала на члене Патрика, потом взгляд сдвинулся вправо и вверх. На его — Роберта — лицо.

— Черт, — прошептал он. — Черт. Черт!

— Билли, ты в порядке?

— Как стыдно, — он закрыл глаза руками и поднялся. — Какой пиздец.

Патрик все еще стоял рядом с ним. Роберт глянул вверх — хитрющий прищур, ухмылка. Так, наверное, должны выглядеть лисы во время оргазма.

Сам улыбнулся. Едва Билли выбрался из воспоминания, настроение улучшилось. Можно сказать, поднялось — ну точно Патриков член.

— Да чего тут стыдиться? — Роберт усмехнулся. — По-моему он милый.

Ногтем щелкнул по напряженному члену. Тот у пацана тонкий и длинный — наверное, именно такие стыдливые женщины из консервативных штатов называют одноглазой змеей. Патрик даже не обратил внимания.

— Что ты делаешь? — Билл выглянул из-под руки со смущенной улыбкой. — Прекрати.

— Это же просто воспоминание, так? Делай что хочешь. Хоть снимай одежду и ходи нагишом.

— Я бы п-посмотрел, — пробормотал Билл.

Ну если ты настаиваешь.

— Слушай, Билл, я же могу на тебя обидеться, — Роберт указал на член Патрика. — Почему ты представляешь меня на места своего бати, а на месте этого парня — нет?

— Ну хватит, Роберт. И вставай уже.

— Зачем? Мне здесь нравится. Я начинаю к нему привыкать.

Он прижался к бедру Патрика щекой.

— Вставай! — Билл потянул за руку.

Паренек бы и с места не сдвинул, но подняться пришлось. Упрямые юные сердца ответным упрямством не осаждают. Закроются, спрячутся, замуруют все подходы — больше никогда не подпустят ни на шаг.

— Может, поэтому мы здесь вместе? — спросил Роберт. — Чего сам не сказал, что ты тоже по парням, когда я признался?

— Не знаю. Я не разделяю вроде как. Ну ты понимаешь…

— А с ним у тебя что? — кивнул в сторону Патрика.

Вопрос прозвучал праздно — так разве что про погоду не спрашивают.

Интересно, а понравился ли он сам парню?

Что-то сердечное теплилось в том, чтобы делить с другим человеком воспоминания. От той сердечной страны, о которой пели «The Sisters of Mercy»{?}[Композиция Heartland (1984) британской рок-группы The Sisters of Mercy.], не зря тянуло пустошью и холодом. В таком месте не хочешь скитаться один.

Хотя Билли, может, и не успел нажить таких «киношек», как он. А вернись к нему лет через десять? Что будет? Три года вертится на иголках после смерти брата. Так сам скоро присоединится к нему в очереди за настоящей иглой. Еще один ребенок станции Зоо{?}[Мы, дети станции Зоо (1981) — западногерманский фильм, описывающий ситуацию с наркотиками в Западном Берлине в 1975 году и повествующий о развитии наркозависимости у несовершеннолетних.].

— Да ничего, — отмахнулся Билл. — Зажимались пару раз. Он вр-роде как ебнутый. Говорят, поджигает животных в мешках и все такое.

И его маленькая прелесть — да с каких пор он твой? — решил этому парню отсосать?

Интересно. Но очень тревожно.

— А зажимались тогда зачем?

А если бы он с тобой что-то сделал?

Он глянул на Патрика. Но тот исчез. Под мостом — отличный тайник для отсосов — они остались одни.

— Да так. Было хреновое настроение, — ответил Билл.

— И ты решил, что это поможет?