Сверху громко хлопнула дверь, загремели шаги. Вскоре на лестнице появились два наспех вооруженных мужика с решительными лицами: один с широким кухонным ножом, другой с молотком. Первый остановился у лифта. Второй, размахивая молотком, спрыгнул со ступенек к лежавшему на полу телу.

– Этот, да? Пусти! Дай! Дай, я ему!…

Я не дал. Придержал его за плечо и легонько толкнул к стене. Мужик успокоился не сразу, еще минут пять кружил вокруг, непонятно кому угрожая молотком. Потом ему все-таки удалось пнуть насильника в бедро, после чего он остановился, глубоко и судорожно вздохнул:

– Дочка же моя… Убить мало, с-с-волочь!

Я понимающе кивнул:

– Мало. Милицию вызвали?

Он вопросительно взглянул на мужика с ножом. Тот поднял голову и неожиданно крикнул так, что громкое эхо заметалось по лестничным клеткам:

– Соня, звони!

Милиция не заставила себя долго ждать. Желто-синий «газон» прибыл на место несвершившегося преступления минут через пятнадцать. Несмотря на поздний час, на нижней площадке собрались заспанные жители подъезда и пересказывали друг другу леденящие душу подробности происшествия. К всеобщему удовольствию вслед за милиционерами в подъезд вошел парень с большой видеокамерой и девица с микрофоном, оба помеченные бирками «ТСБ». Оператор зафиксировал, как преступнику сковали за спиной руки, подхватили с пола и потащили в «воронок», потом захватил широким планом приосанившийся народ, и девица спросила, где изнасилованная.

Половина собравшихся, не сговариваясь, почему-то указали на меня. Я в это время давал показания старшему лейтенанту, поэтому скрыться от всевидящего ока телевидения мне не удалось.

Меня забрали в отделение вместе с преступником, заявление потерпевшей согласились отложить до утра. Я подробно описал события, начавшиеся с появления девчонки во дворе и закончившиеся моим вмешательством, ответил на вопросы. Через пару часов меня отпустили, и я поспешил вернуться к своим обязанностям.

Было уже совсем светло. Свернув с улицы во двор, я сразу увидел две мужские фигуры, высокую и поменьше, стоявшие рядом с «Альфа-Ромео», а подойдя поближе, разглядел угрюмые лица и зияющую рану на месте переднего бокового стекла.

Директор Николай Кузьмич молча ткнул пальцем в салон, указывая на свисающие провода и развороченную панель – все, что осталось от магнитофона. Я сокрушенно покачал головой, обошел вокруг машины и участливо заметил, что новых непристойных надписей ночью не появилось.

Завуч на этот раз отмалчиваться не стал. Он снял очки, смерил меня тяжелым взглядом и предложил расстроенному Кузьмичу прямо сейчас, не откладывая, разбить мне все лицо, при этом назвал мое лицо словом крайне непочтительным.

Кузьмич идею не отверг, нехорошо посмотрел на меня и призадумался. Возможно, он всерьез хотел поставить меня этим самым лицом реально в угол.

А Завуч что-то совсем разговорился, потребовал вернуть предоплату, оплатить стоимость разбитого стекла, украденного магнитофона и моральный ущерб. Все вместе получалось под двести тысяч рублей плюс разбитое лицо, но Завуч полагал, что это еще по-божески. Я согласился только на предоплату, снова напомнив, что стекло и магнитофон не входили в круг моих обязанностей, попытался сослаться на уважительную причину. Завуч не дал мне договорить и продолжал разжигать межведомственную рознь, склоняя Кузьмича к насилию.

Кузьмич размышлял и, по-видимому, склонялся. Его хмурая физиономия и сжатые кулаки действовали мне на нервы. Я не спал всю ночь, а также устал и поволновался – тут любой сорвется. Сам того не желая, я повысил голос и приказал Завучу заткнуться, после чего твердо взглянул Кузьмичу прямо в глаза. Завуч сразу послушно замолчал, с опаской скосив зрачки на ствол пистолета, уткнувшийся ему в переносицу, а потом согнулся и присел на корточки, потому что я исподтишка, чтобы не заметил директор, двинул ему в печень.

Кузьмич не развеселился, но все же кулаки разжал, вытянул руки по швам и торопливо произнес:

– Все, братан, базара нет!

Вчерашнее дружелюбие и искренность в его голосе отсутствовали. Поэтому я с ним не согласился, заметив, что базар есть и будет до тех пор, пока я не верну Кузьмичу предоплату, так как с порученным делом я все-таки не справился. Хотя и не по своей вине, а в силу непредвиденных обстоятельств.

Всей компанией на раненой «Альфе» мы отправились в «Мойдодыр». Завуч помалкивал, тяжело молчал и директор, вцепившись в руль так, что под его ладонями сотнями тысяч гибли бактерии.

Я отдал Кузьмичу деньги, раз пять извинившись. Мстительные мысли о компенсации откровенно витали на его хмуром челе, поэтому мне казалось, что наше знакомство не закончилось.

Телевизионный сюжет об инциденте на Курляндской улице посмотрело, наверное, пол-Питера, включая Ленку, от которой я узнал подробности. Меня показали, похвалили, и даже мои анкетные данные, которые я сообщил в милиции, стали достоянием общественности. «Большую помощь в задержании преступника оказал Виктор Стрельцов, частный детектив из агентства «МДД».

Преступника тоже показали и назвали по имени. К потерпевшей репортеры не прорвались, ограничились родителями на фоне обклеенной веселенькими цветочками прихожей. Тем не менее, общее настроение и пафос репортажа сомнения не вызывал – преступник должен понести заслуженное наказание.

Я в подобном исходе не сомневался. Меня несколько раз вызывали в отделение для уточнения показаний. А через пару дней в агентство позвонил директор, сказал, что видел меня в новостях по «ящику», и что таких гусей позорных надо бы сразу за клюв и давить, не дожидаясь ментов, а реальных мужиков Кузьмич уважает, и базара нет конкретно и окончательно.

Но базар не закончился, лишь трансформировался из производственно-бытового в юридический. Ко мне пришел адвокат.

– К вам адвокат, шеф.

В отличие от директоров, неприятные воспоминания, связанные с адвокатами, меня не посещали. Впрочем, приятные – тоже. И появление в агентстве адвоката не явилось сюрпризом. Андрей Андреевич Старопольный позвонил мне утром и предупредил о визите.

Он вошел. Солидный, вальяжный мужчина, знающий себе цену и место – хотел бы я так с утра выглядеть. Правда, запах его одеколона показался мне слишком резким, а улыбка – чересчур дружеской. Я непроизвольно поморщился, и мимолетное движение кончика моего носа не осталось незамеченным. Вероятно, наблюдательность – профессиональная черта адвокатов.

– У вас насморк? Не грипп, надеюсь? – участливо поинтересовался посетитель. – Могу порекомендовать импортное средство. Крайне эффективно, испробовал на себе – моментально ставит на ноги.

– Спасибо, я лучше посижу, – пробормотал я. – Присаживайтесь и вы, Андрей Андреевич. Кофе?

– С удовольствием, – широко улыбнулся он. – Без молока и без сахара.

Молоко и сахар я ему не предлагал. Вероятно, тактичность – вторая профессиональная черта адвокатов.

Пока Ленка управлялась с приготовлением кофе, адвокат снисходительно оглядывал кабинет и бросал отрывистые фразы о погоде. Получив свою чашку без молока и сахара, он задумчиво в нее подул, и, когда Ленка вышла, решительно перешел к делу.

– Я представляю интересы Баранова Вячеслава Владимировича. В ходе судебного разбирательства буду его защищать.

– Понятно, – без энтузиазма кивнул я. – Баранов – это тот самый мерзавец, который пытался изнасиловать малолетку в подъезде? А зачем его защищать?

– Ваше заявление некорректно, Виктор Эдуардович. Я собираюсь защищать не мерзавца и не насильника, а молодого человека… ну, скажем, попавшего в неприятную ситуацию. Только суд может установить вину моего клиента.

– Я ее уже установил. Я видел вину вашего клиента своими глазами.

– О том, что вы видели, несколько позже. – Адвокат разгладил складки брюк на коленях, придвинул кресло к столу и доверительно понизил голос. – Я наводил о вас некоторые справки, Виктор Эдуардович. И, признаюсь, был крайне удивлен. Ваше имя не фигурирует ни в одном бракоразводном процессе. Как свидетеля, я имею в виду. Значит ли это, что вы не занимаетесь подобной деятельностью? Не следите за неверными супругами?