В приемной прижатая столом Ленка обхватила обеими руками телефонный аппарат, которым пытался завладеть разгоряченный боец. От противоположной стены к Ленке крадущимися шагами приближался прапор с кувалдой.

– Ленка, отдай! – успел крикнуть я, демонстрируя готовность сотрудничать с властями.

Желаемого результата не получилось. Мне двинули локтем в бок и приказали заткнуться.

На лестничной площадке шумовое сопровождение операции достигло апогея. Сверху спускалась дама с собачками. Подъезд опять огласился пронзительным лаем. Я ничего не соображал, но сообразительности близнецов все же удивился. Собачки, визжа и гневно тряся бороденками, дружно вцепились мне в лодыжки. Несмотря на сварливый характер, ни одна из них даже не тявкнула на представителей закона. Несомненно, эти маленькие понятливые создания уже заранее определились, за кого голосовать на следующих выборах.

Потом мы долго ехали куда-то в микроавтобусе. Утомленные захватчики молчали, я тоже не задавал никчемных вопросов, тем более, что все мое внимание сосредоточилось на сидевшем напротив парне. Дуло его покоившегося на коленях автомата смотрело мне прямо в живот. Парень задремал, но при этом забыл убрать палец со спускового крючка, поэтому на каждой выбоине или при переезде через трамвайные рельсы я втягивал живот так, что пупок холодило металлом прицепленных за спиной наручников.

Минут через сорок мы прибыли на место. Я успел заметить, что микроавтобус остановился у казенного серого здания, назначение которого сразу определить не удалось. Как только я выбрался из автобуса, мне зачем-то завернули пиджак на голову (лучше бы сделали это на выходе из «Мойдодыра», чтобы меня не узнали пошлые соседские собачки) и провели внутрь. По обшарпанному интерьеру и широколицему милицейскому сержанту на входе я догадался, что привезли меня не в филармонию. Здесь малая сцена была отгорожена от остального пространства массивной решеткой, за которую меня и засунули.

Мимо «обезьянника» взад-вперед фланировали люди, в форме и по гражданке, но никто не подходил попросить автографа. Подобное невнимание наводило на утешительную мысль, что меня с кем-то спутали. Может быть, с владельцем контрольного пакета акций «Стандард Ойл».

Я вытянул ноги, прижался спиной к стене и закрыл глаза. За прошедший месяц сталкиваться с органами охраны правопорядка мне приходилось довольно часто. Даже слишком часто. Хотя ничего противозаконного я не совершал – это меня немного беспокоило.

А начиналось все мирно и обыденно, в жанре не американского психологического триллера, а, скорее, русского шансона.

Ко мне пришел директор…

– К вам директор, шеф.

Отложив журнал в сторону, я вопросительно посмотрел на Ленку. Она правильно поняла вопрос и нетерпеливо передернула плечами.

– А я откуда знаю? Он сам так сказал.

Я почему-то сразу подумал, что посетитель – директор школы. Подумал и с удивлением ощутил неприятный холодок между лопатками, когда-то давно сопутствующий появлению директора в классе перед началом урока. Пришлось напомнить самому себе, что школьные стекла футбольным мячом я не бил уже лет двадцать, и только потом решительно кивнуть:

– Зови.

Ленка оглянулась, посторонилась, и в кабинет вошли двое.

Догадаться, который из них директор, оказалось совсем не трудно. Здоровенный детина метра под два ростом и с косой саженью в плечах шагнул вперед и протянул широкую, лопатообразную ладонь.

– Директор. Николай Кузьмич.

– Детектив. Виктор Эдуардович, – представился я и для солидности добавил: – Частный детектив.

Он сдавил мою кисть так, что я, словно попавшая в капкан лиса, чуть не отгрыз себе лапу, и с гордостью произнес:

– Я тоже. Реально частный.

– Из гимназии, что ли? – простонал я.

Николай Кузьмич отпустил мою руку и сел. Кресло протяжно охнуло, но не развалилось. Его спутник приподнял темные очки двумя пальцами, внимательно посмотрел на меня, вернул очки на место и, не сказав ни слова, застыл у двери. Судя по многозначительности – завуч.

– С какой гимназии? – удивился директор. – Обижаешь, я с завода.

– Вот оно что! Вы – директор завода? – Я с опаской покосился на его ладонь, занимающую четверть поверхности стола. – Понятно. Тяжелая у вас работенка.

Обычные слова затронули какую-то чувствительную струнку директорской души. Николай Кузьмич сразу почувствовал ко мне дружеское расположение и, хлопая пятерней по столу так, что вибрировали оконные стекла, начал рассказ не с личных проблем, из-за которых явился, а с заводских.

Работа у директора реально тяжелая. Не каждый потянет, особенно без опыта. А Николай Кузьмич потянул и тянет. Заводик, конечно, небольшой, если по правде – всего лишь сборочный цех электрооборудования, который Вася Бурый с помощью пацанов в прошлом году экспроприировал у настоящего завода. Зато трудятся в цехе целых двадцать восемь пиплов. Директора по-свойски величают: наш Кузьмич. Ну, есть еще Резо с Любахой – они не считаются.

Финансы, комплектующие, сбыт – все туфта. Этим главный инженер занимается. А у директора задача научная, математическая: пиплы, помноженные на производительность труда. В том смысле, что на заводе надо реально бычить. Здесь и проблема: двадцать восемь пиплов, и все разные. Одни бычат хорошо, другие – плохо. А бить их нельзя – все-таки пиплы. Хотя иногда очень хочется. Особенно, когда утром с бодуна приходят и целый день притворяются, что реально бычат, а сами вообще не бычат. Производительность труда падает, Кузьмичу перед Васей Бурым совестно.

Так что, с этим делом у него на заводе строго: сразу срок, без судьи и прокурора. Пришел с бодуна, дыхнул перегаром – в угол! То есть, реально клювом в угол, и стой так все восемь часов, гусь позорный! Кузьмича самого таким образом в детском садике наказывали. Вот, запомнил и применил. И ведь помогает! Раньше от штрафов кряхтели, но пить продолжали, а в углу реально ноют и гундят, что больше так не будут. И главный инженер утверждает, что лучшего средства борьбы с пьянством на производстве в жизни не встречал. Директору такие признания слышать приятно.

А вот к личной проблеме сугубо научный подход не применишь. Нерациональное вредительство: тут не в угол ставить – тут убивать надо. Полтора месяца назад пригнали Кузьмичу из Германии «Альфу-Ромео», красную и классную. И вот какая-то падла (потому что подобную падлу назвать пиплом язык не поворачивается) повадилась выцарапывать на «Альфе-Ромео» нецензурные слова. Падла очень хитроумная: во-первых, выводит непотребные надписи в задней части кузова, так, чтобы сразу в глаза не бросались, а во-вторых, Кузьмич, где попало, машину не оставляет. Ночует «Альфа-Ромео» на охраняемой стоянке, и там за ней приглядывают реальные пацаны, а днем стоит на заводской стоянке, тоже под присмотром. Еще Кузьмич периодически наведывается к Любахе, машина в течение пары часов дожидается его во дворе. Этот двор Кузьмич как раз и подозревает в пакостном вредительстве. Пока просто подозревает, без всяких доказательств. Потому что, сколько раз ни собирался перед тем, как сесть за руль, обойти тачку кругом и внимательно ее осмотреть, все время забывал. Любаха – она такая, про все забудешь. А на такси приезжать не велит. Хочет, чтоб «Альфа» у подъезда стояла, чтоб все видели, кто Любаху… типа, навещает.

Николай Кузьмич выложил передо мной аккуратно вычерченный план двора в масштабе один к двумстам, с прямоугольником дома и прилегающей территорией. Некоторые объекты были помечены разноцветными символами, значение которых директор мне с удовольствием разъяснил. Красный крестик обозначал припаркованный автомобиль, синий крестик – скамейку в кустах, с которой очень удобно наблюдать за подходами к объекту, и, наконец, беседка на детской площадке, увенчанная жирной черной буквой «П» – место, где может прятаться падла, если она живет не в Любахином доме, а в соседнем напротив.

Директор хорошо подготовился, не возражал по поводу предоплаты и не ожидал от меня никаких сверхъестественных услуг. Даже хватать злоумышленника от меня не требовалось, потому что меру пресечения Николай Кузьмич еще не придумал. Только застать с поличным на месте преступления и проследить до места жительства.