– Так уж прямо из России? Хм… Действительно, кириллица… И она абсолютно не похожа на гречанку… Может быть, может быть… Но что здесь делают русские, Мартин? Опять скупают полуразложившиеся трупы автомобилей?

– Вы давно не читали газет, сэр. Сейчас русские скупают машины в самых дорогих салонах Европы и Нового Света.

– Что ты говоришь? Я, действительно, отстал от жизни! Им все-таки удалось совершить прорыв в экономике?

– Можно и так сказать. Правда, удалось совсем немногим, сэр. Остальные этот прорыв вот уже более десяти лет пытаются залатать. Пока безуспешно, сэр.

– Смотри, смотри, Мартин! Девушка вынула из пакета помаду! Смотри, она осторожно оглядывается по сторонам, как будто красить губы на площади – верх неприличия. В дни моей молодости юные леди считали именно так. В отличие от нынешних распущенных девиц они были милы и наивны. Ты ведь еще застал то прекрасное время, Мартин?

– Что-то припоминаю, сэр. В Шотландии девушки были наивны лет до двенадцати, а милы и того дольше. Осмелюсь предположить, сэр, что каждое предыдущее поколение только тем и занимается, что ищет недостатки последующего.

– Ты ничего не понимаешь в девушках, Мартин! В нынешних нет загадки! Они не скрывают бедра и грудь, не носят нижнего белья! Они даже стригутся наголо! Все напоказ! Они убивают в мужчине воображение и становятся скучны еще до знакомства!… – Барон прервал укоризненный вздох, втянул голову в плечи, устраиваясь поудобнее, и слегка подкрутил тубус настройки окуляра. – Смотри, смотри, кроме помады наша русская достала из пакета еще что-то. Что это, Мартин?

– По-моему, зубочистка, сэр. В самом деле, красить губы, одновременно ковыряясь в зубах, не вполне прилично даже для современной девушки.

– Фу! Какие глупости, Мартин! Конечно она не станет ковыряться в зубах! И вообще, не забывай, что подглядывать за ничего не подозревающей девушкой двум солидным мужчинам тоже крайне неприлично… Она открыла тюбик с помадой! Что это она делает, Мартин?

Слуга опустил бинокль и еле заметно пожал плечами.

– Она ковыряет зубочисткой в тюбике с помадой. Лучше бы она ковырялась в зубах, сэр. Бьюсь об заклад, что в тюбике не помада, а кокаин, поэтому она и оглядывалась по сторонам. Эта девушка – наркоманка, сэр. – Мартин повернул голову вправо и снова поднес бинокль к глазам. – Бирман уже открылся, сэр. Впервые мы пропустили открытие магазина.

– Да… Пожалуй, ты прав, Мартин… Какой ужас! Ведь совсем еще дитя! – Барон тяжело вздохнул, с крайне расстроенным видом оторвался от наблюдения и без всякого интереса спросил: – В магазине есть посетители?

– Не знаю, сэр. Прошу прощения, но я отвлекся на эту дрянную девчонку. Если первый посетитель уже вошел, боюсь, мы его просмотрели, сэр.

– Это ты просмотрел его, Мартин! С самого утра ты пытался испортить мне настроение! – Поборов раздражение, барон положил руку на подзорную трубу, но перед тем, как повернуть треногу в сторону магазина, наклонился и взглянул в окуляр. – Мартин! Мартин! Она красит губы! Взгляни, ты, старый клеветник и женоненавистник, она просто красит губы!

Слуга высоко поднял седеющие брови, но промолчал и перевел бинокль на девушку, сидящую на скамейке под кленом.

Незнакомка выковыривала зубочисткой кусочки помады со дна тюбика, аккуратно поддевала помаду кончиком мизинца и размазывала по губам. Процедура настолько увлекла ее, что она забыла обо всем на свете и больше не оглядывалась по сторонам.

– Ты – пережиток, Мартин! – продолжал обличительную речь повеселевший хозяин. – Ты готов обвинить незнакомую юную леди во всех смертных грехах только потому, что она небогата и оттого вынуждена быть экономной. Ты ничего не понимаешь в людях! Разве может быть наркоманкой девушка с такими невинными глазами? Даже если она из России!

– Виноват, сэр, я ничего не понимаю в людях, – повинился слуга. – Позвольте лишь заметить, что глаза русских девушек могут заворожить кого угодно. Как-то я наткнулся в журнале на несколько фотографий из России. Представьте, сэр: переворачиваете страницу и сразу, как в утренний туман, погружаетесь в огромные, доверчивые голубые глаза, в которых светится чистая, незамутненная пороком душа. А все остальное… Ну, вы, наверное, сами знаете, что кроме доверчиво распахнутых глаз можно увидеть в «Плейбое», сэр.

– Не знаю и знать не хочу! Читать «Плейбой» – дурной тон, Мартин!

– Возможно, сэр. Хотя не думаю, что «Плейбой» кто-нибудь читает, сэр.

– Довольно, Мартин, давай оставим «Плейбой» в покое. У нас есть более интересное занятие.

– Все верно, сэр. Осмелюсь вам напомнить, что мы так и не выбрали гостя на утренний завтрак, а из магазинчика Бирмана уже вышло не менее трех человек. Впервые мы допустили такую оплошность, сэр.

– Это твоя оплошность, Мартин! Ты пропустил первого посетителя! Я не представляю, как ты сможешь выйти из создавшегося положения.

Еле заметная улыбка осветила невозмутимое лицо слуги. Он отложил бинокль в сторону и почтительно склонился к креслу хозяина.

– Мы его не пропустили, сэр. Ведь вы же не станете отрицать, что юная русская леди первой появилась на площади? Также осмелюсь предположить, что у нее закончилась помада, и она хотела восполнить запасы косметики именно в магазине старого Бирмана. Правда, она так и не вошла в магазин…

– Это не имеет никакого значения, Мартин! – нетерпеливо перебил барон. – Если бы юная леди так чрезмерно не увлеклась утренним макияжем, она непременно была бы первым посетителем. Поэтому ты обязан пригласить ее на завтрак. Мы ведь не можем нарушать установленные традиции?

– Вот именно, сэр. На традициях держится порядок, сэр.

Девушка, сидящая на скамейке рядом с голым, украшенным голубыми ленточками кленом, достала из пакета круглое зеркальце и поднесла к лицу. Коснулась кончиком пальца уголков губ, поправила упавшую на лоб прядь светлых волос, улыбнулась отражению. Расстегнула до пояса молнию толстой зимней куртки, подняла голову навстречу теплым лучам мартовского солнца и прикрыла глаза.

Из старинного двухэтажного особняка, выложенного из темно-красного кирпича, вышел пожилой мужчина, невысокий и широкоплечий. Он тоже посмотрел на солнце, заправил выбившийся шарф за отвороты длинного темного пальто, спустился с крыльца и направился через площадь к скамейке.

– Ну, и что ты о ней скажешь, Мартин? Правда, она забавна?

Барон откинулся в кресле и снизу вверх взглянул на слугу. Тот согласно склонил голову, но легкое, еле заметное пожатие плеч выдало его неуверенность.

– Вне всякого сомнения, вы подобрали самое точное слово, сэр. Хотя количество произнесенных в минуту слов не столько забавляет, сколько поражает. Но ее французский не так уж плох, сэр. И коса похожа на настоящую.

– Коса настоящая, Мартин! Что еще?

– Еще она умеет держать нож и вилку, сэр. К сожалению, не умеет ими пользоваться.

– Ты – старый ворчун, Мартин. По-моему, наша юная гостья ела ножом и вилкой и делала это очень мило.

– Это потому, что вы смотрели на лицо, а не на руки, сэр. Она не ела ножом и вилкой. Она ими орудовала.

– Ну хорошо, хорошо! Но ты ведь тоже хотя бы раз взглянул на ее лицо? Что ты скажешь по этому поводу?

– По поводу лица? Ваша гостья вытерла губы салфеткой для рук, сэр.

Барон неодобрительно кашлянул и раздраженно заерзал в кресле.

– Салфетки легко перепутать, Мартин! Наверное, ты положил салфетку не на место!

– Я положил салфетку туда, куда кладу ее уже тридцать пять лет, сэр. Просто я забыл написать на ней фломастером: «салфетка для рук». Простите, это мое большое упущение, сэр.

– Тебе не удастся разозлить меня, Мартин! Мелкие недостатки нашей юной гостьи, которые ты пытаешься раздуть, очень легко исправить. Под твоим чутким руководством на это ушло бы не больше недели.

Удовлетворение, на мгновение промелькнувшее на лице слуги, сменилось обычной безразлично-вежливой маской.

– Мы никогда еще никого не приглашали на субботний завтрак вторично, сэр.