– Бабушка Дарья, совет твой нужен.

– Просить совета – это есть великое доверие, какое один человек оказывает другому, – спокойно ответила Дарья.

– Мою единственную и ненаглядную поразил злой недуг. Матушка, позволь мне так тебя называть. От любви к супруге я обезумел, стал слеп к болям людским.

– Время кладет конец любви, время смерть приближает. Люди дурные ищут зло, где угодно, но не там, где оно сокрыто. Много судеб ты загубил по прихоти своей супруги. Чин оправдывает творящих зло, но безнаказанность – это явление временное.

– Матушка, страхом я одолеваем. Как быть мне, есть ли излечение от хвори этой?

– Землей исцелены тела ваши будут, а пока не об исцелении думать надо. Единственная ошибка человека – это нежелание его ошибки свои исправлять. Даждьбог играет свою игру, мы лишь пристанище его молчаливого присутствия, алтарь, на котором горит жертвенный огонь. Пламени этому нет лет исчисления, нет и вины за ваши прегрешения. Каждому суждено свой огонь нести, и в этом его предназначение. Нет пения прекраснее, чем пение соловья. Но голос правды слух режет. Понесла твоя супруга от духа лесного. Пал он в страсти порочной, как не старалась я уберечь его. Искупать ему придется жизнью человеческой. Отстрадает, и роду вашему прощено будет. А пока, наберись мужества и терпи. Нет греха на тебе, кровь твоя стала причиной твоего падения.

– А что кровь моя? Чист я кровью из князей германских, – постарался возразить Алексей.

– Пришлый ты, не на своей земле. От того земля – матушка русская заботу о тебе не проявляет. Был бы ты из числа душой чистых, это другое дело, такие ей все милы. А поскольку, ты в душе распутный, то и кровь твоя с нечистой заиграла. Что уж тут сожалеть. Капля дегтя, мед горчит, а капля крови русской всякую нечистую кровь осветляет. Родит твоя Анна, да не оправится. Мальчишку рожденного ко мне принесете. Отведен удел мне за ним присматривать, а тебе – за дочерьми малыми своей сестры. Они, как и вы с Анной, не дочери земли русской, от того к пороку склонятся. Ох, жалко мне их. Искупать они будут за всех вас.

Договорив, Дарья встала, погладила дуб ладонью, подождала, пока птицы последнее зерно с ее руки доклюют, и в лес пошла. Птицы с дуба, как оголтелые, в небо поднялись и закружили над поместьем.

– Дело сделано. Вся необходимая сумма на руках. Надо ехать в клинику. И незачем больше вставать по ночам. В жизни больше не притронусь к метле, – говорила себе Маргарита, успокаивая мучительные угрызения. Клевета сошедшая с ее уст, напоминала о себе всякий раз, кода она проходила мимо того самого дворика. Но мысль о том, что все это сделано не зря, а ради ее спасения, отводила в сторону переживания за судьбу незнакомца, которая оставалась ей до некоторой поры не известной.

– Операция прошла успешно, – убеждал пациентку Велесову хирург.

До встречи со своим новым носом предстоял период реабилитации. Все лицо было перевязано бинтом, но даже через повязку она чувствовала, что заветная мечта сбылась. Подходя к зеркалу, Маргарита поглаживала свой нос, приговаривая:

– Носик, носик. Носик мой, курносик, – а когда долгожданный момент наступил, и вся толща бинта была снята, она, не сдерживая эмоций, засияла в улыбке и тихо произнесла. – Ну, здравствуй, мой дружочек.

Вернувшись домой, она тот час же принялась обзванивать всех своих друзей и подруг, приглашая их к себе на чай. Всякий раз, проходя мимо зеркала, она останавливалась, напевая:

– Носик, носик. Носик мой, курносик.

Взглянуть на новое лицо Маргариты спешили все, кто имел обыкновение общаться с ней изо дня в день. Охая да ахая, высказывали подруги свое восхищение, и даже были те, кто загорелись желанием тоже подкорректировать свою внешность. Это яркое событие всполошило всех женщин, недовольных собой. Маргарита была фаворитом сплетен и новостей. Это обстоятельство, определенным образом, возвысило ее в собственных глазах. Очень скоро, она начала забывать о своем прошлом. Удалив из семейного альбома все старые фотографии, Маргарита заполнила его свежими снимками. Через год она начала замечать, что осталась фактически одна. Старые друзья и подруги потеряли к ней интерес, а обзавестись новыми, еще только предстояло.

– Доченька, когда ты в последний раз была у матушки Макарьи? – спросила мать за завтраком.

– Ой, мам, а я и забыла о ней, – ответила Маргарита. – Сегодня непременно навещу, – допив чай, добавила она и вышла из-за стола.

Пасмурное небо готовилось омыть улицы города. Кипучий Невский жил своей суетой. Отложив все дела, Маргарита спешила в монастырь на набережной Карповки, где ее ждала матушка Макарья, с которой она не виделась, с тех самых пор, как получила благословение на операцию.

– Ну, как же я могла забыть о самом дорогом мне человеке, – кляла она себя, входя в трамвай. И тут, ее взгляд столкнулся с пронизывающим взглядом Дуболома.

– Здравствуйте! – Радостно поприветствовала Велесова старшего оперуполномоченного.

– День добрый, – ответил Дуболом. – Мы знакомы? – Спросил он, уступая Маргарите место.

– Как же, вы забыли меня? Я – Маргарита Велесова. Свидетель по делу, ну, о…

– Ах, да, как же, помню, помню, – ответил Дуболом. – Вот, только не могу понять, что-то поменялось в тебе, – добавил он, разглядывая Маргариту.

– Как ваши дела? – вежливо спросила Велесова.

– После раскрытия того дела, я получил звание капитана. Сейчас работаю следователем. А Негадайко. Помните его? Он сейчас начальник РОВД.

– А как тот парень? Не русский? Ну, тот, которого я опознала?

– Алиев. Так его же приговорили к высшей мере наказания. У нас, в СССР – это расстрел, – спокойно ответил Дуболом.

– А вас не гнетет угрызение совести? – расстроившись, спросила Маргарита. – Вы не задумывались над тем, что, возможно, ошиблись?

– Совесть? – ухмыльнулся Дуболом. – Пусть она гнетет тебя за те серебряники, – добавил он и, помахав на прощание рукой, вышел на остановке. Его хамская улыбка тронула сердце Маргариты до самой глубины. Она вспомнила потерянное лицо Алиева и его слова: «Она врет!», которые обожгли душу, словно раскаленным железом. Слезы раскаяния побежали по ее щекам.

Крики Анны разбудили Алексея. В ужасе он поспешил в ее комнату. Следом за Алексеем подоспела Алена:

– Барин, не стой же ты, как истукан. Воды уже отошли, – нервно прокинула кухарка.

Охваченный волнением, Алексей затараторил:

– Чем я могу помочь?

– Воды кипяченной с печи принеси, а все остальное – моя забота, – ответила Алена и добавила, – спешите, медлить нельзя.

Небо суровой грозой разразилось. Ветром выбило стекла. Дождь мощным потоком хлынул на землю. Крик новорожденного, словно жало, вонзился в сердце Алексея, стоявшего за дверью. Вспомнились слова ведуньи: «Останешься ты один». Подхваченный волнением, он открыл дверь и вошел. Бездыханная Анна лежала на окровавленных простынях. Взгляд ее на сыне был остановлен, застывшая на устах улыбка и след от предсмертной слезы говорили, что мир этот в счастье покинула она. Ненависть к невинному новорожденному вспыхнула и наполнила сердце Алексея. Припав к ногам супруги своей, закричал он неистово:

– В лес это чудовище, к зверям диким! Прочь с глаз моих!

– Как же в лес, барин? – прослезившись, спросила Алена.

– В лес! Убирайся! – выкрикнул Алексей.

Испугалась кухарка за малыша, выбежала из дому, в чем была, и поспешила к бабушке Дарье. Пробираясь сквозь сумрачный лес, шла она, будто бы вел ее кто-то за руку. Пройдя топи, Алена вышла на покрытую туманом утренним опушку лесную. Дарья, встретив ее, взяла малыша на руки и в избу вошла. Старая кухарка ощущала себя, будто во сне. Казалось ей, что вокруг все живое, что общалось меж собой, и понимала она язык насекомых и птиц, которые слетелись к избе. Стоя, словно завороженная, не заметила она, как подошла к ней Дарья, и лишь, когда почувствовала прикосновение ведуньи к своей руке, вздрогнув, вновь оказалась в мире привычном для нее.