Жила в доме у Алексея кухарка Алена. Всю жизнь свою она служила ему, а до него – отцу – барину старшему. Нелегко было переживать кухарке происходящее в доме. Обратилась она к барину:

– Служила я батюшке вашему, сейчас вам служу. Как родные вы стали мне. Не могу смотреть на страдания ваши. Есть ведунья, на болотах живущая, Дарьей зовут ее. Врачует всякого, кто обратится к ней и от хвори душевной избавляет. Обратился бы ты барин к ней, чует сердце, поможет она.

Отмахнулся барин от забот кухарки со словами:

– Не верю я в ересь вашу потустороннюю. Предки мои из знатного рода германского, а предки Анны не меньше почестей имеют. Все в этой жизни лишь науке подвластно. Вызвал я из Петербурга друга отца моего, специалиста по душевным заболеваниям, степень научную он имеет, если кому и доверю я свою ненаглядную, то только ему.

– Ой, барин, тут не степень научная нужна, а умение с духами договариваться, – ответила барину кухарка.

Рассмеялся Алексей и прогнал от себя Алену. Шли месяцы, ожидаемый лекарь не ехал. Седьмой месяц подходил к концу, как Анна плод в чреве своем носила. Отчаялся Алексей, позвал к себе кухарку и обратился к ней:

– Пойди на болота, голубушка, попроси Дарью, пусть явится, расскажи ей о беде нашей да пообещай, если поможет, то вознагражу ее сказочно.

– Не берет Дарья вознаграждения, служит Даждьбогу она. Он и вознаграждает ее, – сказала обрадованная кухарка и, откланявшись господину своему, в лес поспешила.

В кабинете следователя Негодайко всегда стоял полумрак. Выходящее во двор отделения, маленькое окно всегда было завешано темно-синими шторами. Старый лакированный стол, стоящий у окна, ломился от нагромождения делами, которые скапливались долгие годы. На оставшемся не занятым маленьком пространстве на углу стола, буквально, в повисшем состоянии замерла до отвала забитая окурками пепельница.

Сидя на стуле обтянутом потрескавшейся кожей, скрестив ноги, Негадайко вел допрос, направив настольную лампу в глаза задержанному.

– Фамилия, имя, отчество, – отчетливо произнес следователь.

Глядя через прищур на Негадайко сквозь ослепляющий свет лампы, направленной в глаза, молодой человек ответил:

– Алиев Юсуф Загидиевич.

– С какой целью вы прибыли в Ленинград? – Поменяв положение ног, продолжил задавать вопросы следователь.

– С целью поступления в Ленинградский Кораблестроительный Институт, – ответил, все так же щурясь, задержанный.

– С какой целью вы сняли квартиру на Литейном, – закурив, спросил Негадайко.

– Собирался пригласить свою жену, – ответил Алиев.

– Врешь! – закричал Негадайко, ударив по захламленному столу. – Все вы, не русские, врете!

– Я никогда не вру, – спокойно ответил Алиев.

Погасив окурок, следователь продолжил:

– Ваш сосед по лестничной клетке утверждает, что видел, как вы в три часа тридцать минут выходили куда-то.

– Кто именно? У меня на лестничной клетке их четверо, – вопросом на вопрос ответил Алиев.

– Сосед напротив. Беркович Самуил Наумович, – с ехидством в голосе продолжал Негадайко.

– Не могу знать, зачем ему это нужно, – отводя взгляд от лампы, ответил задержанный Алиев.

– Самуил Наумович – русский человек, и поэтому лгать не станет, – встав, заявил следователь и, присев на край захламленного стола, обрушил всю пирамиду макулатуры.

– Говорю вам еще раз. Я спал в это время, – собирая валяющиеся листы развалившихся дел, ответил Алиев.

Стоя над задержанным, Негадайко поднес кулак к своим губам и задумчиво продолжил:

– Возможно, вы сами не помните, как совершили это преступление. Точно. Вы страдаете сомнамбулизмом. Откуда же вам знать, имея такой недуг, то, что с вами происходит, когда вы спите.

– Чем я страдаю? – озадаченно спросил Алиев.

– Ты – лунатик, – словно открывая задержанному тайну, произнес Негадайко.

– Сам ты лунатик, – ответил Алиев, увернувшись от пролетевшей мимо пепельницы.

В дверь постучали.

– Войдите! – недовольно ответил Негадайко.

– Разрешите, – робко спросил Дуболом, – мы нашли свидетеля, видевшего, как Алиев хладнокровно убивал двоих несчастных во дворе на Рубинштейна. Негадайко улыбнулся и обратился к Алиеву:

– А ты говоришь, спал дома. Готовьте очную ставку, – небрежно проронил следователь в адрес Дуболома и закрыл перед его носом дверь, но не успел он сделать шаг, как в дверь снова постучали.

– Ну что там еще? – нервно выпалил следователь.

Дверь открылась и, не входя, Дуболом спросил, указывая пальцем на Алиева.

– А этого забрать в камеру?

– Забирай, – отмахнулся Негадайко.

– Ой. А если он невиновен? По моей вине, невинного приговорят к высшей мере наказания, – засомневалась Маргарита, проходя по скрипучим полам коридора в отделении милиции.

– Так, стоять! – раздраженно выпалил Дуболом, схватив Велесову за руку. – Ты деньги свои получила? – Спросил он нервно.

– Да, – тихо ответила Маргарита.

– А остальное – не твоя забота, – заявил старший оперуполномоченный и завел ее в приемную.

В комнате сидели трое понятых. Велесову провели к окну.

– Не русский, – подойдя вплотную, прошипел Дуболом.

Через минуту в комнату завели троих молодых мужчин. Следователь закрыл за ними дверь и, торжественно, как на собрании пионеров, обратился к Маргарите:

– Гражданка Велесова, вас предупреждали об уголовной ответственности за дачу ложных показаний?

– Да, – ответил Дуболом.

– Я не вас спрашиваю, – нервно проговорил Негадайко.

– Да, – ответила Маргарита.

– Скажите, кого из этих молодых людей вы видели шестнадцатого мая в три часа тридцать минут у себя на участке?

Немного замешкав, Маргарита показала на Алиева Юсуфа Зигидиевича, который, не удержавшись, выкрикнул:

– Она врет!

– Очная ставка окончена, – заявил Негадайко и попросил всех освободить помещение.

Понятые, подписав протокол, вышли из кабинета. На Алиева надели наручники, после чего пригласили к столу ознакомиться с протоколом, подписывать который он отказался. Маргарита, съедаемая чувством вины, отправилась домой, а вечером приняла решение посетить Иоановский монастырь и исповедаться матушке Макарье.

Скрывая безумие своей супруги, Алексей приказал запереть в доме все окна. Лишь одна дверь открывалась под особым контролем управляющего. Сидя в своей комнате, Алексей прибывал в отчаянии. Призрак безумия витал по всему дому, подгоняемый смехом Анны.

– Алена, Алена… – повторял он себе под нос, барабаня пальцами по столу. Через дробь нервно танцующих пальцев он услышал, как по лестнице поднимается, тяжело дыша, его кухарка. – Ну, наконец, – с облегчением вздохнул Алексей и поспешил к двери.

– Барин, Дарья ждет тебя в саду, – отдышавшись, сказала старушка.

– Что же ты ее в дом не пригласила? – спросил Алексей.

– Отказалась она в дом заходить. Кто ее знает почему, – ответила Дарья и добавила, – села под дубом и за вами послала.

– Ну, раз послала, то пойдем, – застегивая манжет рубахи, ответил Алексей и последовал за Аленой.

Яркая синева неба ослепила, отчего на глаза навернулись слезы. Под широко раскинувшим свои ветви дубом сидела щуплая старушка. Ее лицо излучало светлую радость, а на ладонях у нее сидели синички и клевали зерно. На какое-то мгновение Алексей почувствовал себя в сказке. Ему показалось, что вековое дерево, укрывавшее Дарью своей тенью, изливало ведунье свою душевную боль, а трава под ее ногами тянулась к стопам старушки, нежно лаская их. Радость, которая исходила от Дарьи, ослепляла подобно солнцу. Робко подойдя ближе, Алексей присел на стоявшее рядом с дубом плетеное кресло и, не решаясь заговорить, боялся вспугнуть это чудное состояние. Когда разум его смирился с тем, что все происходящее не сон, он все-таки обратился к ведунье: