– Ты описываешь весьма оптимистическую ситуацию. Примеряешь ее не себя?

– Я говорю лишь о первых симптомах оживления. Повсюду играют классику. Это хорошо: скоро заиграют и нас, современников.

– А пока?

– Есть кое-какие проекты. По просьбе Лодзинского театра и Валерия Фокина написал пьесу по роману «Братья Карамазовы». Недавно закончил пьесу для американцев.

– Как называется?

– «Русские едут, как во сне». Про некоего господина моих лет, который уехал в 70-х в Штаты, а сегодня хотел бы вернуться в Россию. Это для чикагского «Органик-Сиатр». Бог знает – понравится ли им?

– А что ты думаешь о сегодняшней жизни? Ты ею доволен?

– В бывшем Советском Союзе все было искусственно, все было придумано: экономика с общенародной собственностью, цены, засилье КПСС и КГБ. Когда открылась вся эта омерзительная ложь, я удивляюсь, что мы еще не живем по карточкам. Я предполагал, что будет гораздо хуже. Конечно, уровень жизни низкий. Но все в конце концов сбалансируется. Признаться, меня это мало занимает. Меня беспокоит издательское дело, которое умирает прямо на глазах. Книги современных авторов почти не выпускают. Да это и естественно. Литература начинает занимать свое место. Почетное, но скромное.

– Четыре ареста, почти четверть века в ссылках, тюрьмах, лагерях – и четыре реабилитации уже в 1956 году. Когда же это началось?

– Первый арест в 1932 году. Юра в ту пору был 23-летним московским студентом. Второй – в 1937-м. Освободили, правда, через семь месяцев. Потому что не согласился с предъявленным обвинением, не подписал ни одной бумаги. В 39-м – новый арест и новый лагерь. Но в 1943 году снова отпустили – отказали ноги. Выходила его, уже на воле, жена лагерного друга – Любовь Ильинична Крупникова. Последнее заключение отбывал в Тайшете. Да, он гордился, что добился полной реабилитации. А вот о том, что пережил в лагерях, вспоминать не любил. Относился к прошлому как к историческому факту. И судил о нем с присущим ему свободомыслием.

– Как правило, при обысках забирают рукописи. Много пропало?

– В 1949-м изъяли «Обезьяну». Ранний вариант романа «Хранитель древностей» тоже пропал, попал туда же, хотя ничего антисоветского в нем не было. Это потом, во второй редакции, появятся реалии и детали кровавого 37-го. Ни одной рукописи по запросу Домбровского КГБ не возвратил. Но кое-что все-таки вернулось. Чабуа Амирэджиби, сидевший с Юрой в лагере, запомнил такую историю. В начале 60-х домой к Домбровскому (он уже вернулся в Москву) пришел какой-то старичок с оклунком и спросил: «Правда, что вы Юрий Домбровский?» «Да», – последовал ответ. Старик оставил свою поклажу в коридоре и ушел. В ней оказалась рукопись «Обезьяны…», та самая, изъятая чекистами.

– Как все-таки судьба была жестока к нему! В 10 лет – смерть отца, видного московского адвоката, разрыв с новой семьей матери. Пришлось самому зарабатывать на хлеб. Колыма, Тайшет… Неужели это не оставило следов? Шрамов?

– Друзья, да и просто хорошие знакомые, любившие захаживать в наш дом, удивлялись, что в Юре нет ни озлобленности, ни жестокости. Он и в людях искал прежде всего человечность, доброту, ум. Разницы между именитым собратом по перу и случайным знакомым для него не существовало. Плевал он на социальный статус. Мог, как Пушкин, сказать: мне с любым интересно, от царя до будочника. Потому за столом нередко соседствовали ученый «античник» из Питера и новый знакомый весьма непрезентабельного вида, «друг Вася, в пивной познакомились…».

Однажды в Алма-Ате, в библиотеке, Юра столкнулся с человеком, когда-то написавшим на него донос. Вышли в коридор. И тут началась истерика – не с Юрой, конечно. Дрожит весь, кричит: ты, мол, бродяга и босяк, а у меня семья…

– И как же поступил Домбровский?

– Как он мог поступить… Ну, ладно сказал, хватит, пойдем, выпьем. Мне потом объяснил: «Да он мертвец! Не убивать же уже мертвого…». А ведь еще в лагере, знаю, мечтал об освобождении только для того, чтобы найти и уничтожить иуду…

– Но это же чистой воды донкихотство.

– А он и был Дон Кихотом. Дон Кихотом Гулага, так называл его Арман Малямян, репатриант, посаженный сразу же по возвращении из Франции в Армению.

– А что происходило с Домбровским в 70-е?

– «Обезьяна» вышла в 1959-м; «Смуглая леди» – в 1969-м. «Хранителя» напечатали в «Новом мире» в 1964-м. Как на это можно было жить? Жили на внутренние рецензии, которые Юрий писал для «Нового мира». Помню, сломал руку, Литфонд оплачивал бюллетень. А мы «сетовали», что рука заживает чересчур быстро…

В начале 70-х настало развеселое время. Вовсю стали переводить за границей. «Хранитель…» вышел в Италии, «Смуглую леди» перевели во всех странах соцлагеря. Но ВААП платил копейки. В это время, испытывая «подлую нужду», Домбровский пишет «Факультет ненужных вещей», прекрасно понимая, что через цензуру роман не проскочит.

– Как «Факультет…» оказался во Франции?

– Наталья Ивановна Столярова, служившая когда-то секретарем у Эренбурга, часто ездила к своим родственникам в Париж. Она-то и помогла и некоторым рукописям Солженицына, и роману Домбровского опубликоваться на Западе. Согласитесь, по тем временам это было очень рискованно. К слову сказать, «Факультет…» был признан во Франции лучшей иностранной книгой 1979 года.

Пожалуй, «Факультет…» – лучшая его вещь. Шесть раз «проходился» по тексту! Многие говорили даже, что этот роман грешит чрезмерной тщательностью. Мне так не кажется. Тщательность выделки – вообще характерна для Домбровского. А кроме того, он был уверен, что «Факультет ненужных вещей» – главная его книга.

– Мне рассказывали, что Домбровский прямо-таки обожал кошек.

– Кошки вносили в нашу жизнь теплоту, юмор, детскость. Мы собирали книжки, открытки с изображениями этих милых животных. Домбровский подписывал книги и рисовал киску. Это стало его экслибрисом, что ли.

– Сегодня многие писатели жалуются на отсутствие нормального издательского процесса. И слава Богу, что «Терра» взялась за такое тяжкое дело, как выпуск полного собрания сочинений Домбровского.

– Идея издать ВСЕГО Домбровского давно носилась в воздухе. Владимир Емельянович Максимов посоветовал мне обратиться с этим предложением к Сергею Кондратову, директору «Терры», дескать, он умеет быстро и красиво издать книгу. В апреле 1992 года мы заключили договор, а уже в ноябре вышел первый том. В подготовке рукописей я всегда учитываю пожелания самого Домбровского. В собрание сочинений войдут все его романы, стихи, написанные в лагерях, рассказы и мои небольшие комментарии. Письма опубликованы не будут.