– Как человеку, много лет исследовавшему жизнь и творчество Маяковского, вам ясно, почему он решился на самоубийство?

– Абсолютно ясно это не может быть никому. Была усталость, и ссора с друзьями, болезнь и одиночество, крушение «любовной лодки». И особый психический склад личности, издавна предполагавший такой конец: «А сердце рвется к выстрелу, а горло бредит бритвою…», «Все чаще думаю, не поставить ли лучше точку пули в моем конце…» Все это было. Но все это, конечно, не главное.

Вот первое газетное сообщение о самоубийстве Маяковского: «Предварительные данные следствия указывают, что самоубийство вызвано причинами чисто личного характера, не имеющими ничего общего с общественной и литературной деятельностью поэта». Как видите, уши торчат. Нет и не может быть никаких сомнений в том, что самоубийство Маяковского в первую очередь было вызвано именно общественными, политическими причинами. Шкловский рассказывал, что у Маяковского была любимая поговорка: «У вас хорошее настроение? Значит, у вас плохая информация». А вот что сказала по этому поводу Ахматова: «Он все понял раньше всех. Во всяком случае, раньше нас всех. Отсюда и такой конец».

– Вы сказали, что поэму Блока «Двенадцать» выкинули из школьной программы из-за неясной трактовки образа Христа в финале поэмы. А как вы относитесь к версии М. Волошина: двенадцать красногвардейцев не следуют за Христом, как двенадцать апостолов, а, наоборот, гонятся за ним, преследуют его?

– Догадка Волошина замечательна. И, в сущности, неопровержима. Но, как мне кажется, Волошин остановился на полпути. Да, они преследуют Христа. А он их осеняет, и благословляет, и ведет. Потому что в их безумии, в их маниакальности, в их одержимости живет и неиссякаемая жажда истины, и неистребимая вера в него. Они с бешеной яростью отринули Христа, но именно в этой исступленной ненависти к нему – их кровная, нерасторжимая связь с ним. Они продолжают от него зависеть. И в конечном счете даже неважно, благословляет ли он их, или, наоборот, убегает от их яростного преследования: важно, что их зависимость от него, их связь с ним продолжается.

– Первого января 1936 года в газете «Известия» было опубликовано стихотворение Б. Пастернака «Мне по душе строптивый норов…», которым Борис Леонидович как бы присоединил свой голос к хору поэтических голосов, прославляющих Сталина: «А в эти дни на расстояньи, За древней каменной стеной, Живет не человек – деянье, Поступок ростом с шар земной…» и т. д. Что, на ваш взгляд, толкнуло его на этот шаг?

– В книге я говорю об этом подробно. Очень заинтересован был в том, чтобы Пастернак опубликовал в его газете что-нибудь в этом духе, тогдашний редактор «Известий» Бухарин. Хотел он при этом Пастернаку, разумеется, только добра. Не исключаю, что его «давление» сыграло тут известную роль. Но это, конечно, не главное. Борис Леонидович в то время искренне верил, что между ним и Сталиным существует какая-то таинственная, чуть ли не мистическая связь. Не сомневаясь в деспотической природе сталинской власти, он еще сохранял некоторые иллюзии – в духе знаменитых пушкинских строк: «Начало славных дней Петра мрачили мятежи и казни…».

– Даже вы, джентльмен в отечественном литературоведении, переходите на жесткий тон, когда речь заходит о гипотезах В. Непомнящего или Л. Сараскиной, прямо обвинившей И. Ильфа и Е. Петрова в обслуживании советского режима. Вы не прощаете коллегам их желания идти в ногу со временем?

– Самым страшным для критика свойством я считаю предвзятость, заранее заданную точку зрения, чем бы эта точка ни заказывалась: идеологией, модой, желанием приспособить свои оценки к представлению о том, «почем нынче ходят мертвые души». Л. Н. Толстой записал однажды у себя в дневнике. Пришла к нему девушка, спрашивая, что ей делать, как жить. И, разговаривая с ней, он вдруг понял, что главное зло жизни в том, что люди живут не по совести, не по своей совести. Хотят жить по совести Христа, по совести Толстого, и, будучи не в силах жить по чужой совести, живут совсем без совести. Самое нужное людям, заключает Л. Н. эту свою запись, – это выработать себе свою совесть и жить по ней, а не так, чтобы выбрать себе за совесть чью-то чужую, недоступную и потом жить без совести и лгать, лгать, лгать, чтоб иметь вид живущего по избранной чужой совести.

То же относится и к искусству, к литературе. Главное зло в том, что люди ориентируются на чужой вкус. А надо доверять своему восприятию. Выработать свой вкус. Совершенствуя, развивая его, но не отказываясь от подлинных своих художественных симпатий и пристрастий, какими бы стыдными они тебе ни казались.

– Ваша последняя книга стихов «Парафразис» вышла в «Пушкинском фонде» тиражом 1000 экз. Вас не смущает то, что поэзия востребована лишь узким кругом читателей?

– Кто из писателей не хотел бы издаваться миллионными тиражами и быть народным любимцем? В том, что этого не происходит, ничьей злой воли нет. У книгоиздателей, видимо, все еще сохраняется привычка работать в условиях нарастающей инфляции, когда надо было быстро зарабатывать деньги. Прибыль, по их убеждению, дает или массовая литература, или громкое имя вроде Вознесенского и Евтушенко. Сборники прочих современных поэтов вряд ли раскупятся в момент. А во всем мире, между прочим, если книга продается в течение трех – шести месяцев, это признак нормы, а не затоваривания рынка. Сегодня актуальную поэзию печатают настоящие энтузиасты, например, Г. Комаров в Санкт-Петербурге, издавший «Парафразис».

– По-моему, формулу Пастернака «быть знаменитым некрасиво» вы восприняли чересчур буквально. Хотя известно, что Борису Леонидовичу недоставало громкого успеха. Он говорил, что «у большого писателя должен быть большой читатель». А вы намеренно избегаете светской жизни, которая дает прежде всего связи, которыми на Руси всегда дорожат больше, чем деньгами. Не кажется ли вам, что затворничество – это путь к забвению?

– Признаться, поздно менять стереотипы поведения, связанные, возможно, с моим комплексом. Ведь детство я провел в небольших гарнизонах, где служил отец. Когда в тринадцать лет я начал писать стихи, то считал это потайным, отчасти стыдноватым делом. До сих пор писательские братания, или, как теперь говорят, тусовочная жизнь, представляются мне чем-то нецеломудренным. К тому же я не уверен, что литературная известность напрямую зависит от интенсивности светской жизни. Известность, которую я получил (гораздо большую, чем заслуживаю), доставляет удовольствие исключительно потому, что для этого я ничего специально не делал.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.