– Фридриха Горенштейна провожал Марк Розовский. Кто провожал вашу семью?

– Сарновы, Корниловы, Б. Окуджава, Б. Ахмадулина и Б. Мессерер, О. Чухонцев. В Мюнхене встречали члены Баварской академии, которые приняли меня в свое сообщество в 1976-м, и Виктор Некрасов. Я не мистик, но, когда я увидел всех этих людей, мне подумалось, что я сам уже на другом свете и вот теперь мы встретились. Сейчас только эмигранты 70–80-х годов знают, что отъезд из СССР означал по сути собственные похороны.

– Чем запомнилась первая встреча Нового года в эмиграции?

– На Западе Рождество – самый большой праздник. На главной площади в Мюнхене – Мариенплац – продают жареные орешки и глинтвейн (их запахи разносятся по всему городу), яркие сувениры для детей, малышей катают на разнаряженных пони и каруселях. Рядом слышны удары часов – местной достопримечательности, украшенной красивыми фигурками. Все окружающее казалось неправдоподобным, нереальным, поэтому меня не покидало ощущение чужого праздника. Моей семилетней дочке изобилие базара, конечно же, нравилось, но и она не отошла от шока. Это потом, пожив на Западе, я понял, что мне бы не хватило увиденного и пережитого за пределами СССР, но тогда я был подавлен.

Новый год мы встретили в компании, объединившей эмигрантов разного происхождения и разных волн. Там обсуждались совершенно чепуховые дела: вот скоро придут советские танки, и что же мы будем делать. Хозяин, торговец пивом, заметил: «А я русских пивом напою». Другие возражали: «Они тебе покажут пиво». В общем, эмигранты жили предчувствием войны.

– Следующие новогодние посиделки проходили веселей?

– Да, полегче. Новый год в Мюнхене отмечают очень шумно. Жители стреляют из ракетниц, весь город в огнях, и эти фейерверки не сравнимы ни с каким праздничным салютом в Москве. Особенно в полночь можно ослепнуть и оглохнуть. В это время гибнет огромное количество птиц. Ночью с перепугу они поднимаются с мест и в полете натыкаются на провода и другие помехи.

– Вы встречаете праздник в семейном кругу?

– В молодости больше ходили по гостям. Теперь встречаем Новый год, как правило, в московской квартире.

– Вам нравится жить в Мюнхене и в Москве, так сказать, на два дома?

– Мне удобнее сидеть на одном месте, и, честно говоря, все равно, на каком. Но дело в том, что моя дочь Оля – немецкая писательница. Она выросла на Западе, пишет на немецком языке. Я ее не только не потащу сюда, она сама не поедет. Да и жена предпочитает жить в Мюнхене, где, между прочим, мы снимаем квартиру. Собственности у нас там нет. А в Москву меня зовут дела. Вот и приходится жить на два дома. Так что я по натуре домосед, но все время сижу на чемоданах. Все время куда-то несусь.

– Как складывается ваша карьера в Германии?

– Книги переводные там выходят реже, чем в России. При этом они могут переиздаваться, но никакие изменения издательство в однажды выбранный макет и содержание не вносит. За рубежом опубликовано почти все, что и на Родине, кроме «Замысла». «Замысел» в переводах пока не выходил. Для западного читателя мемуарную книгу следует более насытить. В России «Замысел» отдельным изданием вышел в 1995-м. В 1996-м – «Сказки для взрослых», куда я включил роман «Москва 2042» и сказки, созданные для радиостанции «Свобода». Не скрою, интерес к моей персоне в России значительно выше, чем в Германии. В Москве часто поступают предложения и от театра, и от телевидения. Несмотря на двойное гражданство – немецкое и российское, – политика Германии меня почти не волнует. Мне все равно, кто станет канцлером Германии – Коль или кто-то другой. В моей жизни это ничего не изменит. А события в России меня касаются прямо. Я переживаю, много думаю. Наверное, поэтому в Германии мне легче, спокойнее работается.

– 7 января на торжественной церемонии вам вручили премию «Триумф». Что вас еще ожидает в наступившем году?

– В 1996 году я выступал с лекциями в Америке, готовил выставку своих картин в России в галерее «АСТИ» и очень мало занимался литературой. Теперь я испытываю своего рода зуд, хочу продолжить «Замысел» и надеюсь, ничто не отвлечет меня от писательства.

– «Русский мужчина был, русского мужчины уже – еще нет, русский мужчина снова может быть», – пишете вы. Если он был, то хотелось бы знать, когда?

– В книге образ мужчины двоится: это универсальный тип, и тип исключительно русский. И надо признать, что тот и другой находятся в плачевном состоянии. Если говорить о первом – о цивилизованном мужчине, то в главной роли ему отказывает широкое женское движение на Западе. Он выглядит потерянным.

– Значит, виноват феминизм?

– Не только. Западное общество стало максимально либеральным. Ушли агрессивные свойства, а мужчина без агрессии – это уже что-то неясное. И в США, и во Франции, и в Германии, и в Голландии, за исключением, быть может, Италии, где мачизм (отношение к женщине с позиции силы) еще удерживается, я наблюдаю потерю самоидентификации, то есть самого важного, что определяет человека: кем он есть в жизни.

Что же касается русского мужчины, то с ним ситуация более отчетливая и, увы, более драматическая. Поскольку русский мужчина – это прежде всего сословное явление, возникшее в просвещенном классе: сочетание чести, достоинства, образования, определенной доли эгоизма, самообладания, такой мужчина действительно был. Его сразу узнавали в Париже, французы поражались красотой белой гвардии. Как это ни парадоксально, такой цивилизованный тип можно было встретить в России вплоть до 60-х годов. Конечно, сталинизм многое и многих перемолотил, но повадки долго сохранялись.

– Что вы имеете в виду под словом «повадки»?

– Общее представление о том, что и как полагается делать, как полагается жить. На гребне либерализации 60-х – вот исторический парадокс – и в управление, и в среднее звено пришел «грядущий хам», о котором предупреждал Мережковский. Просвещенный класс был срезан, следовательно, подпитку такой мутант получал от низших слоев.

С переменами в российском обществе, с серьезным изменением женской роли в мире и у нас я наблюдаю новое явление. Нельзя твердо сказать, каким будет «новый мужчина», – это пока что зародыш, который плавает в некоем бульоне. И моя книга как раз попытка его предугадать.

– Одну из глав вы писали, беря за основу известный анекдот о двух киллерах, ожидающих жертву. Несчастный не появляется. Тогда один говорит другому: «Может, случилось что-нибудь?». Размышляя о герое новейшего времени – бандите, творящем на наших глазах свой кодекс чести, вы заканчиваете повествование отнюдь не оптимистически: «Два рыцаря стоят в подъезде, ждут клиента». А у меня, признаться, есть слабая надежда на детей, таких, с позволения сказать, героев. Получив приличное образование за рубежом и вернувшись в Россию, вряд ли они пойдут по папиным стопам.