Тут в меня впился червячок… зубастый такой. А будет ли он что-то противопоставлять? Не так уж я ему и нужна. В его обеспеченной жизни, полной всего — праздника, музыки, женщин, успеха — мое место шестнадцатое. Платоша вон в свое время столько красивых слов говорил, луну с неба обещал, а как дошло до дела… И не только Платоша, все что я слышала и видела от мужчин, не внушает оптимизма… А если позвонить, попросить — и получить от ворот поворот, это будет…

«Извини, но наркотики — это уже слишком. Твои проблемы, ты и решай», — почти услышала я голос того певца, который напустил на меня Самуила Абрамовича… Ну вот. Имя вспомнила. Только толку-то. Адвокат — Томбасова, а Томбасову мы с Дениской никто и звать нас никак.

— Денис немедленно уезжает на сборы. И никаких подстав, вам самому нужна его репутация, — вырвалось из моего горла какое-то хриплое карканье.

Я до дрожи ненавидела себя — за то, что сдаюсь, позволяю себя буквально изнасиловать, но… пусть лучше я, чем Дениска. Вениамин же не остановится, просто из принципа: его не послушались — он наказал. И плевать, что Денис его внук. Где аборт, там и тюрьма, зато его собственная репутация бессердечного дерьма не пострадает. А Сергей… ну… я бы доверила ему себя. Себя — можно. Но не сына.

Сына я никому не доверю и не рискну им. Никогда.

— Мама! Не вздумай! — возмутился Дениска, шагнул ко мне.

Я отступила. Но прямо глянула ему в глаза. Да, мне стыдно и тяжело. Но он — мой ребенок. Я за него отвечаю.

— Ты уезжаешь, — велела я. — А я со всем разберусь.

— Здравое решение, Кариночка, — похвалил меня Зубров-старший. И приказал своим: — Отвезите Дениса Платоновича в аэропорт. Пусть его там тоже встретят, отвезут куда надо. Позаботятся о безопасности моего внука. И предупредят тренера, что родители Дениса через несколько дней приедут к нему на сборы. Организуем фотосессию

Я закрыла глаза, ожидая, что Денис будет спорить, но он молчал. Потом раздались шаги. Хлопнула дверь. И сын уехал.

— Ты приняла правильное решение, Кариночка. Я поговорил с Платоном, он будет вести себя пристойно. От этого зависит его карьера и не только. Платоша понимает, что сердить меня нельзя.

Я молчала. Смотрела оловянными глазами. И думала: как выбираться из западни? Какую лапу себе отгрызть, чтобы вот этот весь кошмар пропал?

— Поехали, Кариночка.  Я рад, что мы с тобой договорились. Надо было, конечно, все сделать иначе еще тогда, но кто ж знал, что ты такая умница. Хотя красавицей ты была всегда, не отнять. Понимаю Платошу, ох, понимаю…

Он взял меня под локоть, а меня передернуло. И от прикосновения, и от этой его отеческой доброты пополам с многозначительной такой лаской. Заговаривает мне зубы, словно вампир какой-то. Или политик. Черт, как же я ненавижу ложь и политиков! Дайте мне кто-нибудь гранату, а? Почему, почему у меня нет гранаты?!

— Эй, дайте Карине Павловне воды. Не видите, мадам жарко, — царственно распорядился Зубров. Заботливый. Вежливый. Ах зубы от ненависти сводит.

Передо мной открыли дверь крузака: Дениску увезли на машине ДПС. Я села на заднее сиденье. Через мгновение рядом сел Вениамин.

Душно. И пахнет он… отвратительно. Чем-то безумно дорогим, тяжелым и вкрадчивым. Деньгами, ложью и смертью.

А он продолжал, явно собой до ужаса довольный:

— Платоша ждет, Кариночка. Вы будете прекрасной парой. Загляденье просто.

Меня снова передернуло. Ну почему, почему я семнадцать лет назад не посмотрела на родителей Платона, а? Бежала бы от него без оглядки!

— Вижу, ты со мной согласна. Какой у тебя размер белья, деточка?

— Что? — вздрогнув, переспросила я.

— Белья, девочка. С или D? Видишь ли, для фотосессии нужно подобрать нечто достойное и по размеру. Не может же жена моего сына носить дешевое белье, ты со мной согласна?

— Я не понимаю…

Я правда не понимала. Кошмар становился все большим кошмаром, я увязала в нем, как в болоте, и совершенно переставала понимать логику происходящего.

— А ведь все так просто, Кариночка. — На меня посмотрели поверх затемненных очков. — Тебя ждут фотографы. Отличные фотографы, настоящие профи. Сделаем сессию воссоединенной семьи. Счастливой, это очень важно, чтобы счастливой.

Важно, чтобы счастливой. О черт.

Я едва не рассмеялась. Громко. Истерически. Но прикусила губу. И ничего не сказала. Да и не требовалось, Вениамин отлично справлялся со своим монологом.

— Вот и хорошо, Кариночка, что ты со мной согласна. Это очень правильно. Ты будешь прекрасно смотреться на снимках. Пожалуй, я сохраню для себя несколько, видишь ли, эротическое фото — это высокое искусство, а я ценю высокое искусство.

Эротическое… черт, черт и еще раз черт! Может быть, я все же сплю? Какое эротическое фото? Зачем? Он что, сумасшедший маньяк?! Нас с Дениской просто убьют, да?!

— Ты так мило дрожишь, но не стоит, моя девочка. — Мне в руки сунули бутылочку минералки. Заботливо открытую. — Но тебе совершенно не о чем беспокоиться. Небольшая фотосессия, затем — звонок этому твоему Орфею, чтобы больше не беспокоил. Скажешь, что роман окончен, спасибо за внимание, ты вернулась к законному мужу и будешь век ему верна. И пошлешь несколько пикантных фотографий, чтобы мальчик понял, как вы счастливы вместе с Платошей. Нам же не нужны всякие сцены, нервы, испорченные отношения и прочая мыльная опера. Не так ли, деточка? Не нужны?

«Никому не нужны неприятности», — вспомнился мне кадр из «Крестного отца». И я наконец-то засмеялась. 

Моя проблема в том,

что в долгосрочном планировании

я слишком полагаюсь на апокалипсис.

(С) Денис. Как, впрочем, и большинство подростков

Денис

Он обернулся, рассматривая стремительно уменьшающуюся фигурку матери. В память врезалось ее спокойное, какое-то отрешенное лицо. Белое. И подрагивающие губы.

 Да блин… Как он мог так встрять! Как они с мамой могли? А он сам еще. Этого урода, раздатчика биологического материала, привечал. С мамой мирить хотел. И кто бо́льший козел?! И, главное — что сейчас делать?

Что. Сейчас. Делать?!

Особых идей не было. Зато была решимость — хоть отбавляй. И Денис точно знал: уж если он что-то решил, сделает. Как угодно. Хоть с переподвывертом, хоть с винтовым хреном.

Двух утырков в форме ДПС, которые везли его в аэропорт, Денис отлично рассмотрел, запомнил и для простоты назвал Мордатым и Дрыщом. Прямо сейчас ничего с ними сделать он не мог, но это ничего. Никуда не денутся. И отстойный дедуля никуда не денется.

Подумав про деда Вениамина, Денис вспомнил и его слова о репутации. Мол, нравится ему внук, уже репутацию себе заработал — вот она и пригодится для политической карьеры папаши Платона.

Морды козлиной.

Репутацию ему подавай. Ага. Щас! Будет ему такая репутация, что мало не покажется. А вот не надо злить надежду русского волейбола. Не стоит оно того.

Но даже больше, чем на уродов Зубровых, Денис злился на мать.

Это ж надо! Сама она разберется! Как будто сын у нее — беспомощный младенец! Это он-то! Который к шестнадцати годам сделал себе имя в большом спорте!

Посмотрим, что она скажет, когда он вытащит их обоих из этой необъятной задницы, а господам Зубровым устроит веселую жизнь!

Вопрос: как. Ну, первым делом надо позвонить тренеру. Что бы там ни вякал отстойный прыщ, его типа дедушка, первое правило спорта никто не отменял: в любой непонятной ситуации звони своим.

Он полез за смартфоном — и…

— Ап! — Мордатый выхватил телефон прямо из рук. — Перебьешься, малой.

— Отдай, урод! — взвыл Денис. Это надо так провафлить. Лузер он, лузер. — Не имеешь права!

— Отдам, — ухмыльнулся Мордатый. — Вот как в самолет сядешь, так сразу. И звони себе кому хочешь. Хоть в Роскомспорт.

— Козел ты мордатый, — сказал Дениска.

И отвернулся к окну. Смотреть на довольную харю и не треснуть по ней сил моральных не было. И идей, как выручать мать — тоже. Что уже напрягало.