Хотя…

— Я уже шестнадцать лет ма, — отрезала она хмуро и обернулась к Сергею. — Познакомься, это мой сын Денис.

Зеленые глаза (и алые скулы) полыхали… ага. Вполне себе мелодраматическим букетом эмоций, начиная со злости и заканчивая стыдом. Не то чтобы Сергей не ощутил некоторое облегчение собственного груза совести. В конце концов, он немножко умолчал (соврал, вообще-то, но не суть), она немножко умолчала. Они квиты. И все нормально.

Сергей кивнул и чуть заметно улыбнулся, этой улыбкой говоря: все нормально, я с тобой.

— А это Сергей, — обернувшись к сыну, сделала она программное заявление.

Вот правда. Сергей даже загордился ее выразительностью. Столько сказать одним именем! И что она не собирается его стеснятся, и отказываться не собирается, и вообще она тут мама, и ей решать — будет какой-то мужчина в ее жизни или не будет, и что вот этого конкретный Сергей — будет, еще как будет, а кто не согласен — сам себе злобный Буратино.

Он не выдержал, протянул руку и кончиками пальцев, осторожно и нежно провел по алой щеке. А Карина едва заметно подалась его руке навстречу.

Двухметровое дитя злобно засопело.

Сергей это проигнорировал. Детям свойственно сопеть, на то они и дети. А он — нет. Давно уже не ребенок. Поэтому он спокойно протянул руку:

— Сергей.

— Денис, — через долгую паузу и многообещающий взгляд Карины протянул руку ребенок.

— Ну вот и познакомились, — облегченно выдохнула Карина.

Сергей — тоже. Самый острый момент пройден, дальше будет проще.

Правда, Денис, который Платонович — что за Платон такой, надо будет аккуратно разведать — так не считал.

— Мама, — потребовал он. — Мне надо с тобой серьезно поговорить.

— Даже так? — нахмурилась Карина. — Сереж, извини.

«Извини моего мелкого придурка, я сама с ним разберусь», — вот как это звучало.

— Я пойду плавать, — кивнул Сергей, мимоходом скользнул губами по щеке Карины и зашел в воду с твердым намерением слегка охладиться, а потом популярно объяснить двухметровому капризному младенцу всю диспозицию.

И ровно за мгновение до того, как нырнуть, услышал за его спиной обиженный детский бас:

— Мам, ну… а как же папа?!

Сергей едва не захлебнулся горькой водой. Выручило тренированное, привычное ко всякой эмоциональной чертовщине тело. Оно само вынырнуло, само выплюнуло воду, само вдохнуло…

В ушах гудело, булькало и грохотало. Перед глазами туманилось. Весь мир как-то отдалился, стал немного нереальным…

Как в чертовой дешевой мелодраме с адюльтером.

Влип. Вляпался, можно сказать.

Влюбился, как мальчишка, в замужнюю женщину, умудрился планов настроить — на тайгу, на сопки и свою берлогу, на «вместе в горе и радости».

Приду-урок! Она же ясно сказала: что было в Сочи, остается в Сочи. Куда яснее-то.

Вот пусть и остается. В Сочи. А он пойдет и скажет Льву больше человеческое спасибо за чертов чес. И предложит еще пару клипов снять. А если останется свободный день, то возьмет ружье и пойдет стрелять последнего медведя в горах Кавказа. Назовет его Платоном и пристрелит. Зверски. За то что ему, Платону, повезло жениться на рыжей бестии — а Сергею не повезло. Опоздал.

Когда он, уплыв подальше от пирса — чхать он хотел на волны, и не в таком море плавал! — вышел на берег, мимолетно подумал: муж не стенка, можно и подвинуть.

И тут же показал себе кулак. Кулачище.

Вот только он еще женщин из семьи не уводил! Ладно бы просто муж, но у них же сын. И вообще. Измены это как-то… Ну не сможет он ей доверять. Просто не сможет. Слишком хорошо знает, как это бывает. На Артура вон насмотрелся по самое не могу, и не надо ему такого вот. Ради такого вот и дергаться не стоит.

Наверное.

Шагая босиком по узенькой улочке, он убеждал себя: не стоит. Вот просто не надо. Как бы ни было хорошо с ней. Как бы не трепыхалось в груди. Сколько бы примеров отличных вторых браков не всплывало.

Дешевая мелодрама с адюльтером — это не его. Вот просто не его.

С этой мыслью он дошел до их… уже не их, уже — только ее, домика. С ней же вымылся под холодным душем. Соль, пот, лишние воспоминания.

Ее запах…

С запахом было сложнее — душ его не взял. Тут все пахло ей. Ими двоими. Их безумной и прекрасной ночью.

Чхать.

Он покидал в сумку свои вещи. Оделся. Написал хозяйке записку: я съехал, аванс возвращать не надо. Вышел из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь. И…

Попал в эпицентр очередной, мать ее, мелодрамы. В ролях были Карина (злая, как черт, растрепанная и злая, как тысяча чертей); бородатый ребенок по имени Денис (обиженно наступающий на мать) и некто в белом костюме, гладкий и самоуверенный настолько, что за километр видать — политик. Судя по высокому росту и темно-шатенистой курчавой масти, это и был Платон. Счастливый отец семейства, совершенно не выглядящий счастливым.

Вообще Сергей принципиально не слушал, что они там друг другу втирают. То есть Платон втирает, ребенок поддакивает и сопит, а Карина — шипит, как разъяренная кошка.

Отвратительно. И Сергея это не касается. Вообще никак. Совсем!

На самом деле он невольно замедлил шаг в подспудном ожидании… ну, он давно потерял невинность в плане мелодрам, и сейчас мог навскидку дать десяток самых вероятных сюжетных поворотов. Одним из них было физическое насилие. Вот такие, лощеные и сладкоречивые, особенно часто бывают суками, бьющими слабых. Когда никто не видит, разумеется.

Сергей видел. Но для господина Платона явно был «никем». И вполне мог дать повод… Стрелять Серый очень любил. Но и подраться так, без отягчающих — тоже мог. Очень даже мог. Хотел даже. Душа требовала выместить…

Однако господин политик, чтоб ему повылазило, руки не распустил. По крайней мере, пока Сергей не прошел свои двадцать шагов до калитки. На двадцатом ему в спину раздалось:

— Вот этот! Трус! И вообще! — несчастным мальчишеским басом.

Очень хотелось развернуться и объяснить, что если около твоей жены на курорте появляется «вот этот» — что-то с тобой не в порядке, мужик. Возможно, ты сам козел.

Остановило опять же знание классических сюжетных ходов: именно на этот месте очень вероятно сплочение семьи против новообретенного врага, который и оказывается в итоге козлом и самым большим идиотом. А оно надо?

Оно не надо. Не лезь ты, Серый, в чужую семью. Не просят — не лезь. Вот если бы Карина его позвала…

Он даже обернулся, уже взявшись за ручку калитки. К Карине. Ну, позови? Я все еще здесь, и если я тебе нужен…

Господин политик сказал что-то крайне презрительное, шагнул к Карине — и… она глянула на Сергея, встретилась с ним глазами. Закаменела лицом.

Отвернулась, начала что-то говорить своему белопиджачному индюку.

Черт.

Сергей тоже отвернулся. Вышел за калитку. Нажал на брелок сигнализации, открыл багажник, бросил в него рюкзак. Забрался на водительское место крузака. Повернул ключ зажигания. И — вздрогнул.

Вторая дверь крузака открылась, едва не отлетев, и на пассажирское место влетела рыжая бестия. Злобная, как миллион чертей. Растрепанная. Красная.

— Увези меня. Куда-нибудь.

Расплываясь в крайне идиотской улыбке, но не оборачиваясь, — ни на Карину, ни на вылетевшего из калитки бородатого ребенка, — Сергей дал газу. 

— Чего кот орет?

— Спрашивает, какого… фига.

— Какого фига — что?

— В целом

(С) ВК. Обожаю его мудрость

Карина

Я закрыла глаза ладонями. И для верности уткнулась лбом в колени.  Во мне все кипело. Было тяжело дышать — бешенство, оно такое. Хорошо, что я уехала — ночь в полиции за причинение особо тяжких не проведу. Или всю оставшуюся жизнь — если прибью свою первую любовь, а ныне — начинающего политика Платона Вениаминовича Зуброва.

Каков, а… Выходит такой на середину двора. Весь в белом. Цепляет пафосное выражение лица — и давай затирать про семейные ценности. Про то, что у нас ребенок и ради него я должна… Любопытно, долго репетировал? И сам речугу писал или спичрайтер поработал?