Где-то тут, в толще воды, явно должны быть рыбы. Голодные. Или кракены. На худой конец — дельфины, чтобы спасти глупых заблудившихся людей.

Дождь шумел. Гремел. Гудел. Шептал и кричал что-то нечеловеческое, мутное, опасное, что невозможно было не слушать. Что-то о пропавших в серой мути горах, долинах, ручьях… реках… бурных потоках — кипящих совсем рядом, у самого порога, где взревывало и громыхало.

Ох.

— Сережа… — позвала я, плотнее закутавшись в простыню и понимая, что ничего я не понимаю. Это сон или мы снимаемся в блокбастере «Смытые на хрен»?

— Гнездо-гнездо, я сокол, — раздалось над ухом деловитое.

Точно. Блокбастер. Конец света. Не хватает только извержения вулкана.

Протерев глаза в надежде развидеть это вот все, я обернулась к Серому. Уже одетому. С рацией в руках. В эту рацию — скрипящую, подвывающую и трещащую — он с расслабленным видом говорил какую-то ерунду. Про сокола. Как будто это норма жизни — оказаться посреди потопа и апокалипсиса, бьющегося в окна.

Как будто это далеко не первый крузак, смытый ручейком, за ночь превратившимся в ревущий поток…

Интересно, этому потоку есть куда вытекать-то? Ручеек впадал в крохотный прудик на самом дне долины-чаши, а дом наш расположен ниже уровня перевала, через который мы вчера приехали. То есть натуральный потоп в отдельно взятой долине. Вот это мы встряли!

— Карин, одевайся. Замерзнешь же, — Серый погладил меня по плечу и кивнул на кучку моих одежек рядом с постелью.

Рация в его руках невнятно шипела и трещала, трещала и шипела — так, словно ливень смыл и радиоволны, и все человечество, а мы остались последними. Бр-р! Надо меньше смотреть блокбастеров!

— Гнездо, твою нехорошо! — наконец прорезалось сквозь помехи. — Чего тебе не спится? И если не спится тебе, зачем ты звонишь мне?

— Олег? — оживился Серый. — Вы там с Петром?

Довольный смех. Потом зевок — и помехи-помехи.

— Звучит неприлично, но мы с Петром Ивановичем проводим вместе эту ночь. И почти уже утро.

— Вот и отлично, даже никого не разбудил. Значит, Дейл, бери Чипа и спешите на помощь. Нас с Кариной нужно срочно эвакуировать.

— Э… вы что там пили? — возмутились в рации.

И тут же добавился второй голос, собранный и без капли посторонних эмоций.

— Не засоряйте эфир, шеф. Сергей, четко и по делу: что там у вас?

— Потоп у нас. Ливень, дорога уже под водой, крузак смыло. Пеленгуйте координаты. Надеюсь, еще час у нас есть. Если что, снимете с крыши, — спокойно доложил Серый.

— Твою налево. Ждите, отбой, — буркнуло в рации.

Серый улыбнулся мне ободряюще, подошел, обнял.

Только тут я поняла, что дрожу. Вся. Мелко-мелко. То ли от страха, то ли от холода, от ли от всего сразу. А Серый — теплый. Тоже весь. И когда он меня обнимает, все становится не так ужасно. Несмотря на гул, грохот и рычание за окном.

«Ждите». Вот прямо обнадеживающе прозвучало! Мы точно за этот час тут не пойдем ко дну?

— Ну, ты чего, Карин, — прогудели мне в макушку едва слышно за шумом стихии. — Рация есть, сигнал SOS подали. Сейчас все будет. Ты только оденься, ага?

— Ага, — вздохнула я, отвернувшись от окна.

Натянула сарафан и босоножки — нелепость какая. Совершенно не по погоде. Хотя по погоде тут нужна подводная лодка.

— Все будет хорошо.

Мне на плечи легла куртка, явно Серегина, потому что мне она была по колено. Меня завернули в нее, прижали к себе. Вернув веру в тепло и безопасность.

— Будет, — кивнула я и уткнулась в теплого и надежного Серегу.

— А по сводкам погоды ничего такого и близко быть не должно. И… у меня по планам прогулка на водопады — здесь, рядом.

— Предлагаешь? — нервно хихикнула я.

— Воздержимся, — поцеловал меня в макушку Серый и уволок на диван: обниматься, есть персики и холодные котлеты, нести какую-то мирную, ничего не значащую чушь и опять обниматься.

Минут через сорок за окном особенно выразительно загрохотало и завыло, а следом ожила рация.

— Ходу, ребятушки, — донеслось из нее сквозь грохот, — не нравится мне здесь.

— Идем!

И мы выскочили под дождь. Я — налегке, Серый — со спортивной сумкой через плечо.

Ну, как выскочили?

Вода плескалась почти вровень с террасой, сверху лило и пыталось нас смыть прямо туда. В потоп.

— Твою ж! — услышал я сквозь шум воды, и меня перекинули через плечо.

— Ой, — только и пискнула я.

— Не дрейфь, прорвемся, — меня хлопнули по пятой оттопыренной точке.

Больше я ничего не слышала за грохотом вертолета, садящегося прямо в воду с редкими торчащими кустиками — вчера на этом месте была лужайка с клумбами. К трапу, выпавшему из люка, Серый меня еле дотащил. Его сдувало, смывало и материло прямиком с неба, но он справился не хуже какого-нибудь супергероя.

— Принимаем, — заорал кто-то у меня над ухом, умудрившись перекричать рев вертолета. — Шевелимся!

Меня втащили вовнутрь с той же нежностью, что и баул. Серый влез сам. Почти сам. Лязгнула дверь.

— Ну вы!.. — встретили нас незлым тихим (по сравнению с громом лопастей) словом.

А дальше я, кажется, отключилась. Как сквозь вату — через вертолетные наушники, если точнее — слышала грохот винта, ощущала чьи-то руки, стаскивающие с меня промокшую куртку и заворачивающие во что-то сухое и теплое.

«Никаких больше блокбастеров!» — билась в голове единственная мысль, пока мы выбирались из облачного фронта и летели куда-то.

В Сочи. В тот самый отель среди реликтовых сосен, залитых солнцем.

Солнцем! Под ясным небом! Ни облачка! Вот как так, а? Невозможно, неправильно… и чертовски обидно. Из всех мест на побережье залило именно ту проклятую долину, где были мы. Джек-пот наоборот.

Мы выгрузились из вертолета. Сергей обнял меня, улыбнулся. Пожал руку пилоту, что-то сказал — губы шевелились, но я ничего не слышала, в ушах застрял плотный слой ваты и гул оставшегося позади потопа.

Я дрожала, не в силах согреться. Мы шли прочь — с бетонного квадрата с белым кругом, куда приземлился вертолет — и я дрожала, дрожала… Даже в руках Серого все равно дрожала.

А звуки окружающего мира все никак не возвращались.

Даже когда мы вышли за ограждение, и нам навстречу неслась целая толпа — словно в старом кино, немом, абсурдном. Только гул и вата, вата и гул.

Они налетают на Серого — сначала глубоко беременная женщина и с ней девочка-подросток. Обнимают его.

— Олеся, — складываются его губы.

Я делаю попытку отстраниться, но меня только крепче прижимают к мокрому боку. И резко приходит слух.

— Куда тебя занесло?! Как вообще?! Сереж! — плачет женщина.

— Да нормально все! — отвечает он. И недовольно говорит кому-то из мужчин, подбежавших следом: — Олег, вот нафига сказали? Маша, да нормально все. Что мне будет-то!

— Ага, — доносится недовольное, низкое и рычащее, ревнивое: — она же вас, пи… придурков, сердцем чует.

Женщина делает шаг назад. Внимательно смотрит на меня. И ободряюще улыбается.

Улыбается? Это та самая Олеся?

— Надо было все снимать, — девчонка, очень похожая на нее, трещит и смеется. — Такой контент пропал.

Меня передергивает. К черту контент, к черту блокбастеры, хочу спокойного тюленьего отпуска!

— Тебе лишь бы контент, — смеется Сергей и треплет девчонку по голове. — Знаешь, вот как-то не до того было.

— Вот и зря! Я бы!.. — глаза у девчонки горят нездоровым энтузиазмом, она продолжает что-то говорить.

Я не слушаю. Я смотрю на мужчину, обнимающего Олесю. Олега то есть. Видимо, Томбасова. Нормальный мужик, без рублевских понтов. Кажется. Неважно. Потому что я перевожу взгляд дальше, на еще трех парней — помладше, поколоритнее… Колорит аж прет!

Один — золотистый блондин, сегодня он кислотная пчела: желто-черный. Или радиоактивный цыпленок. Очень встревоженный и милый. Ванька.

Второй — длинноволосый и зеленоглазый, весь в белом. Это ему вчера запрещали со мной разговаривать. Лев, царь звездей.