Влип! Капитально влип! Даже не так — смертельно влип!

Костик еще раз пробежал глазами по экрану. Официальное заявление императора Арварии никуда не исчезло. Итак, он беглый раб, объявлен врагом государства. За любые достоверные сведения о местонахождении Коста Гура, он же Константин Гуревич, он же Урод, каких мало, он же Кон Крив, он же Чудо-ребенок с Грязи, он же Гадкий Кривуля, он же Умник с планеты Грязь, он же… И еще пяток кличек от рабовладельцев, премия 1 (один) миллион Галактических кредитов. За голову вышеуказанного бежавшего раба — десять миллионов кредитов. За доставленного живьем — миллиард (!!!) кредитов. И изображение лица крупным планом — симпатичная ухмыляющаяся рожица молодого парня. Скорее даже мальчишки — ну что такое девятнадцать лет при средней продолжительности жизни в Звездном Содружестве независимых государств от двухсот сорока до аж двухсот девяноста лет?

Гады! Ну сколько раз можно повторять, что Земля и грязь совершенно разные вещи?

Костик вгляделся в картинку — явно синтезирована по воспоминаниям некоторых пойманных после группового побега с секретной научной базы привилегированных рабов. Не тех подневольных, у кого была установлена рабская нейросеть, а с обычными, как правило, довольно крутыми внедренными в мозг нейросистемами, но при обязательном наличии ошейника абсолютного подчинения. Хотя, вполне вероятно, к картинке и чернокожий принц, начальник СБ империи, свою память приложил. Ведь он видел Костика буквально в упор, когда лично давал задание. А ведь именно то задание помогло парню осуществить групповой побег.

Генного идентификатора у арварцев нет — база взорвана вместе со всеми искинами и информационными массивами. Да и что там могло уцелеть после одновременно пошедших в разнос всех реакторов что самой станции, что пристыкованных кораблей? Ну да, Константин постарался — по расчету порядка девятисот пятидесяти мегатонн в тротиловом эквиваленте. Плазма испарила все что можно и нельзя.

Бросил взгляд на панорамный экран внешнего обзора. Луны нет, то есть даже повыть на нее, как загнанному волку, увы, не получится.

Так, в первую очередь успокоиться! Успокоиться и подумать. Качественно подумать. Безвыходных ситуаций не бывает. Вон, ведь даже сам побег с этой секретной научной базы арварцев считался невозможным даже теоретически. При отсутствии связи с главным искином пустотного комплекса более тридцати секунд ошейник просто рванет. Нет, голова, вероятно, останется, заряд то слабенький, но, увы, гарантированно отдельно от тела. Но воевать в одиночку с крупнейшим государством Содружества?! Нереально… Что же делать??? Жить почему-то хочется.

Так, еще раз команда самому себе успокоиться! Крепкий кофе, сигарета, и несколько отвлечься от, несомненно, жуткой безвыходной ситуации. Для начала вспомнить все с самого начала, как докатился до всего этого.

Маленький тихий и, увы, очень некрасивый ребенок. Хотя зачем себе-то самому врать? Урод, каких мало. Ну да, правая нога короче другой — так и пришлось парню всю первую часть жизни ходить в специальной ортопедической обуви. И все равно даже не хромал, а кое-как шкандыбал. Горб, который никакой одеждой не спрячешь. И, самое с виду страшное, это рожа. Иначе не назовешь. Потому что полностью перекошена. Ладно бы только нос набок, правое ухо маленькое и прижато к черепушке, а второе — ну огромный локатор целеуказания стационарного комплекса ПВО. Наиболее ужасающей была пасть — кривая и чуть вытянутая вперед, как у какого-нибудь зверя, очень хищного зверя. Долго Константину пришлось приучать себя никогда не улыбаться — оскал в зеркале временами пугал даже его самого. Впрочем, обо всем по порядку. С чего начать? С семьи вероятно?

Родители… Ни мамашку, которая его выносила, почти родила и даже пару месяцев покормила грудью, ни тем более папашку, Костик не любил. Уже повзрослев, понял, что это явно не нормально, но все равно не любил. Да и за что их было любить? Как якобы по секрету проинформировала девятилетняя тогда Катенька, обучая Костика самостоятельно есть манную кашу — сладкая жирная гадость! — мать, по сути, в данном конкретном случае была… суррогатной. Катюшка послушала пьяные бредни маменьки и, сделав вполне логичные выводы, пожалела братика и объяснила ситуацию с ею не особо любимым отчимом. Папашка был, видите ли, доктор. Нет, ни в коем случае не врач — гребаный доктор наук. Профессор. Генетик. Вот он-то и намешал этих неизвестно где взятых генов. Хотя, судя по пьяным разговорам много лет спустя, у своих соотечественников. Нет, не по месту жительства, по национальности. Папик был евреем. Вот мамаша — русская. Втюрилась в своего научного руководителя и согласилась на экстракорпоральное оплодотворение. И, соответственно, папа, как якобы честный человек, тут же на ней женился — ну ведь надо же ему было понаблюдать за экспериментальным дитем. Выяснить, насколько скомбинированная им смесь генов оказалась удачной. Не посмотрел, что у невесты уже был ребенок, взял так сказать с приданым. Да, она выносила Костика и даже пару месяцев в больнице грудью кормила. Почему так долго в больнице? Так папаша, везя в тот момент уже жену в роддом, не справился с управлением и на крутом повороте, пойдя юзом, вмазал по встречке в столб с фонарями освещения улицы. И ведь, гад такой, не забыл пристегнуть мамашку ремнем безопасности. Вот Костика в материнской утробе и переломало. Соответственно кесарево. Ну, надо признать, медики постарались, и ребенка, и мамку практически с того света вытащили. Только вот дитятко в результате получилось несколько кривоватым. Мамашка, когда после второй операции начала более менее соображать и когда ей принесли дите на кормление, первый раз разглядела ребенка, находясь в здравом уме. Внимательно по рассматривала, разревелась, глядя на то, что выносила, а сейчас выкармливала и… малость того — тронулась умом. В общем, ребенком Константин ее не помнил вообще. В спецсанаторий детей не пускали.

А вот кого Костик беззаветно любил, так это старшую сестрицу. Да, как Катенька потом рассказывала, вначале он для восьмилетней тогда девчонки был куклой. Живой куклой, пусть кривой и некрасивой. Подмывала обделавшегося, пеленала, из бутылочки с соской подогретой молочной смесью кормила. Укачивала, когда зубки резались. Называла, кстати сказать, своим любимым кривуленькой. Научила более-менее правильно говорить — при перекошенной челюсти это было несколько сложновато. Заставляла часами повторять одно и то же слово, добиваясь нормального звучания. При этом баловала ребенка, как могла. Угощала конфетами, купленными на ее карманные деньги. Точнее — на те бабки, что отчим давал на школьные обеды. Утверждала, что совсем не голодна, и хвасталась стройностью — ни у одной девчонки в ее классе таковой не было. Гуляла с ним, сказки рассказывала, в четыре года читать-писать научила. Точнее не писать, а с дикой скоростью набирать текст на клавиатуре. Сажала себе на коленки, придвигала ближе специально для братика купленную портативную клавиатуру и уговорами с поцелуями заставляла набирать текст, глядя только в монитор. От поцелуев Костик балдел и подчинялся. Ну как же можно было не послушаться, если тебя целует такая красивая старшая сестра?

Уже тогда вполне осознавая свое уродство, он научился тонко чувствовать отношение к нему со стороны окружающих.

Папашка относился к Костику, как к подопытному объекту в правильно задуманном научном эксперименте. Ход эксперимента пошел аномально, причем при несомненной вине самого экспериментатора? Бывает, ошибся в спешке, а наука такого не любит. Но эксперимент независимо ни отчего, должен быть доведен до конца. На подопытного глядеть страшно и противно? Ученый должен быть мужественным, терпеливым и нести свой крест до получения окончательных результатов эксперимента. Промежуточные итоги показывают, что теория в данном случае права: на подопытного смотреть неприятно, но развитие его явно опережает таковое у обычных детей.