— Гарри!
Нагайна, демонстративно высунув раздвоенный язык, чуть подаётся назад и стремительным выпадом валит его на пол, заставляя больно удариться головой об стену. Он отбивается из последних сил, но крепкое чешуйчатое тело, обвивается вокруг него, сжимая теснее и теснее в кольце смерти. Гарри хватает кирпич, пытаясь ударить змею, но она чрезвычайно изворотлива и, кажется, даже не чувствует его попыток сопротивления. Она не кусает его, нет. Эта тварь пытается задушить, смакуя и наслаждаясь мучениями жертвы.
— Гарри! — снова раздаётся уже где-то близко.
Луч света. Видно, какое-то заклятье. Хватка Нагайны ослабевает, дыхание начинает восстанавливаться, но тут же змея находит себе новую цель и со всей силы кидается на Гермиону, сбив ту с ног.
— Неееет! — кричит Гарри, пытаясь подняться. — Гермиона, нет!
Девушка, не успев увернуться, падает, придавленная крепким чешуйчатым телом и на этот раз Нагайна не церемонится и с бешеной скоростью наносит укус за укусом, прежде чем Гарри успевает опомниться.
— Нет! Нет! Нет! — кричит он, понимая, что яд этой твари смертелен. — Гермиона!
Ему больше незачем жить, не за что воевать, некого защищать. Никакая высшая цель не имеет смысла, если Гермиона мертва. Он не хочет спасать мир, в котором не будет её. Сжимая в руке какой-то булыжник, он с остервенением кидается на змею, хотя и не хочет побеждать в этом неравном бою.
— Нет! — спазм в горле не даёт толком закричать, а слёзы застилают глаза, лишая видимости. — Нет!
***
— Гарри, Гарри, проснись! Ну просыпайся же! — из каких-то глубин снова раздаётся звонкий голос подруги, картина меркнет перед глазами, и Нагайна исчезает.
Кто-то усиленно трясёт его за плечо. Резко открыв глаза, которые по-прежнему застилают слёзы, практически лишая его видимости, он не понимает где находится, пока до боли родной голос не звучит снова.
— Гарри, это всего лишь сон! Сон! Всё хорошо.
Он часто дышит и, присев на кровати, ещё не может сообразить, где вымысел, а где реальность.
— Гермиона? — с трудом вырывается у него вместе с рыданиями.
— Да, Гарри, это я. Я здесь. Тебе просто приснился кошмар.
— Мерлин, Герми… — он с такой силой сжал её в объятиях, что девушке стало трудно дышать. — Ты жива!
— Жива, конечно. Тебе приснилось, что я умерла? — она отстраняется и испуганно смотрит прямо ему в лицо, только сейчас заметив, что оно мокрое от слёз.
Гарри тянется за очками и, нацепив их, лишь слегка кивает. Становится неловко. Под внимательным взглядом Гермионы он иногда ощущал себя голым, потому что она всегда каким-то седьмым чувством угадывала, что с ним творится, как бы он не пытался отстраниться и спрятаться. Дурсли научили его скрытности, и выворачивать душу наизнанку Гарри совсем не привык. Он не подпускал близко людей, не выносил откровенных разговоров, особенно о себе, но с ней не требовалось говорить. Они часто молчали. И она просто чувствовала. Это был феномен Гермионы Грейнджер. И это делало его уязвимым перед ней. Ведь она знала его лучше, чем он сам.
Вот и сейчас подруга не говорит, просто смотрит так ласково. И в комнате, освещённой лишь светом луны, её глаза кажутся совсем чёрными. Потом касается пальцами его лица, стирая остатки слез и обнимает, теперь уже сама.
— Гарри, и часто тебе снится такое?
Он утыкается лицом в её волосы, вдыхая их цветочный аромат и хриплым голосом произносит:
— Бывает.
Она закрывает глаза, не желая, чтобы этот момент близости прерывался. И, неожиданно для самой себя, скидывает с ног пушистые тапочки и предлагает:
— Хочешь, я останусь?
Теперь отстраняется Гарри и ошалело смотрит на неё, пытаясь сообразить ответ или просто понять, что происходит.
— Двигайся, — Гермиона решительно отбрасывает одеяло и, забравшись в кровать, укладывается рядом, гладя его по волосам.
Друг спит в одних пижамных штанах и его голый торс немного волнует её. А ещё его сердце до сих пор стучит так, что она чувствует это через тонкую ткань своей футболки. Сдвинувшись в сторону, Гарри обнимает её в ответ, спрятав лицо в макушке её волос и понимает, что данная сцена настолько невинна и интимна одновременно, что ему вряд ли удастся уснуть. Но возможность держать Гермиону в объятиях всю ночь гораздо желаннее, чем просто выспаться. Её пальцы продолжают нежно перебирать его волосы и, вопреки ожиданиям, это невероятно успокаивает. События страшного сна отходят на второй план, и сейчас он готов молится любым богам, лишь бы данный момент никогда не заканчивался.
***
Гарри неторопливо открывает глаза, чувствует, как затекло всё тело, желающее сменить положение, но замирает, так как осознаёт, что в его объятиях сопит лучшая подруга. Он судорожно вспоминает события прошлой ночи и, видя, что какой-то минимум одежды на ней имеется, облегчённо вздыхает. Не то, чтобы ему не хотелось противоположного развития событий, хотелось и даже очень. Просто он до безумия боялся их повторения. Он осторожно проводит по её пышным волосам, отчего она шевельнулась и распахнула глаза.
— Гарри? — ресницы двигаются чаще положенного, видно, она тоже пытается сообразить, почему здесь находится.
— Выспалась? — со смешком произносит он, замечая, как краснеют её щеки от их утренней близости.
Мерлин. Как же приятно с ней просто просыпаться!
— Ага, — наконец кивает Гермиона. — А ты?
— Да. Ты умеешь избавлять от кошмаров.
Она что-то мычит в ответ, утыкаясь лицом в его ключицу, видимо, чтобы скрыть смущение. Ещё какое-то время они лежат молча, не отстраняясь друг от друга. Потом Гермиона всё-таки отодвигается, спускает ноги с кровати, ныряет в свои тапочки и встаёт, непроизвольно потягиваясь и не представляя какую картину открывает взору друга.
— Сегодня ты готовишь завтрак, — сообщает она на прощанье, выходя из комнаты, пока ошалелый Гарри смотрит ей вслед, понимая, что ему срочно нужен холодный душ.
***
После утреннего приёма пищи Гермиона трансгрессировала в больницу к родителям, а Гарри, ещё не совсем пришедший в себя после сегодняшней ночи, решил побродить по городу. Его целью стал Китайский Сад Дружбы, о котором он много слышал от одного из гидов. Если бы каждый кошмар заканчивался так же прекрасно, как сегодняшний, то он бы, наверное, полюбил их. Хотя за свою некую слабость было неловко перед Гермионой. Он, вроде как взрослый мужчина уже, а разревелся, словно девчонка. Но с другой стороны ценность их отношений как раз и была в том, что они не идеализировали друг друга, а принимали и ценили такими, какие есть: обычными людьми со своими страхами и слабостями.
***
Первое в жизни посещение оперы подарило Гарри ярчайшие впечатления. Нет, он вовсе не проникся высоким искусством и не побежал изучать афишу на год вперед, не стал разбираться в нюансах голосов исполнителей и ни слова не понял из того, о чём они пели. Это всё было абсолютно неважным, потому что он ещё ни разу не видел Гермиону такой красивой и счастливой одновременно. Её сборы на данное мероприятие были приравнены разве что к балу на четвёртом курсе Хогвартса, на который Гарри не доумился её пригласить и сейчас жалел об этом. Персиковое платье, выбранное подругой, идеально подчеркивало её небольшой загар и все изгибы стройной фигуры. Плащ, туфли на высоком каблуке, к которым она прибегала редко, но они невероятно ей шли… Его внешнему виду она тоже уделила внимание, и Гарри пришлось облачиться в брюки и белоснежную рубашку, чем он тоже согрешил разве что только на вышеупомянутом балу. Он чувствовал себя слегка неловко в подобном одеянии, но и Гермиона, и зеркало утверждали, что выглядит он вполне прилично, даже отлично.
Её счастливый вид и распахнутые от восторга глаза перекрывали все неудобства: слишком много людей вокруг и два с половиной часа неразборчивых завываний о какой-то, скорее всего несчастной, любви. Большую часть времени Гарри наблюдал за подругой, изучая её живую мимику, ведь она очень ярко реагировала на представление: распахивала глаза, кусала губы, прикрывала рот рукой… Это не было свиданием в привычном понимании. Они были просто друзьями, пришедшими вместе на светское мероприятие. Но Гарри уже понимал, что готов полюбить театры, проникнуться оперой и даже разобраться, о чём они там поют, лишь бы видеть Гермиону такой чаще. Он столько лет был причиной её тревог и переживаний, сейчас же хотелось стать причиной её радости.
