Потом я наконец складываю два и два. Помощь всей группе в аудитории на экзамене. Потом — равнодушная Ксения, саркастические замечания однокурсников, допрос от Руслана, подвёрнутая нога, телефон, кошелёк, по мелочи — шатающийся стол. Я инстинктивно съёжилась. Я помогла не менее чем пятнадцати однокурсникам, и возмездие обещало быть масштабным и изощрённым. Почему я сразу об этом не подумала? А если бы подумала, не стала бы никому помогать?

Но откуда у меня фотография с коленками и учебником португальского?

Я вынимаю из рюкзачка блокнот и пишу всё, что приходит в голову, на португальском. Сначала на европейском диалекте, потом на бразильском. Потом, ради разнообразия, на южном бразильском, на котором говорят в Крисиуме. Читаю вполголоса всё, что написала, и пытаюсь понять, откуда я это знаю. Ладно французский, я им пропитана от макушки до пяток, но португальский?

Хорошо. Я переворачиваю страничку. Допустим, финский, потому что он совсем даже не входит в романскую группу. Длинные слова едва помещаются на узких страницах в клеточку, и я захлопываю блокнот. С китайским я пока экспериментировать не буду, но если через полгода усердных занятий Руслан спросит у меня что-нибудь на кантонском диалекте китайского, я ведь отвечу, не моргнув глазом? Это смешно и беспокойно одновременно.

Руслан садится в противоположном конце кофейни. Я бросаю на него пристальный взгляд, и через несколько минут, пересилив свою гордость, он подсаживается ко мне.

— Если честно,— говорю я, глядя ему в глаза,— я понятия не имею, откуда я его знаю.

— Я давно заметил, что в тебе много необъяснимого. Почему тебе всё так легко даётся?

Я пожимаю плечами и заворачиваюсь в большой шарф до подбородка.

— Кстати, осторожнее, тут стол очень сильно шатается.

Я сказала это на секунду позже, чем нужно, потому что Руслан, задев локтём стол, уже торопливо вытирает салфетками лужу кофе. Я помогаю ему.

Улыбаясь про себя, я подмечаю, что Руслан стал одеваться не просто со вкусом, а с французской ненавязчивой претензией: брюки, всегда аккуратные туфли, рубашка в мелкий цветок и узкий пиджак, а сегодня ещё и шейный платок. Платок сидит чуть боком и я, протянув руку, немного поправляю его.

— Спасибо,— ворчливо говорит Руслан по-португальски, и я смеюсь.

— Никогда не слышала, чтобы упрекали знанием иностранного языка,— легкомысленно говорю я и тут же понимаю, что на меня сейчас обрушат лекцию о шпионаже. Так и происходит, но в это время я могу просто полюбоваться на него: когда Руслан увлечён, его лицо особенно вдохновенно, а глаза буквально сияют.

— Но я всё равно хотел бы, чтобы ты воспринимала меня более серьёзно,— уныло заключает он.— Всё равно невозможно, один вечер позанимавшись языком, сходу его понимать, да ещё говорить на нём.

Серьёзно? Куда уж серьёзнее.

— Согласна,— говорю я,— невозможно. Но я пока даже себе самой не готова ответить на вопрос, откуда я его знаю.

— Понятно… Ладно, мне пора.

— Ты всё же обижаешься,— укоризненно говорю ему я.— А зря. Я сейчас очень серьёзно тебе говорю.

— Угу. Ладно, счастливо тебе отметить праздники!

Я киваю, и он уходит. И через стеклянную стену кафетерия я вижу, что на ходу он снимает шейный платок и, скомкав, засовывает его в карман пиджака. Я грустно допиваю кофе. Всё равно мне не переубедить его, что я серьёзна. Потом я вспоминаю про круассан, и мне приходится взять себе ещё кофе. Я слежу за тем, чтобы кошелёк ни в коем случае не выскользнул из моих рук.

Допив кофе, я достаю из кармана телефон и пишу сообщение Элен: «Просыпайся, у тебя в полдень консультация». Через минуту я получаю в ответ набор букв: «Ещ пслпюб ну эту ксцлц цию». Я понимаю, что на консультацию она не собирается, а лучше ещё поспит, и что отвечала она мне в лучшем случае щекой. Очевидно, Элен до сих пор восполняет летние бессонные ночи. Внезапно мне ужасно хочется тепла и снова ходить босиком по берегу реки, ловить шляпу и, щурясь от яркого солнца, читать запоем, болтать с подругой всю ночь напролёт, ездить на велосипеде, нестись куда-то в ночном поезде и выбегать на каждом полустанке, теряя ненадёжные шлёпанцы на ступеньках; любоваться огнями ночных городов, тёплых и умиротворяющих. Сидеть на жёстких поваленных стволах, молиться, чтобы на мою голую спину не накинулись все комары разом, и непринуждённо улыбаться Элен, которая целилась в меня объективом, — всё это в тысячу раз приятнее, чем пережидать эту бесконечную зиму.

Галина Петровна, буфетчица, ненавязчиво на меня посматривает, и я понимаю, что в экзаменационные дни ей хочется закрывать кафетерий пораньше. Собрав вещи, я прощаюсь и иду наверх — но на втором этаже экзамен уже закончился, и все мои однокурсники разбежались. Надо же, никто не заглянул попрощаться и поблагодарить, хотя все прекрасно знают, где я обычно бываю. Впрочем, я уже привыкла к этому. Я поднимаюсь на третий этаж, где всегда пустынно, но есть большая аудитория-амфитеатр. Я забираюсь в неё — она, как обычно, совершенно пустая, и на верхнем ряду моё любимое место. Оттуда видно всю аудиторию, великолепный обзор в огромные окна, отчего даже вечером светло. Кроме того, в двух метрах от этого места есть дверца — она всегда заперта, и на особенно скучных лекциях я развлекаю себя тем, что придумываю за этой дверцей целые миры.

Кофе если и действует, то совершенно противоположным образом. Я чувствую, как мои глаза слипаются, поэтому сбрасываю сапожки и растягиваюсь на длинной деревянной лавке. Так меня совсем не видно, если смотреть с места преподавателя. На некоторых ранних занятиях я злоупотребляла этим и почти дремала под мерный голос лектора.

Я устраиваюсь поудобнее: рюкзачок кладу под голову, а большим шарфом укрываюсь, чтобы не мёрзли босые ноги. И, кажется, ещё не успев закрыть глаза, вижу первые сны.

========== 21 декабря, 11.57, трамвайная остановка ==========

Руслан, задумавшись, смотрит на забавную школьницу в шапке с кошачьими ушками. На ней длинная тёмно-зелёная куртка и несуразно большие ботинки, и у девочки огромные глаза, почти нереально огромные, как в японских мультфильмах, и обветренные губы. Школьница показывает ему язык и сердито отворачивается. Руслан мимолётно улыбается и тут же забывает о ней. Он резко разворачивается, заходит в магазин с чаем и сладостями и придирчиво выбирает самую французскую шоколадку. Он внезапно осознаёт, что нужно извиниться перед Ликой за резкость и нелепую обиду. Девушка пыталась втолковать ему что-то, а он даже не захотел слушать. В конце концов, если у неё есть странности и необычные способности, разве она в этом виновата?

В корпусе, правда, её уже нет, и кафетерий закрыт. Руслан в отчаянной надежде заглядывает во все открытые аудитории — немного зная привычки Лики, он знает, что порой она уединяется в самых неожиданных местах. Он заходит в последнюю, самую дальнюю и самую большую аудиторию, где ряды амфитеатром, поднимается по ступенькам на несколько рядов вверх, но, вздохнув, разворачивается и выходит.

Руслан думает, что если бы удалось с ней поговорить, он бы решился и предложил встретить новогодние праздники вместе. А к родителям уехал бы второго или третьего января.

По телефону она не отвечает. Не хочет разговаривать или просто не включила звук после экзамена?

Совершенно расстроенный, Руслан заезжает в общежитие, ещё раза четыре пытается дозвониться до Лики, но ничего не получается. Он собирает вещи и едет на вокзал.

========== Кажется, всё ещё 21 декабря, глубокий вечер ==========

Все аудитории на ночь закрываются на ключ. Я это прекрасно знаю, потому что пару раз была в корпусе университета поздним вечером. Поэтому сейчас, осознавая бесполезность своих попыток, я дёргаю за ручку и пытаюсь расшатать дверь. Несколько раз я стучала в дверь руками и ногами, но только отбила кулаки и пятки.

Ситуация умопомрачительно дурацкая. Я совершенно не понимаю, как я ухитрилась проспать на жёсткой лавке в аудитории до позднего вечера. Наверное, сказалась бессонная ночь и все переживания последних дней, да ещё и утро расстроило до невозможности. Я долго сижу, прислонившись спиной к двери и рассматривая тёмный разрядившийся телефон. Утром я видела, что зарядки на нём совсем немного, но рассчитывала вернуться домой до обеда, поэтому даже не побеспокоилась об этом. Если даже я буду громко стучать в дверь всю ночь, на первом этаже никто не услышит. А скорее всего, в корпусе вообще никого нет, кроме меня. Давно не помню, чтобы по ночам, проходя мимо университета, я видела свет в окошке вахтёра.