Через несколько минут на остановке появляется сосед с нижнего этажа. Лика с ним здоровается, Света продолжает слушать музыку в наушниках.

По бороде этого соседа всегда можно определить, какой месяц на дворе. В январе борода напоминает снегоуборочную технику, в феврале — совковую лопату, к апрелю уменьшается до боевого штыка, а июньская шкиперская бородка сходит на нет к середине лета.

Автобуса нет так долго, что Лика думает, что могла бы за это время дойти и пешком. Но эти полчаса до корпуса университета покрыты такой ледяной коркой, что она рискует опоздать, лишь бы не изображать начинающего конькобежца. Наконец, они все втроём садятся в автобус — в его разные части, потому что он уже почти заполнен.

========== 21 декабря, 8:56, на улице почти солнечно ==========

— Привет, француженка,— говорит бледная Тоня.— Ты же нам поможешь, если что?

— Конечно,— я улыбаюсь и отдаю ей листочки со своими записями, вдруг пригодятся. Тоня всегда занимает мне место в кафетерии.

Историю языка боятся сдавать все. Я почему-то тоже, хотя у меня ощущение, что я бегло говорю на всех диалектах старофранцузского. Я вешаю куртку в гардеробе и бегом поднимаюсь в аудиторию, где проходит экзамен.

Принимать экзамен приходит не добрейшая Лидия Руслановна, лектор наш, и не молоденькая Эжени, и даже не основательный Грегуар-с-портфелем, сам похожий на слегка потрёпанный портфель из свиной кожи. Приходит к нам лаборантка с кафедры — Ксения без отчества, всегда изнемогающая под кипами бумаг и папок, женщина неопределённого возраста, похожая на засыхающую розу в пыльной вазе. От каблуков до взбитой причёски она вытянутая, в одежде пожухших оттенков, всё успевающая, отчего на лице её всегда выражение безмерной усталости.

Мы тянем билеты и садимся готовиться, и я почему-то нервничаю, потому что Ксения совершенно ничегошеньки не знает о том, какая я умница во всём, что касается французского; но тема в билете лёгкая, поэтому, конечно, я сосредоточена на гуманитарной помощи. Солнце неожиданно выглядывает в неприметный разрыв в снежных облаках, и пока все отвлекаются на солнышко, а Ксения озабоченно сдвигает шторы, я шёпотом рассказываю отчаявшейся Тане Третьей об окситонах и парокситонах. Таня прекращает отчаиваться и сосредоточенно исписывает целый листок. Семён бровями намекает на патовую ситуацию, поэтому за окном — порывы ветра, бросающие в стёкла колючий снег, и лаборант Ксения снова бросается и накрепко закрывает форточки, пока я пишу на листочке Семёна периодизацию развития магистральных диалектов. Ещё через сорок минут в аудитории почти никто не остаётся без моих подсказок, а сердитая Ксения с завхозом сбрасывают снег с подоконников. Я чувствую себя прекрасно, и мне даже весело, но вскоре нам сообщают, что время на подготовку всё вышло, и я снова нервничаю. Ребята, которые идут сдавать экзамен первыми, получают хорошие оценки, напряжение в аудитории спадает, и когда приходит моя очередь, я почти полна вдохновением. Я придумала, что рассказать, чтобы мой ответ запомнился надолго.

Я сажусь перед Ксенией и эффектно начинаю со своих летних наблюдений; правда, она тут же перебивает меня и просит не отвлекаться от основной темы. Я вздыхаю и рассказываю основную теорию и даже историю изучения вопроса, пытаясь поймать момент, когда можно будет поразить Ксению тем, что я нашла ошибку у исследователей. Но она просит меня перейти ко второму вопросу, едва начав слушать, и момент упущен. Со вторым вопросом всё ещё хуже: только я начинаю рассказывать, Ксения уже выводит у меня в зачётке оценку, закрывает её, отдаёт мне и со слабой улыбкой говорит:

— Достаточно.

Растерянная, я выхожу из аудитории. Раскрываю зачётную книжку, вижу там небрежно выведенное «отлично» и в сердцах думаю: лучше бы на пересдачу отправила, чем так. Девочки с курса, заметив сложное выражение моего лица, подбегают и обеспокоенно спрашивают, что случилось. Я рассказываю. Надо мной смеются и сообщают, что это «заботы белого человека», и им бы мои проблемы.

— Я тоже учила несколько дней подряд, весь учебник почти наизусть,— говорит низенькая Соня со смешными косичками,— и меня тоже едва выслушали. Но я же не жалуюсь!

Не понимаю. Мне ведь и правда очень хотелось поделиться тем, что мне так нравится… Неужели это настолько не нужно и неинтересно? Я стою около доски с расписанием, чтобы хоть чем-то занять себя, хотя расписание экзаменов знаю наизусть, и не только для своей группы.

— Сильно пригодился тебе твой старофранцузский,— говорит Иван, проходя мимо, и я не понимаю, это сочувствие или насмешка. Мне грустно. Неожиданно я понимаю, как хочу спать после почти бессонной ночи. Сейчас бы вернуться домой — как раз Элен наверняка только проснулась, у её группы экзамен уже после праздников. Но я остаюсь, потому что думаю, что кому-то ещё может понадобиться моя помощь или поддержка.

Я забираюсь на подоконник с ногами и смотрю на то, как блестит белоснежная улица. От резкого света глаза слезятся. Кто-то дотрагивается до моего плеча — Руслан.

— Сдал?

— Да, «отлично».

— Супер,— улыбаюсь я. Он чуть ли не единственный в группе, кому я не помогала. Я знаю, что это бы задело его гордость.— Что на праздники будешь делать?

— Уеду к родителям. Полгода уже у них не был.

— О, здорово,— киваю я, пытаясь скрыть разочарование.

— Вот я тебя и подловил,— говорит он удовлетворённо.— Я это сказал на португальском языке, а ты даже не задумываясь ответила.

— И что? — делано удивляюсь я, а у самой холодеют ладошки. Надо же было так проколоться! — Вчера весь вечер читала учебник португальского. Мне он всегда нравился.

— Чем докажешь?

— А я должна это доказывать? — Тут я по-настоящему удивляюсь.

— Ну пойми. Всё это выглядит ужасно подозрительно. И то, что погода меняется по твоему настроению, и то, что ты внезапно, как оказывается, знаешь португальский, и вообще… — Он внимательно смотрит на меня.

Вздохнув, я достаю телефон. Понятия не имею, как выйти из положения, поэтому просто открываю фотографии. Сделаю вид, что листаю и ищу нужную. Листать не приходится: первую же фотографию я показываю Руслану. Насупившись, он долго её разглядывает, отдаёт мне телефон и, ни слова ни говоря, уходит. Я смотрю ему в спину. А потом перевожу растерянный взгляд на телефон. Фотография сделана сверху: ноги девушки в тёплых разноцветных носочках, и на коленях красиво лежит учебник португальского языка. А рядом стоит широкая кружка с горячим шоколадом. Похожая на мою, но не моя. И ноги, конечно, не мои. Их несложно узнать в любом ракурсе. Такие красивые ноги только у девочки-соседки. Она младше меня, ещё школьница, но фигуры у нас похожие; однако перепутать я не могу. Да и не делала я такие фотографии никогда, не знаю, как их можно сделать без ассистента!

Я увеличиваю и рассматриваю фотографию внимательно. На левой коленке едва заметный шрам. Очевидно, когда-то давно упала. Приду домой и посмотрю через стену, есть ли у этой девочки шрам на левой коленке. Откуда у меня её фотография? Я хмурюсь.

— Не хмурься, морщины будут,— весело говорит мне Марина, проходя мимо. Она преподавательница по английскому, молоденькая, ужасно симпатичная и веснушчатая в любую погоду. Её никто не хочет звать по отчеству, да она и не настаивает.

Невольно я улыбаюсь в ответ:

— С наступающим праздником вас!

— И тебя!

И ещё: я и не знала, что я умею говорить по-португальски.

И похоже, моё тайное желание, чтобы Руслан пригласил меня отмечать новогодние праздники вместе, не сбудется никогда.

Я спрыгиваю с подоконника и вскрикиваю от боли: неудачно подвернула ногу. Я сажусь на корточки и, пытаясь не застонать, массирую щиколотку. Хорошо, что в холле ни одной однокурсницы. Надо выпить кофе и проснуться окончательно, иначе так и буду попадать в неловкое положение.

Неторопливо, чтобы не хромать, я спускаюсь в кафетерий, беру кофе с круассаном, едва не роняю телефон, но чтобы жизнь мёдом не казалась, у меня падает кошелёк и застревает в щели между досками пола. Я чувствую себя ужасно неловко, вызволяя кошелёк, вся красная, расплачиваюсь и сажусь в дальний уголок. Стол шаткий, и я слежу за тем, чтобы кофе не опрокинулся мне на колени.