— У тебя тоже настроение так себе?
— Я про твоё. Едва отъехали, как осень наступила.
И правда, кажется, сейчас все листья на деревьях в одну минуту станут бурыми, облетят, и деревья костяными остовами будут неуютно качаться на ветру. Вот только светило солнце, и тут же промозглый ветер, электричка несётся сквозь холодные струи, из полураскрытых окон капли падают точно за шиворот, и я бы совершенно не против сидеть сейчас в тёплом кафе с кофе и горячим пирогом. Желательно с Ликой напротив, конечно.
— Ты тоже сел на Партизанской? — удивляется Лика.— А почему раньше не подошёл?
— Любовался тобой издалека,— объясняю я, наклоняюсь к сумке и достаю термос с чаем, в первую очередь, конечно, чтобы не краснеть. Лика всё равно краснеет за обоих нас.— Будешь?
Девушка с благодарностью глядит на меня и берёт обеими руками большую крышку от термоса, куда я налил чай. У неё удивительно тонкие пальцы. И даже ногти какой-то совершенной формы. Она не пользуется ни лаком, ни, кажется, косметикой, но выглядит гораздо красивее всех остальных однокурсниц вместе взятых.
— Сладкий,— удивлённо говорит она.— Уже так отвыкла сладкий чай пить.
— Не нравится? — я стараюсь скрыть разочарование в голосе.
— Удивительно,— задумчиво говорит Лика.— Но из термоса чай вкуснее с сахаром. Это из детства. Вкус походов на холмы, когда с собой сладкий чай в термосе и бутерброды с сыром и колбасой.— Она смущённо улыбается.
У меня тепло разливается в костяшках пальцев и в ключицах. Не знал, что там какие-то особенно чувствительные нервные окончания. Но то, что Лика говорит, как будто на мгновение приближает её ко мне. У меня те же самые воспоминания. Именно холмы и походы.
Девушка допивает чай до последней капли и возвращает мне крышку от термоса.
— Согрелась. Спасибо тебе большое!
Глаза её поблёскивают: за окном стремительно темнеет, и фонари проносятся и мелькают за сумрачным стеклом.
Лёд неловкости сломан, и Лика рассказывает мне, что со здоровьем у бабушки неважно — ездила её навещать. Грустно, а погода и правда в настроение.
— Представляешь, летом был момент, когда я грозу отогнала. Небо хмурилось, дождь прямо готов был политься. А я сижу на берегу, читаю, мне совсем не до дождя. Я так прямо и сказала, ну и тучи сразу разбежались за горизонт.
Я улыбаюсь — у неё такой голос, как будто берёшь какие-то светлые мягкие аккорды на гитаре, и под них хочется петь песенки без особого смысла, лишь бы все улыбались. Не высокий и не низкий, а когда волнуется, даже с лёгкой хрипотцой, а в остальные моменты чистый, и такой скороговоркой, что ей наверняка идёт говорить по-французски. Наугад я говорю на французском что-то про сны и мечты, вспоминаю первые попавшиеся слова, но у Лики тут же загораются глаза, и она мне отвечает так быстро, что я едва успеваю следить за смыслом и, кажется, даже рот раскрыл. В соседних купе на нас оглядываются, потому что голос у Лики звонкий.
Она смеётся над моей растерянностью:
— Просто постоянно читаю книги про историю языка и вообще. Про бриттов, галлов, франков, там жутко интересно. Пропиталась, прониклась.
Глаза её в полумраке совершенно космические, и я делюсь с ней бутербродами и наливаю ещё чаю. Ехать ещё почти час, хотя я бы был не против, чтобы мы где-нибудь застряли часа на три. Провизии хватит, а болтать с этой девушкой и говорить ей всякие успокаивающие вещи я точно смогу несколько часов подряд.
Лика рассказывает мне, как сбываются её сны и как она угадывает погоду. Даже если она мне будет зачитывать гороскоп на следующую неделю, я всё равно буду слушать её с удовольствием. В нужные моменты я удивляюсь, и девушка довольна произведённым впечатлением.
— Вот только про бабушку совсем не хочу, чтобы сон сбылся.
Она тут же сникает, но к концу поездки мне удаётся её снова рассмешить, и я долго стою, глядя, как развевается её поэтический шарфик на ветру, пока она шагает в сторону своего дома.
Цветок на пляшущих волнах. Серебряная звёздная чешуйка, повисшая над грохочущей бездной. Я собираю фразы из Ремарка, чтобы однажды написать ей их. Сам я не в состоянии описать словами, насколько она кажется мне хрупкой лодочкой в океане обыденной жизни.
========== 12 августа, 18:40 ==========
Она погружается под воду, и крики птиц, все дневные звуки, шум ветра, голоса на том берегу — всё стихает, остаётся лишь мерный невнятный гул, и то он больше ощущается, чем слышен. Глаза раскрывать страшно, но она решается и уже через несколько мгновений привыкает к зеленоватым оттенкам, неясным пятнам солнца, угрожающим теням, к медлительным глубинным корягам и меланхоличным лентам водорослей. Пора бы глотнуть ещё воздуха, и девушка, едва коснувшись пальцами ног мягкого неровного дна, отталкивается и, как в замедленной съёмке, движется вверх, к солнечному расплывающемуся кругу, но он как будто не приближается, и вот что странно: это и неважно. Страха нет, он остался на поверхности, и воздух уже тоже не нужен, вот только вода прохладная, и короткое платье, облепившее тело, совсем не даёт тепла; в нём девушка сама себе кажется обнажённой. Но вот она почти у поверхности, стремительно движется вверх, и вытянутые ладони упираются в ледяное и скользкое, твёрдое, и только в этот момент девушку парализует страх. Лёд! Она бьётся об него снизу плечами, руками, переворачиваясь в мутной воде, отталкивается ступнями, ударяясь больно, и снова погружается на глубину: воздуха всё меньше, и только гул в висках, в ушах нарастает, пропитывает её тело. Она неловко вдыхает, чувствуя, как острый ком в груди жжёт её изнутри, захлёбывается водой и, мокрая и несчастная, рывком садится на постели.
Сумерки. За окном гудит дождь. Струи такие плотные, что даже грохота воды по подоконнику не слышно, и ощущение совсем как под водой.
Лика вытирает мокрые виски ладонями, промокает влажной простынёй плечи и грудь, потом комкает её и бросает на пол. Сползает с постели, шлёпает на кухню и залпом выпивает остывший чай, оставшийся в чашке. Потом долго стоит под прохладным душем, приходя в себя. Дверь в ванную она на всякий случай не закрывает. Тщательно, до красной кожи, вытирается и возвращается в полутёмную комнату, садится голышом на краешек растёрзанной постели и смотрит в окно, хмурясь. Ей совершенно не хочется, чтобы этот сон тоже сбылся.
Плечи и пятки болят, как будто она ударилась обо что-то твёрдое.
Лика подходит к балконной двери, приоткрывает её — запах дождя сразу в тысячу раз сильнее; она глубоко вдыхает, ощущая, как капли дождя долетают до её ног, запускает пятерню в густые мокрые волосы и думает, что, конечно, дождя хотелось, но не настолько сильно. Весь город же затопит… Прикрыв грудь, как будто кто-то может её увидеть через густую пелену падающей воды, она вглядывается вверх. Бессмысленное занятие; вообще ничего не видно; тогда Лика раскрывает дверь и, полностью осознавая безумие поступка, выходит на балкон, осторожно наступая на скользкие плитки. Дождь — во всех направлениях сразу, и поначалу девушка судорожно пытается вдохнуть; струи ледяные, плотные, ощущаются всем телом разом, и неожиданно это вызывает совершенно непривычное восхищение — посреди пустого города под беспощадным дождём, совершенно обнажённая, прижавшая локти к груди; она зажмуривается, запрокидывает голову. Ветер налетает снова и снова, и девушка думает, что это как музыка — духовые, мерный гул ударных, звенящие струны линий электропередач, грозящих оборваться — вдалеке под порывом сорвался какой-то рекламный щит, и даже звук его падения — как удар по струнам бас-гитары.
На мгновение дождь прекращается, и в эту паузу девушка остро ощущает свою беззащитность и наготу; она быстро поворачивается и толкает балконную дверь, захлопнувшуюся от порыва ветра. Та подаётся не сразу, и Лика леденеет, сразу вспомнив сон; но дверь всё же раскрывается, и девушка залетает внутрь, запахивается в огромное полотенце, и больше всего сейчас ей хочется, чтобы светопреставление закончилось. Она уже не видит в этом ливне ничего романтичного или захватывающего.
