— Я слышал: с женщиной, которую ты нашел, все будет в порядке, — сообщил он. — Шарина говорила, наверное, со слов отшельника. Ее одежда из шелка. Я не могу распознать покрой, но, похоже, она самая высококлассная, что когда-либо появлялась на нашем постоялом дворе.

Он помолчал, затем спросил:

— А с чего бы тебе толковать о Иоле, Гаррик?

Тот посмотрел на отца. Если бы вы взялись описывать Райза ор-Лавера, то вряд ли нашли бы какие-то исключительные слова, но при этом он так же выделялся на фоне прочих жителей Барки, как серебряное блюдо в коровнике. Райз был не выше своих соседей, да и особо стройным его не назовешь. Однако рядом с ним все местные мужчины казались какими-то грубыми и неотесанными. Его каштановые волосы до того как поседели были на тон светлее, чем у односельчан. В то время как большинство баркианцев отличалось продубленной кожей и квадратными подбородками, Райз имел изящное треугольное лицо с легким румянцем.

Он прожил в деревушке Барка семнадцать лет, а до того — еще шесть лет в Каркозе, столице Хафта. И все равно местные жители между собой называли его «чужак с Орнифала».

— Для набивки мягкой мебели, изготовления мочалок.

— Ну та женщина говорила, что она оттуда, — ответил Гаррик. — Так, во всяком случае, мне послышалось.

Райз в раздражении покачал головой.

— Она, конечно, образованная дама, но, боюсь, не в своем уме. Надеюсь, ее рассудка хватит, чтобы сообщить нам, кто сможет забрать ее отсюда, а заодно оплатить расходы по ее содержанию. Спору нет, одежда на ней дорогая, но ни кошелька, ни драгоценностей я что-то не приметил.

Гаррик досадливо поморщился. Хотя, с другой стороны, если б его отец не был именно таким человеком, ему никогда бы не удалось успешно содержать постоялый двор в глухомани вроде Барки. Он, конечно, не отказал бы в милосердии жертве кораблекрушения, но терпеть из-за своей доброты убытки не намеревался. Равно как и скрывать это.

— Могу я увидеть ее? — спросил Гаррик.

— Почему бы и нет? — вопросом на вопрос ответил Райз. — Она ведь находится в моем доме, если не ошибаюсь.

Гаррик направился к крыльцу, слыша за собой отцовское ворчание:

— Мало того, что проклятый шторм продырявил крышу в дюжине мест, так еще эта сумасшедшая свалилась на мою голову!

Утром Гаррик уложил спасенную женщину на кровать в большой общей комнате. Наверху имелись комнатки поменьше и поудобнее, где обычно останавливались состоятельные торговцы и владельцы скота. Но тогда он побоялся тащить ее по узкой крутой лестнице. Женщина и сейчас лежала там, где он ее оставил, — поскольку постояльцев в настоящий момент не было, ей никто здесь не мешал.

Около кровати с тюфяком из плетеной рисовой соломки, подоткнутой так, чтобы больная ненароком не скатилась, стоял на коленях Ноннус. Из кухни доносились голоса Лоры и Шарины. Фитиль одной из висячих масляных ламп был зажжен, чтобы добавить света к тому, который догорал за окошком.

— Она сказала, что ее зовут Теноктрис, — сообщил отшельник. Он говорил тихо, как человек, привыкший к одиночеству. — Думаю, она скоро поправится.

Гаррик присел рядом с отшельником — он не помнил случая, когда бы видел его так близко. Лицо и руки Ноннуса покрывали рубцы, что подчеркивалось игрой теней от лампы.

На пороге кухни показалась Шарина.

— Она выглядит ужасно, — ляпнул Гаррик, поглядев на сестру.

На женщине было шерстяное платье — похоже, из Лориных обносков, подумал Гаррик. Дыхание казалось слабым и прерывистым, а кожа приобрела нездоровый сероватый оттенок, которого утром Гаррик не заметил.

Ноннус сухо улыбнулся.

— Главные ее проблемы, — пояснил он, — это обезвоживание и солнечные ожоги. Я влил в нее столько молока с маслом, сколько она способна принять. Обгоревшую кожу покрыл мазью. И покрошил в молоко печенье с латуком, чтобы до утра побороть простуду.

Гаррик скривился. Теперь, после слов отшельника, он узнал запах ланолина, который, очевидно, входил в упомянутую мазь. Неудивительно, что кожа незнакомки выглядела такой лоснящейся.

— Латук помогает? — спросила Шарина.

— О да, — подтвердил Ноннус. — Я уварил сок до твердого состояния. Ожоги сами по себе не опасны, но они болят так, что забудешь о стреле в заднице.

— Не хотите поднять ее в верхние комнаты? — спросил Гаррик.

Ноннус покачал головой.

— Ваш отец сказал, что она может лежать здесь всю ночь, — сказал он. — Твоя сестра побудет с ней. Когда же женщина проснется, то сможет понемножку передвигаться сама. Если Госпоже будет угодно.

Гаррик впервые внимательно оглядел мускулистые руки отшельника. Теперь ему казалось довольно глупым прежнее предположение, что Ноннус не смог бы самостоятельно поднять женщину наверх.

— Мы отдали ее одежду Илне, чтобы она очистила платье от соли, — сообщила Шарина. — Там такая чудесная материя! Ты обратил внимание, Гаррик?

Тот пожал плечами. Он никогда особо не интересовался одеждой, но знал, что Илна, сестра Кашела, лучшая ткачиха в округе. Уж, наверное, она сможет позаботиться о любом платье…

— Как долго, по-вашему, пробыла она в воде? — спросил он У Ноннуса.

— День. Может, полтора, — ответил тот. — Думаю, не дольше. Иначе при такой светлой коже, как у нее, обязательно появились бы волдыри.

— Отец говорит: она не может быть из Йоля, — произнес юноша. — По его словам, Йоль затонул тысячу лет назад.

Отшельник едва заметно улыбнулся, но ничего не сказал. Слова Гаррика, строго говоря, не были вопросом, хотя он, очевидно, рассчитывал на ответ.

— А вы слышали про Йоль, Ноннус? — подала голос Шарина.

— Я слышал, что это далеко на востоке, — ответил Ноннус, подымаясь на ноги. — И что он затонул давным-давно, это правда. Но я при сем событии не присутствовал. Таким образом, я знаю только то, что говорят другие люди.

Он кивнул Гаррику, затем обернулся к Шарине. Хотя выражение лица при этом не поменялось, оно стало как-то мягче.

— Если, против ожидания, она проснется ночью, дай ей еще молока с маслом — сколько она захочет. А я вернусь утром.

Уже в дверях, не оборачиваясь, Ноннус добавил:

— Ну и, конечно, буду молиться за нее.

Кашел ор-Кенсет вышел из лесу, прислушиваясь к танцевальной мелодии, которую наигрывал на свирели Гаррик. Юноша сидел на пригорке, вокруг него, в низине, паслись овцы: из сочно-зеленых зарослей время от времени раздавалось блеяние.

Услышав шаги, Гаррик обернулся и отложил инструмент.

— Ну что, все в порядке? — спросил он.

— Да. Боджера щипала там почки кизила и запуталась шеей в колючках, когда у нее соскользнула задняя нога, — рассказывал Кашел, поднимаясь на пригорок. — Я все твержу Бейлину, что лучше уж забить эту овцу. Все равно в один прекрасный день, когда я буду не столь проворен, она сбежит или достанется на корм воронам. Но он говорит: уж больно молочная овца, к тому же до сих пор все обходилось — вот и опять я не позволил ей задохнуться…

— Да ты сам еле дышишь, — отозвался Гаррик. Он сидел, прислонившись спиной к священному дубу, чья раскидистая крона давала тень даже в самое знойное лето. Правда, сейчас он грелся на солнечной стороне. Здесь же, под деревом, лежал его колчан и распакованная сумка с завтраком. Поверх сумки Гаррик пристроил открытую книгу. Если Кашел благодаря помощи друга научился писать свое имя и мог прочесть несколько слов, то Гаррик был весьма ученым молодым человеком — он читал древних поэтов для собственного удовольствия.

— Пока, благодарение Госпоже, жив, — проворчал Кашел. — Но если так дальше пойдет, то мое везение однажды кончится.

Он обратил внимание на троицу овец, которые энергично трусили от лесной опушки. Что-то в них было не так. Эти животные и всегда-то выглядели идиотками с безумным взглядом, но сейчас к тому же что-то их напугало.

Кашел отправился с проверкой, оставив Гаррика присматривать за остальным стадом, которое разбрелось по лугу, спускавшемуся к южной границе деревни. Ну конечно, в лесу он обнаружил одну из бейлиновских красавиц, застрявшую в развилке дерева и неспособную выбраться самостоятельно.