Подобная документальная запись по реке Сылве присутствует и в некоторых последующих источниках – в описи М. Ф. Кайсарова 1623-1624 rr., в межевых книгах и подтвердительных «царских» грамотах в последующих дроблениях прикамских земель между членами этого олигархического клана. Само же остяцкое население на среднем участке Сылвы (в том числе и предполагаемая область «Тахчей»), вероятно, и на нижнем участке этой реки, после их «перевода» (завоевания) из-под прежней ногайской «опеки» под власть сибирского хана в начальный период этого десятилетия (в 1572-1573 гг.), пока оставалось под властью сибирского правителя. Где-то здесь, на средней Сылве, в предполагаемом Тахчеевом юрте, для присмотра за новыми землями и новыми данниками, вероятно, появилась и небольшая крепость с постоянным воинским гарнизоном, где, по донесению Строгановых царю, «собираются ратные люди сибирскова салтана да ходят ратью». А граница между строгановскими землями и Сибирским ханством условно установилась на реке Сылве несколько выше строгановской деревни Верхолузье.
В результате походов сибирских воинских людей в 1572-1573 гг. (первый поход, предположительно, был под руководством Бегбелия Агтакова, второй – под руководством царевича Маметкула) в полной зависимости сибирскому хану оказались и вогулы на среднем участке реки Чюсовой выше её притока Нижней (Межевой) Утки, у реки Бисерти (правобережный приток реки Уфа) и в верховье реки Сылвы. На реке же Чусовой граница между российскими строгановскими землями и Сибирским ханством после похода строгановского воинского отряда вверх по этой реке в 1574 году (или несколько позже, но до 1579 года), по мнению самих Строгановых (только не сибирского правителя), установилась по реке Утке (Межевой). Эти условные границы к 1579 году между российскими строгановскими землями и сибирским владением хана Кучума и стали ограничительной чертой в отводе Строгановым прикамских земель на реках Чусовой (Чюсовой) и Сылве московскими межевщиками (и переписчиками людей и их хозяйств) Иваном Игнатьевичем Яхонтовым «с товарищи».
По тексту Кунгурской летописи немало сомнений и вопросов возникает и по ряду других строк.
Прибыв на Сылву (если это взять за действительность) в самом начале октября по современному летоисчислению, казаки почему-то не спешат или просто не хотят покинуть эту реку до ледостава (река Сылва в наше время обычно начинает покрываться плотным льдом в тихих заводях и у берегов со слабым течением речной воды только с конца октября – начала ноября). За целый месяц они могли спокойно покинуть сылвинские воды, даже если и поднимались по реке довольно далеко. Вместо этого они некоторое время плавают по малонаселённой реке, где и поживиться особо-то и нечем для такой массы казаков (это не Волга с её купеческими караванами). Усиление холода (особенно ночами) и начавшиеся простудные заболевания вынуждают казаков остановиться на выбранном месте на зимовку. В те отдалённые времена, да и позже, для своих долговременных становищ и просто зимовок в приграничных зонах казаки предпочитали обустраиваться на пригожих речных островах; обычно это было даже основным условием. Ещё с прежних времён и государевы служилые люди для постройки новых городков и острогов обычно изыскивали подходящие речные острова. Это отмечается на Дону, на Волге, на Яике, на Днепре и на других реках. Окружающая вода речных проток, крутые берега острова и труднопреодолимые береговые заросли ивняка давали казакам (или государевым ратникам) хорошую дополнительную защиту от внезапного нападения неприятеля. На среднем участке Сылвы подходящего для зимовки острова казаки, естественно, не обнаружили – просто при отсутствии такового. Да и на коренных берегах среднего участка этой реки особо привлекательных мест для подъёма судов-стругов от весеннего ледохода и половодья на надпойменную террасу, при условии и неплохой защиты самих себя и своих судов от возможного военного нападения неприятеля, практически почти нет (в том числе и у сылвинского утёса-камня Ермак). И для своей зимовки казаками мог быть сделан не особо удачный выбор места у подножия Ледяной горы. Для самой зимовки казакам нужен был пологий склон берега, иначе им было бы невозможно вытащить на берег и поднять наверх (на надпойменную речную террасу) свои суда для защиты от весеннего ледохода и половодья. У Ледяной горы подъём судов на берег вполне отвечает такому условию. Но условия защиты судов и самой зимовки у подножия Ледяной горы от возможного военного нападения или каких-то других действий недружелюбных соседей (у которых казаки, по известиям кунгурского летописца, «едучи, < … > обирали хлебы и запасы»), да и других отдалённых инородцев здесь были не совсем удачными. Хотя с юга и имелось открытое пространство широкой Сылвы с её труднопреодолимыми береговыми зарослями (особенно для конницы), а с севера и запада крутые и местами скалистые склоны Ледяной горы, то с востока и юго-востока было открытое (может, и в то время степное) пространство. Да и с вершин Ледяной горы из дальнобойных луков практически простреливалась вся низменная неширокая береговая местность, где и мог быть зимний казачий стан.
Если и зимовали ермаковы казаки у Ледяной горы с её знаменитой пещерой (в то время попасть в неё можно было едва ли не ползком, и, естественно, она тогда людьми практически не использовалась) и древним Ермаковым городищем наверху, то это могло быть только при очень вынужденных условиях. Возможно, у подножия Ледяной горы в то время мог существовать небольшой остяцкий городок (или просто их небольшая деревня), который казаки могли использовать под своё зимовье. Если казаки и использовали для своей зимовки остяцкие жилища, изгнав их прежних жителей, то всё равно на несколько сотен казаков этого было мало. Казакам пришлось самим строить зимние жилища, и это ещё до ощутимых холодов. Для защиты самих себя и своих судов казакам пришлось построить и необходимые защитные сооружения (не могли же казаки беспечно зимовать).
Что касается далёкого зимнего похода казачьего отряда в 300 человек «по-за Камени», с целью поживиться у «закаменных» вогул, то из района их зимовки на берегу Сылвы у Ледяной горы такой разбойный поход едва ли мог быть на самом деле. Даже с выходом на существующую тогда недалёкую транзитную Казань – Сибирскую дорогу через Уральские горы (она проходила приблизительно двумя десятками километров южнее современного города Кунгур)6 расстояние до восточных склонов «Каменного Пояса» слишком большое – пожалуй, не менее 300 километров. Путь по этой горнолесной дороге «в Закаменье» проходил по малонаселённой, а на некоторых горных участках и вообще незаселённой местности. Естественно, дорога зимой не являлась наезженной, и казакам передвигаться на продолжительное расстояние по ней в такой период можно было только на лыжах.
Но если большой отряд волжских казаков верхом на лошадях, в стругах-ладьях или пешими представить вполне можно, то на лыжах (их ещё надо сделать) такой отряд в подобной ситуации представить практически невозможно. К тому же в зимний холод, с ночёвками у костра на мёрзлой земле или даже на снегу, далеко не уйдёшь, да и оставлять на продолжительное время с небольшой охраной суда, жилища и припасы всё же очень опасно. Немного поживиться они могли только у ближнего малочисленного населения сылвинских остяков, вогул и пришлых инородцев из поверженного двумя десятками лет ранее Казанского ханства – татар, черемисов-марийцев и вотяков (отяков)-удмуртов.
Проводимые во второй половине ХХ века археологические изыскания в районе Ледяной горы, конечно, масштабными не были. В результате исследований на Ледяной горе двух древних городищ, в непосредственной близости от входа в Ледяную пещеру, упоминаемого у кунгурского летописца «Ермакового» и находящегося в 300 метрах северо-западнее от него «Кунгурского», факт использования их казаками даже для своих дозоров выявлен не был. Оба эти городища археологи относят непосредственно только к Неволинской культуре древних финно-угров (VII-IX века н.э.). Надпойменная площадка от реки Сылвы до Ледяной горы археологами, видимо, обследованной не была; по крайней мере, данные на этот счёт отсутствуют.
