А Степан с женой и Иванушкой пошли домой. Алёнушка, прижимаясь к мужу, грустно сказала:

– Тяжело тебе, видно, досталось зелье оборотное.

– Откуда знаешь? – удивился молодец.

– Так кудри твои из золотых совсем седыми стали…

В маленькой кухне было душно и жарко, несмотря на работающую на полную мощь вытяжку над плитой. Аня бросила раздражённый взгляд на плотно закрытую дверь. Муж всегда ворчал из-за кухонных запахов, если они проникали в квартиру. Приходилось каждый раз терпеть духоту в закрытом помещении. Летом можно хотя бы открыть настежь окно, но сейчас была зима, легко простудиться.

Аня тяжело вздохнула и перевернула лопаточкой блин на сковороде. Проклятые, проклятые блины! И почему муж так их любит? Самой Ане на них уже и смотреть не хочется, не то что есть, да и для фигуры один вред. Вон Мишку как распёрло! Он же только отмахивается от жены, когда она вроде как шутя тычет пальцем в его нависающее над брючным ремнём пузо.

Сидит муженёк сейчас в комнате перед телевизором, похохатывая над очередным тупым шоу. Его не волнует, что Аня больше часа убила на какие-то гадские блины. Целый час жизни! И его уже не вернуть никогда, как и остальное время, потраченное на готовку, уборку и глажку.

Аня с ненавистью посмотрела на высоченную гору блинов на тарелке. Муж требовал жарить всегда помногу, с разными начинками: с творогом, фаршем, яблоками, с припёком и чёрт знает с чем ещё.

Сам-то он готовить не умеет, а вот поесть не дурак: мать всегда баловала единственного сыночка кулинарными изысками. Она почти каждый день Ане названивает и неизменно въедливым голосом интересуется, что нынче будет кушать её драгоценный Мишаня.

Аня вылила из кастрюльки остатки теста в сковороду и приоткрыла окно. Пока последний блин пёкся, она высунула нос между створок и жадно дышала свежим вечерним воздухом. Неужели так и вся жизнь пройдёт? Аня с тоской представила высоченные горы блинов, которые ей ещё предстоит испечь, и простонала в окно:

– Нет, нет, ну пожалуйста!

Она вдруг вспомнила о своей детской мечте стать исследовательницей диких джунглей Африки, жить там с каким-нибудь племенем аборигенов, учить их детишек письменности. Как было бы интересно изучать новый неизведанный мир, купаться в кристально-прозрачном озере и научиться ловить рыбу самодельной сетью.

Запах горелого отвлёк Аню от этих приятных мыслей. Она с сожалением отвернулась от окна и выключила конфорку под сковородой. Потом женщина с отвращением выкинула почерневший блин в мусорное ведро. Она не видела, как в это самое время к окну со стороны улицы прислонилось почти прозрачное лицо доброго духа. Пролетая мимо, он услышал отчаянные мысли женщины.

Через окно дух присмотрелся к тоненькой фигурке Ани, быстро перемещающейся по маленькой кухне. Он почувствовал, что она бесконечно несчастна, и решил исполнить её заветную мечту. А для чего же ещё нужны добрые духи? Он громко хлопнул в свои почти бесплотные белые ладони.

Аня обернулась на звук, но её тут же закружил возникший из ниоткуда сильный вихрь, очертания кухни смазались и исчезли, сменившись ярким солнцем и зеленью.

– Зай, где блины? – Недовольно крикнул в сторону кухни мужчина в старой футболке и отвисших на коленях штанах. Он уже было задремал на диване перед работающим телевизором, но сейчас беспокойно завозился и сел.

Когда жена не отозвалась, он, ворча что-то под нос, тяжело встал и направился на кухню. Нарочито громко шлёпая по линолеуму голыми ступнями (надо же показать степень своего раздражения!), мужчина открыл дверь на кухню и застыл на пороге. Он не мог осознать то, что увидел: Ани там не было. Горка золотистых блинов уже совсем остыла на столе.

Мужчина озадаченно оглядел пустую кухню и заметил на полу нечто яркое и необычное. Осторожно подняв этот предмет, он поднёс его к глазам. Это оказался крупный красный цветок, испускающий нежный экзотический аромат. Такие цветы не растут в городах, и уж точно не место им на маленьких душных кухнях.

-Забрали, забрали!.. – она суматошно забегала по кругу. Сёстры окружили, причитая в унисон и бестолково, вразнобой спрашивая:

– Что случилось? Кого забрали-то?

Глотая воздух широко раскрытым в ужасе ртом, она ответила:

– Детей, Боги снова забрали наших детей!

Старшая сестра сурово упрекнула:

– Чего ж не помешала? Ты же последняя с ними оставалась.

Понурившись, провинившаяся еле слышно пробормотала:

– А что я могла сделать? Муж вон пытался драться, да разве с Богами справишься?

Все разом посмотрели в сторону того, о ком она говорила. Он единственный из племени, кто смел изредка проявлять неповиновение Богам. Однако после последней трёпки от Всемогущих и он присмирел и стал прихрамывать на одну ногу.

– Кто мы супротив Богов? Так, мелочь. Всё-таки кормят нас они, заботятся, от опасностей охраняют… – продолжила виновница переполоха. Остальные поддакнули ей.

– Разве всё это стоит жизней наших детей? – старшая, горестно качая головой, отошла. Остальные тоже стали потихоньку расходиться в разные стороны. Оранжевый шар солнца медленно поднимался над головой многочисленного семейства. Вскоре утреннее происшествие стало забываться, а к вечеру и вовсе выветрилось из голов, не привыкших долго печалиться и раздумывать о чём-то.

Когда один из Богов пришёл, чтобы накормить своих подопечных, они радостно приветствовали его появление. Уходя, он по-хозяйски проверил, не отошла ли где железная сетка ограждения выгула. Всё было в порядке. С наступлением сумерек рыжие несушки во главе с хромым петухом зашли в свой курятник на ночлег.

Холодно торговать на улице зимой. Ну да что поделать, коли до пенсии ещё несколько лет, а на хорошее место уже не берут. Молодое поколение тоже хочет деньги зарабатывать, да не на заводах и фабриках, коих уже почти не осталось, а в тёплых офисах за компьютером. Вот и остаётся пожилым идти туда, куда молодёжь не заманишь – в торгаши, дворники да уборщицы.

Люда притопывала на месте – валенки не спасали от мороза. Под пуховиком на пояснице намотана старая шаль, на голове поверх шапки капюшон – а всё одно замёрзла. Постой-ка зимой на улице с утра до вечера! К концу дня, когда приезжал на москвиче – «сапоге» хозяин, Люда уже ног не чуяла, а пальцы на руках становились будто деревянные.

К вечеру густо повалил снег, пришлось накрывать лотки с товаром плёнкой. «Ну всё, не будет торговли» – тоскливо подумала Люда, глядя, как прохожие, пряча лица за шарфами и капюшонами, быстро бегут мимо неё. Она всё же попыталась заинтересовать их, нарочито – весело выкрикивая:

– Носочки шерстяные покупаем! Варежки! Мущщина, трико, футболки на вас недорого!

Всё было напрасно, усилившийся снегопад гнал людей мимо засыпанной снегом продавщицы. Короткий зимний день заканчивался, небо в серых тяжёлых тучах густо засинело. Тут и там вдоль улиц начали зажигаться фонари. Уставшие люди торопились с работы домой к горячему ужину.

Люда, тяжко вздохнув, начала собирать товар в большие клетчатые баулы. Вдруг робкий девичий голос заставил её разогнуться:

– Можно варежки, вон те, белые, из козьего пуха?

Люда, улыбаясь синими от холода губами, протянула молоденькой покупательнице пушистые варежки, встряхнула, чтоб нитки сильнее распушились. Услышав цену, девушка, не торгуясь, достала из сумочки кошелёк и стала отсчитывать купюры.

Люда же, наглаживая пуховые белоснежные рукавички, скороговоркой бормотала себе под нос: «Боль кусачая, боль тянучая, с моих рук уходи, в белы рученьки войди».

Расплатившись, девушка ушла, не зная, что вместе с покупкой уносит и болезнь пожилой продавщицы, от которой та ночами спать не может. Крутит боль её пальцы, а работа на холоде только усиливает мучения. Таблетки да мази Люде уже давно не помогают. Ну ничего, вот наденет девушка варежки заговорённые, и бедные старые руки перестанут болеть. А что вместо Люды другой человек будет страдать да по врачам безрезультатно бегать, продавщицу нисколько не волновало.