– Благодарю за совет. – ответила сухо Катрина. – Но я сама в состоянии распорядиться нашими средствами. До свидания.

Анна не слышала, что было дальше. Она не успела ничего понять, как дверь комнаты распахнулась, и доктор очень быстро ушел, а Катрина расплакалась. Она подошла к маме и обняла ее.

– Доченька… – протянула Катрина. – Я тебя очень люблю, но лучше тебе отойти от меня. – Прости за это. – она имела в виду слезы.

– Мама, пожалуйста, не плачь! – ответила тихо девочка. – Я сама могу за вами ухаживать, правда!

Катрина улыбнулась.

– Ты моя добрая девочка. Ты все слышала? – тронула дочку за щеку она. – Но доктор прав. Я думаю, что нам правда нужно позвать сиделку. Мне очень стыдно, что я не смогла сдержаться.

– А что он такого сказал?

– Я не смогу тебе объяснить, для меня это очень тяжело. – ответила Катрина и, закашлявшись, закрыла лицо рукой. – Пойди, поиграй с Угольком.

И Анне пришлось оставить маму и уйти.

Ей было очень тяжело это сделать. Девочка привыкла быть всегда рядом со своими родителями, обнимать их, целовать. И они всегда были рядом.

Сегодня не было дождя, и Анна взяв с собой Уголька, вышла на улицу. В горле у нее стоял ком, а потом девочка и сама заплакала, сама не понимая отчего. На сердце было тяжело. Взяв на руки Уголька, обняла его и уткнулась мокрым лицом в его короткую шерсть. Кот терпел несколько секунд, но потом недовольно мяукнул и попытался выскользнуть из объятий хозяйки. Анна не мешкая опустила его. Она подняла глаза к небу, и ее взгляд упал на пыльный фонарик под крышей. Внезапная мысль осенила ее.

«Фонарик! Вот что поможет!»

Она зажжет свечи за маму с папой, и они не будут болеть!

Анна не могла дождаться вечера, чтобы привести свою мысль в исполнение. Как-то ей не пришло в голову, что фонарик можно зажечь раньше, и вообще в любое время. Ей не пришлось долго ждать: сейчас темнело быстро. В сумерки начался дождь, и глухо барабанил по крыше. Было сыро и прохладно. В такую погоду никто по своему желанию на улицу не выйдет, а будет сидеть дома в тепле у камина и мурлыкать под нос какую-нибудь песенку. Но для Анны это было важно. Поэтому девочка раздобыла три свечи из папиной мастерской, спичек, и устремилась на улицу.

Оказавшись под крышей, она потянулась к фонарику, чтобы открыть его створку и поставить туда свечу. Внезапное сверкание молнии и гром испугали ее, Анна выронила свечки в грязь. Сердце гулко стучало в груди. Девочка подняла свечи дрожащей рукой, вытерла с них грязь подолом платья и осторожно зажгла фонарик. Еще один стоял на подоконнике снаружи с западной стороны и один – внутри на востоке. Это были фонарики родителей. А этот стоял на севере, на палке – ее.

Катрина, выплакавшись, закончила домашние дела, и принялась искать дочку, поняв что ее нет дома. Обойдя все комнаты, в том числе и подвал, и не обнаружив ее нигде, она забеспокоилась. Накинув пальто, она вышла на улицу и увидела, как Анна зажигает фонарик. Девочка повернулась на звук и увидела застывшую на пороге маму.

– Мама, для чего его зажигать? – спросила Анна, подойдя к маме.

– А чего бы ты хотела? – спросила ее та в ответ.

– Ничего. – сказала Анна.

Они обе вспомнили этот разговор, и теперь Анна ответила по-другому.

– Я хочу, чтобы вы выздоровели. И папа снова встал с кровати, и чтобы мы вместе… – Анна заплакала, не закончив.

– Вечером мы зажжем все вместе свои фонарики.

Казалось, что больше никогда они вместе не зажгут фонарики.

В глазах Катрины заблестели слезы. Она очень хотела бы обнять свою маленькую девочку, но не могла, чтобы ее не заразить. Катрина опустилась перед ней на колени и сказала негромко:

– Я верю, что твоя молитва будет услышана. – слезы катились по ее щекам, а Анна смотрела на маму и шмыгала носом. – И папа обязательно выздоровеет, и мы все вместе зажжем наши фонарики.

– Когда мы сможем опять обниматься? – спросила, глотая слезы, Анна. Она долго пыталась быть взрослой, но все же на самом деле была ребенком, который очень скучал по своим родителям.

– Скоро, зайчик, скоро. – Катрина сделала паузу и поднялась, протянув руку дочке. – Пойдем в дом. Я тоже зажгу свой фонарик.

Анна не взяла маму за руку, но пошла за ней вслед. И заходя внутрь, оглянулась на фонарик. Он светил, и огонек надежды зажегся и в ее маленьком сердце.

Вскоре Катрине стало хуже, а к ним домой пришла сиделка по имени Сара. Судя по виду этой полной румяной женщины, к ней не могла пристать никакая зараза. Анна, не привыкшая к незнакомым людям, – тем более, взрослым, – отнеслась к ней настороженно. По природе девочка была дружелюбной, но спустя время так и не смогла привыкнуть к повсюду разложенному луку, запаху чеснока, которым пропахла насквозь Сара, и, особенно, к тому, что женщина не переносила на дух котов. Угольку пришлось несладко, и он почти всегда сидел в комнате Анны.

– Зачем вы его обижаете? – спросила Анна, когда сиделка замахнулась веником в очередной раз на Уголька. – Он просто хочет есть.

– Я пришла обслуживать людей, а не котов. – резко ответила Сара, и Анне стало не по себе от ее слов.

Через какое-то время Катрина слегла, и очень мало вставала, поэтому Сара теперь занималась еще готовкой. И хоть бедные родители Анны почти ничего не ели, ей нужно было кормить «этого непоседливого ребенка», и, конечно же, саму себя. У самой Сары был аппетит прекрасный – она съедала за раз по 2-3 тарелки. Уголька она не кормила, и Анна ничего не смогла с этим сделать. Поэтому часть своей еды она разделяла с ним, в итоге оба они оставались полуголодными. Потом Анна тайком от Сары подкармливала Уголька, съедала кусок хлеба и вместе они уходили спать.

Снова приходил доктор, и Анна слышала, как он сделал замечание маме, сказав о том, что ей следовало раньше позвать сиделку. Что ответила Катрина, Анна не услышала: теперь мама говорила очень тихо.

Так прошло несколько дней. Сара взяла в руки все домашнее хозяйство. Она ухаживала за двумя взрослыми больными и следила, чтобы Анна была сыта, одета и обута как следует. Анна не раз видела, как Сара с невозмутимым видом ест дольками лук или лимон, а ей самой пришлось есть по часам, вставать и ложиться в одно и то же время. Привыкшая к тому, что во всем этом у нее была полная свобода, которую ей давали родители раньше, Анне было не по себе. Ей хотелось капризничать, не делать того, что велит Сара, или делать все наоборот, но потом она вспоминала о родителях и понимая, что происходит, слушалась эту женщину, смиренно заправляла кровать и шла спать, когда ей говорили. Скоро девочке стало очень неуютно, душно и холодно в месте, которое она столько лет называла своим ДОМОМ. Месте, которое стало домом, благодаря папиному трудолюбию, веселости и маминой любви и теплу. Много дней уже ничего не касалась нежная материнская рука, и, думая об этом, Анна обнимала подушку и проглатывала ком, неожиданно появляющийся в горле. Маленькой девочке было одиноко и грустно одной в комнате, где теперь проходила большая часть ее жизни.

Однажды она ходила посмотреть на родителей хотя бы одним глазком, и то тайком, потому что Сара ей запретила ходить в родительскую комнату, чтобы девочка не заразилась. Но страх заболеть гораздо меньше тоски терзал ее маленькое сердце. Анна не могла ни о чем говорить с мамой и папой, и не могла ни о чем их спрашивать: они больше не говорили, и часто лежала влажная салфетка на их засохших губах. Анна стояла посреди комнаты, глядя на милые лица, и ей стало невыносимо жаль их. Плечи задрожали, в горле появился снова ком, и девочка заплакала. Анна не знала, спят ли родители и слышат ли ее, поэтому сдерживала голос, но это было очень сложно, потому что через эти слезы пыталась излиться наружу вся ее боль, накопленная в сердце.