Вали с вечера нет дома. Раскрываю настежь все окна, убираюсь в комнате, прибавляю громкость на ноутбуке, но плоский звук почти не слышен за многоголосием лета, влетевшим в сырую квартиру со двора. Горланю песни из плейлиста Ви, заслушанные когда-то до дыр, машу веником и шваброй и улыбаюсь – по-настоящему, от всей души.

Ближе к обеду забегает тетя Анжела, справляется о моих делах, сует в руки пластиковый контейнер с чем-то горяченьким, говорит, что Ви уже на месте – час назад ее встретил отец. Приглашает подниматься к ним как можно чаще, не стесняться. Я благодарю, киваю – и улыбаюсь, улыбаюсь, улыбаюсь…

Сегодня я прожила целый день так же, как свою жизнь проживает Ви: посвятила его себе, радовалась, смеялась и пела. Но, выйдя с полотенцем на голове из ванной, наткнулась на бледного Валю. Крючковатые пальцы крепко сжимали кухонный нож.

– Кто такая? Ведьма, ведьма! Отродье… – В приступе белой горячки он кинулся на меня, и я, едва успев схватить кеды, выскочила в подъезд.

Такое случалось и раньше.

У меня трясутся руки, но на лице застыла улыбка. К счастью, Валька низкорослый и хлипкий, и как только хватался за нож – мать выталкивала его вон. Он возвращался в свою комнату в старой кирпичной общаге, где сгнила канализация и обитали мириады тараканов. Я спрашивала мать, на кой черт ей сдался Валя, и та не без гордости отвечала:

– Ты че? У него ж «афганская» пенсия, и жилье, как законной супруге, мне перейдет. А ты думала, я дура, да? – и заливисто смеялась.

Закусив губу, я натягиваю под лестницей кеды, прячу полотенце за ржавым радиатором, поправляю классный и удобный спортивный костюм Вики, что, по счастью, надела перед выходом из ванной. Распутываю пальцами мокрые волосы, выхожу на улицу. У двери быстро нажимаю на домофоне «13», но в квартире Ви никто не снимает трубку.

– Анжелка куда-то уехала. Машины, глянь, нет… – подсказывают с лавочки сердобольные бабки.

Сбрасываю вызов, прячу руки в карманы черной олимпийки и, будто так и было задумано, ухожу.

Разгар июльского вечера, все спешат за город, к водоемам. Пожилые дачницы в трико, оставляя за собой шлейф из запахов костра, лука, укропа и петрушки, тащат на себе старые туристические рюкзаки. За руку гуляют влюбленные парочки, дети гоняют на роликах и велосипедах, в низком небе носятся стрижи – а я просто иду вперед, хотя идти мне некуда.

Где-то далеко моя солнечная Ви обустраивает новую комнату: ставит кровать по фэншуй, отодвигает стол от окна, срывает шторы, чтобы ничто не отгораживало от яркого света.

– Ох, Ви… Где же ты, Ви? – всхлипываю и набрасываю на голову капюшон.

Мысленно переношусь в другой часовой пояс – так я не заметила, как прошла пять трамвайных остановок, а теперь очнулась – сгущаются сумерки, с набережной тянет холодом и мутным запахом стоячей воды. Я в Кошатнике. Озираюсь по сторонам. Ноги гудят. Прижимаюсь грудью к мраморному ограждению, пытаюсь перевести дух, закрываю глаза. Открываю – и как на ладони вижу мой сонный город, сияющий огнями, нитями золотых бус. Завороженно разглядываю пейзаж, пытаюсь сохранить в памяти рифмы.

Сегодня в Кошатнике никого нет, только черный силуэт одинокого парня, точно так же застывшего над панорамой, кажется знакомым. Настолько знакомым, что я даже закашлялась.

Он оборачивается, хлопает ладонью по мрамору и смеется:

– О-ох, чтоб меня! Боевая подруга Таня! Какими судьбами ты здесь, Солнце?

Че направляется в мою сторону. В панике я делаю шаг назад, но вдруг на смену волнению приходят смирение и облегчение: даже если мы проведем вместе всего пару мгновений, хотя бы в эти минуты вынужденная ночь вне дома будет безопасной.

Улыбаюсь в ответ и снимаю капюшон:

– Гуляю. А ты?

– Тоже!

Че ловко подтягивается, садится на парапет. У меня закружилась голова: я до одури боюсь высоты. Мы молча смотрели на огромные ели вокруг площади. Я пыталась придумать, как продолжить разговор, но во рту пересохло, и голос пропал.

– Поздновато для прогулок, – непринужденно произносит Че, вырывая меня из трясины неуверенности, и снова сияет звездной улыбкой.

– Поздновато? – смеюсь. – Да ночь только начинается! – Он подозрительно покосился на меня, и я поспешно пустилась в оправдания: – Ты не так понял! Я не такая… я к тому, что впереди ночь, а мне идти некуда.

– Боже, какое офигительное совпадение! – пораженно восклицает Че, но в его тоне мне послышалась странная обреченность.

– Совпадение? Отчим тоже бросился на тебя с ножом? – спрашиваю, и слова тут же встают поперек горла: Че о моих проблемах знать совсем не обязательно. Кусаю губу и ищу слова для того, чтобы перевести сказанное в шутку, но Че все так же безмятежно отвечает:

– Нет, не с ножом. Мой предпочитает старый добрый солдатский ремень с пряжкой.

Шумят моторы машин, стрекочут сверчки, о чем-то шепчутся листья в кронах старых тополей, но и эти звуки не громче оглушившей меня тишины. Люди, которые живут в уютных квартирах с цветами на подоконниках, с идеальной жизнью, настоящей любовью, которые имеют крепкие семьи и летают высоко, почти у Солнца – Че ведь один из них. Так что за бред он несет?

– Меня ему уже не достать, но этот урод лупит близнецов, моих младших братьев. Им по восемь лет. – Че будто ведет репортаж с развлекательного мероприятия, и его манера держаться так расходится с содержанием рассказа, что становится страшно. – Мама не хочет ничего замечать. Не видит – значит проблемы нет. А я не выдержал, скрутил его и поставил фингал. Мать попросила не показываться дома. Я свалил, и вот теперь тут.

Че ухмыляется, и мне хочется сбить эту ненастоящую улыбку с его лица, потому что она искусственная, а я вижу его душу. И вдруг осознаю, что точно такая же улыбка почти всю жизнь спасает и меня. Забыв о головокружении, забираюсь на парапет и сажусь рядом с Че.

Он единственный в семье, кто носит другую фамилию – фамилию отца, когда-то бросившего мать. Впоследствии мать вышла замуж за коллегу – университетского преподавателя, родила близнецов и много лет терпит садистские замашки мужа. Воспитанием Че занималась бабушка, которой не стало полтора года назад.

Я смотрю на него во все глаза: надо же, Че – не вырезанная из журнала картинка. Он настоящий. И снова возникает дежавю – как же мы с ним похожи.

Я тоже рассказываю все о своей бесцветной жизни. Мне не стыдно. С каждым словом тяжесть вытесняется из груди эйфорией, ведь Че, склонив голову, слушает. Молча слушает.

Он близко, он теплый, от него так приятно пахнет. Я знаю, что это за парфюм: Ви сбилась с ног, но разыскала, чтобы сделать любимому подарок.

Ви… Моя подруга Ви любит этого парня, а он любит ее. Так что же здесь делаю я?

Обжигающий стыд парализует. Поспешно подавляю чувства, о существовании которых раньше предпочитала не думать, и громко подытоживаю:

– Так что если бы не Ви, меня бы здесь не было!

Однако совесть чище не стала.

Че вздрагивает и отводит глаза.

– Она и меня вытащила. Я двух слов связать не мог после похорон бабушки, а меня воткнули ведущим на школьном вечере. Ви подошла ко мне и спросила, все ли со мной в порядке. Она словно прочитала меня, заняла собой все мысли. – Че подносит к лицу ладони, ожесточенно трет виски, снова поднимает взгляд и севшим голосом произносит: – Я не верю, что все так, как она сказала. Я не верю. Или… Солнце, ну где я накосячил?!

Че смотрит сквозь меня, от его боли во мне стынет кровь. Сейчас к чертовой матери я все исправлю. Скажу ему, что Ви тоже страдает, что она ему солгала.

– Будто это что-то может изменить! – Че обрывает мои намерения и спрыгивает на асфальт. – Наша с тобой жизнь, Солнце, полный отстой! Пошли развлекаться!

Тенью соскальзываю с ограждения, спешу за Че, недоумеваю и прошу пояснений:

– Какие еще развлечения в три часа ночи?!

– Вандализм! – На ходу он сбрасывает с плеча рюкзак и подмигивает мне. – То, что доктор прописал, если нужно прийти в норму.