– Фафио, – прошамкал Гилберт.
Слоад небрежно кивнул.
– Ты друщок Лейрена?
«Лирена? Откуда он знает?»
Берт зажевал большой кусок и, тяжело дыша, переспросил:
– Фей? Он ф Ковове ве быв…
– Тоще бещприщорник, – сказал слоад и повернулся к покупателям. Ближайший к нему старикашка ткнул в поднос с черным хлебом, протянул монету и показал один палец. Слоад кивнул, взял монету, завернул буханку и передал ему. – Он щ ребятами тоще иногда прихожит, – его взгляд вдруг застыл в толпе. Он вытянул шею и покачался, чтобы разглядеть кого-то за народом. – А вон он, пощтреленок, голодный щакал!
Берт обернулся и увидел, как из толпы с улыбкой выходит редгарденыш, на вид даже младше. Коротко стриженые волосы, как были у Фуфела, а глаза жалобные, как у Лирена. Одет в какую-то рвань, но на талию повязал кожаный ремень с пряжкой в форме ромба, так что смотрелось не так убого. Он стал щебетать с булочником на хаммерфеллике. И тот точно называл его Лейреном. Гилберт торопливо дожевывал пирожок, чувствуя, как краски жизни возвращаются. Когда слоад указал на него пальцем, он суетливо вытирал рот от крошек.
– А этот щ вами?
Лейрен обернулся с недоверием, но безобидным. Берт увидел, как за пояс у него заткнута какая-то железная арматурина.
– Не с нами, – сказал Лейрен и прищурился: – А ты с кем? Из Улья или от Седого?
– Я ни с кем. Я из Сиродила сбежал.
Лейрен недоверчиво покосился.
– Почему?
– Заколебал кое-кто.
– Предки?
– Ага.
Лейрен многозначительно закивал. Снова смерил Берта глазами, подошел поближе и обдал запахом броженых фруктов.
– Как зовут?
– Гилберт Гвенделл, – его рука уже дернулась подняться для рукопожатия, но он увидел, что Лейрен свою поднимать не собирается. – А ты Лейрен? Просто у меня в Корроле был друг Лирен.
Берту даже показалось, что тот замялся, словно его это обидело. Лейрен нахмурился, но сразу вернул улыбку.
– Меня еще Кислым зовут. А!…
Он спохватился и протянул ему руку. Берт пожал ее с долей растерянности, хоть и постарался жать как следует, не крепко, но и не слабо. “Сильнее, чем держишь пиструн, пока ссышь, но слабее, чем хватаешь девку за жопу”, говорил Нивенир. У Кислого была сухая и мягкая ладонь.
– Вспомнил, – усмехнулся Кислый. – Вы же в Империи так здороваетесь.
– А разве Хаммерфелл – не Империя?
Кислый неопределенно покачал головой, зажмурив один глаз.
– Философский вопрос, Гвенделл, философский. По мне, так нет.
Они сошли с пути громыхающего обоза. Тот удалился в соседний квартал. С брусчатки за ним тянулся хвост пыли.
– Раз ты сбежал, то, получается, у тебя и дома нет? – спросил Лейрен. Гилберт нехотя кивнул. Тогда Кислый просиял: – И ты ни с кем?
– А с кем я тут должен быть?
– Будешь с нами в Гнезде, Гвенделл, – Кислый повернулся к слоаду, сказал что-то на хаммерфеллике, и тот подал ему мешок с хлебом. Лейрен кивнул, закинул мешок на спину и повел Гилберта по залитой солнцем площади. Ногу Берта задевал конец его арматурины. – Чтобы Улей не наглел.
– Чего? Какое Гнездо?
– Ты же не в курсе, точно. Дело такое: мы живем в Гнезде, – это дом у нас такой недалеко от рынка. Еще есть Улей, тоже дом в том же квартале, там всякие козлы живут. Мы с ними вечно за справедливость воюем. Да… За справедливость и чистое небо над головой, – Кислый мечтательно поднял взгляд в безоблачное голубое небо и вздохнул. – Ну, а про Седого потом расскажу, если приживешься.
– У вас какие-то банды? – с восторгом спросил Берт. – У меня тоже в Корроле была. Нас мошкарой называли.
– Тогда, Гвенделл, точно приживешься, – Кислый поучительно потрепал его по плечу.
– Не называй меня так.
– А что?
Берт закусил губу. Такая же фамилия у отца, а его хотелось забыть как можно скорее.
– Ничего, зови по имени и все.
Над головой проплыла арка, ведущая в соседний район, и на глаза легла холодная тень.
– Если останешься, тебе кличку дадут, – Кислый поправил мешок на спине. Мимо них прошли две девчушки и захихикали, когда Лейрен посмотрел на них со оживленным трепетом. Чуть не поклонился. Берт проводил их взглядом, задержавшись на юбках, ниспадающих по округлым ягодицам.
Оба чуть не врезались в уличный фонарь. Кислый обхватил рукой нагретый солнцем столб и прислонился к нему щекой.
– Когда я стану Ансеем, они будут смотреть на меня совсем по-другому…
– Кем станешь?
– Святым Меча, – зачарованно говорил Кислый. – Одним из легендарных паладинов. У меня будет свой Шехай… Свой могучий меч, – он любовно взялся за арматурину. – Я уже учусь с ним медитировать. И они, – Кислый кивнул вслед девчонкам, – Будут рады увидеть меня снова.
– Я знал одного пацана, от которого девки текли только потому, что он полная идиотина.
Кислый поднял голову и вопросительно уставился на него.
– Что? Как ты про них сказал?
– Текли.
– Это… – Лейрен оббежал глазами улицу и повернулся к нему с хитрой улыбкой: – Это интересное слово, Гвенд… Извиняй.
– Извиняю, – Берт ответил той же лукавой улыбкой. – Так где Гнездо это ваше?
Лейрен провел его через богатый квартал – имперские дома с балконами и резными лепнинами (почти как в Скинграде, подумал Берт), богатые магазины, витрины с украшениями, духами и одеждой, симпатичные скверы с цветущими розовыми кустиками, выкладки с коврами и посудой. Здесь обитали зажиточные люди, и Гилберт сразу сказал Лейрену, что здесь можно неплохо “почесать”. Кислый ответил, что хоть воровство они и не называли чесом, но занимались им уже давно. А еще шепнул, чтобы в Гнезде поменьше очевидностей говорил. “Мы тут все взрослые люди, запомни”, добавил он.
Затем они прошли через шумный рынок – скопище палаток, вроде той у “Жирного жаба”, с разноцветными навесами. Тут продавали все – мечи, еду, детские игрушки, пойло, ковры, украшения, духи и одежду (попроще, чем в богатом квартале), посуду, книги, магикалии и зелья, поросят, щенков, домашних птиц, инструменты, ткани, алхимические препараты. Берт едва мог запомнить половину из того, что успел увидеть, пока Кислый вел его между рядов. В воздухе мешались запахи всего, что тут было, но больше всего пахло потом толпящихся здесь горожан.
После рынка Кислый повернул за угол, и Берт увидел улицу с серыми домами, похожими на покоцанные каменные коробки. В некоторых покосились ставни. Между балконов протянулись бельевые веревки, и болтающиеся на них тряпки походили на бесцветные праздничные флажки. Они почти закрывали квартал от солнца, поэтому здесь было прохладнее и темнее. Пахло сыростью и мылом.
– Гнездо вон там, – Кислый указал на двухэтажный дом с заколоченными окнами, приткнувшийся между двумя домами повыше. Его огораживал забор, а между ними оставался небольшой дворик с зарослями лютика и одуванчиков. На двери мелом нацарапали лицо улыбающейся длинноволосой девушки. – Ты только не переживай, окна только спереди заколотили, а сзади мы все сорвали.
– А что это за девчонка? – спросил Берт, когда они зашли во двор. Из дома слышалось бормотание.
– Красотка.
– Ага, но зачем она тут?
– Поймешь.
– А Улей где? – Гилберт оглянулся на улицу.
– Вон, – Кислый кивнул в конец квартала. Там приютился похожий на Гнездо дом, только на двери нарисовали осу. Во дворе росла сирень. – Плохо, конечно, что мы с ними рядом живем, но больше никак. Свободные дома есть только в трущобах у канала, но уж лучше рядом с Ульем, поверь.
– Почему воюете?
– Не «почему», а «за что», – Кислый взялся за ручку двери, но открывать не спешил. – За жизнь. Никому из нас не сладко, – кроме Красотки, может быть, – вот мы и тычемся. А ты что думал? Нам тут как бы с голоду не крякнуть.
Гилберт кивнул, и Лейрен провел его в прихожую. Их окутал запах жженой древесины и затхлости. Стены местами пошарпаны, с потеками, но Берт видел и похуже. В углу потолка над дверью свисала тоненькая паутина, а на ней сидел упитанный паук-крестовик и теребил лапками дохлую мушку. Справа на стене кто-то выскоблил ножом: “ВОТ И ТЫ”.