Оба молчали и смотрели перед собой. За окном кто-то прошел, бряцая железными сапогами. Патруль, наверное. Потом снова повисла тишина. Берт слышал только сипящее папино дыхание.

– Ты ведь уже большой, – наконец сказал отец. – Ты должен… Мы с тобой должны учиться жить без мамы. Потому что…

Он протяжно вздохнул и потер переносицу. У Берта сжалось сердце.

– Ты уже большой, – повторил папа, не убирая руку от лица. – Тебе надо знать. Мама не придет.

Берт вздрогнул и поднял на него глаза. Их снова защипали слезы.

– Почему?

– Ее больше нет, Кнопочка— папа с надеждой посмотрел на него, будто умоляя понять сразу.

– П-почему? – голос Гилберта дрогнул.

Отец запрокинул голову и зажмурился. Пальцы снова потянулись к переносице и стали ее растирать.

– Пап?

– Просто ее не стало, – медленно произнес папа, вкладывая в каждое слово особый смысл, который очень хотелось донести Гилберту. – Когда ты болел.

Берт смотрел на него во все глаза. В уголке правого застыла новая слеза и дрожала, готовясь поползти по щеке. Знакомая боль грызла горло.

– Мама умерла? – спросил Гилберт так тихо, что папа поначалу даже не услышал. А когда услышал, удивился странной нотке взрослости в его голосе.

Он опустил на Берта глаза и провел ладонью по макушке. Безжизненно, совсем не так, как гладил, пока была мама. И промолчал.

Гилберт поджал к груди ноги, обхватил себя руками и уткнулся носом между коленей. Внутри стало холодно, точно кто-то пустил туда сквозняк. Он почувствовал папину руку у себя на спине и сжался в комок. Слеза скатилась по щеке и капнула на покрывало, оставив там темное пятнышко.

Папа прижал Берта к себе и вздохнул. Перед глазами пронеслась та минута, когда он зашел в комнату Гилберта и увидел, как Керис, сидевшая над ним все девять дней, пока тот беспробудно спал, неподвижно лежала рядом у изголовья. Папа, думая, что она уснула, потормошил ее, но Керис не дышала. Затем перевернул на спину. Глаза были открыты и бессмысленно смотрели в пустоту.

У нее остановилось сердце. Те девять дней Керис почти не выходила из комнаты Берта, вряд ли спала и ела. И так худая, она прямо иссохла. Под глазами залегли темные круги.

Через пару часов, как ее похоронили, Берт очнулся. И спросил, где мама.

Несправедливо. Но сама жизнь в тот год была несправедливой ко всем.

– Кнопочка, мы с тобой будем вместе, – шепнул папа и поерошил темные волосы Берта громадной ладонью. – Мама бы этого хотела.

Гилберт заскулил и вжался щекой в плотную рубашку на груди папы. Кроме опилок, от него пахло чем-то кислым. Спиртом.

Мир за окном померк и замолчал. Берт подумал, что все закончилось. Остался только папа, обнимающий его большими жилистыми руками. И больше ничего.

В коридоре снова распахнулась дверь, но Берт даже голову не поднял. Отец обернулся и увидел в проеме Лереси. У нее было такое же усталое лицо, как и у всех в городе.

– Чего так рано? – со слабым недоумением спросила она, глядя на Гилберта в его руках. Тоже без всякого интереса.

– Рабочих в замке решили сократить, – тихо ответил папа, стараясь не двигаться, чтобы не тревожить Берт.

– И тебя поди?

Папа вздохнул и отвернулся в окно.

– Делать что будешь? – Лереси равнодушно прислонилась к косяку и уперлась кулаком в бок.

– Придумаю.

– Мгм. У нас все в городе сидят думают. Кто быстрее придумает.

– Иди домой, Лер, – папа снова погладил всхлипывающего Берта по голове. – Пока не надо приходить.

Она причмокнула, сдвинув губы на бок, и пристально посмотрела на Гилберта. Тот спрятался под рукой папы, так что выглядывала только макушка.

– Если что, зови, – сказала Лер с неожиданным сочувствием. – Может, подольше оставаться смогу.

Она осторожно подошла к ним, присела на корточки перед Гилбертом и погладила по плечику.

– Все хорошо будет, маленький. Найдет твой оболтус работу. Я с тобой побуду. Все наладится.

– Я про Керис рассказал, – шепнул ей папа.

Лереси настороженно перевела на него взгляд и покачала головой.

– Ему всего четыре, балда.

– Он должен знать. Уже большой. Сам спросил.

– Большой? В четыре года? А дальше что? В шесть в наемники его сдашь? А в семь в гарнизон сплавишь?

– Прекрати, Лер. Не врать же ему.

– От тебя еще и перегаром разит, – прошипела она, испепеляя отца взглядом. – Накидаться уже успел!

– Не при ребенке. Уходи, прошу тебя.

Лереси сжала челюсти так, что желваки выступили. Она встала и наклонилась к Гилберту, хотя видела только затылок и ухо.

– Не бойся, маленький. Если этот козлина спьяну свалится в канаву, я тебя заберу.

– Лер! – шикнул папа и прижал Берта к себе.

–Если б не было у меня мужа, я б за тебя вышла, когда Керис не стало. Мальчику мать нужна, а то такой, как ты, Глэй, его по миру пустит. Хоть бы не напивался, идиотина.

– Уходи, Лер.

Она напоследок погладила Гилберта по затылку и пошла в коридор. Папа проводил ее отвращенным взглядом. Когда дверь захлопнулась, он разжал объятия, взял Берта за плечи и посмотрел на него.

Гилберт немного напоминал мышонка своим тоненьким личиком, узким подбородком с ямочкой и черными, как у зверька, глазами. Все говорили, и папа сам видел, что они с ним очень похожи. Разве что нос был мамин – аккуратненький, вздернутый, – и ресницы по-девчачьи густые. Да и сам он был больше похож на девочку.

– Ты ее не слушай, – шепнул папа. – Я тебя не брошу.

– Я не хочу, чтобы она меня забирала, – промямлил Гилберт, вытирая рукавом слезы.

– Не заберет. У нас с тобой все будет хорошо. Я тебе обещаю. А теперь ты мне пообещай.

Берт всхлипнул и нерешительно поднял глаза на папу. Голова еще болела.

– Что обещать?

– Что мы с тобой выстоим. И все у нас будет хорошо.

На глазах у Гилберта дрожала влага. Он всхлипнул, вытерев нос рукавом. Это был первый долгий разговор с папой, если раньше они вообще разговаривали. Его бархатистый бас еще казался немного чужим, но теперь Берт постепенно к нему привыкал.

Он отдышался и посмотрел на папу.

– Обещаю.

– Молодец, Кнопка, – улыбнулся папа.

Берт никогда еще не видел его улыбку.

Как девка

Работу папа нашел. Его взяли в патруль, ведь он был почти на голову выше большинства стражников, крупнее раза в полтора и хорошо обращался с клейморой. Платили больше, чем замковому разнорабочему, но жалованье часто задерживали. К тому он стал работать целыми сутками, и приходил уже хорошо за полночь, если не приходилось оставаться ждать смену. Утешало только то, что платили по-людски.

Ему казалось, что их с Бертом жизнь мало-помалу выглаживалась. Да, он стал видеть Берта еще реже, но зато стали водиться деньги. Отец даже стал прикидывать, какому учителю можно будет его отдать, когда немного подрастет. В местной Гильдии Бойцов таких полно, потому что после Кризиса контрактов у них стало меньше, а деньги нужны. Только свистни и помахай кошельком – прибегут, как миленькие.

Но у Гилберта было на уме совсем другое. Первое время, когда отец уходил на службу, он слонялся по дому под присмотром Лереси. Она учила его вести быт, чтобы “не вырос трутнем”. Еще читать и писать. Она приносила из дома разные книги (в основном морровиндские, но тоже интересные) и читала вслух вместе с ним.

Особенно ему нравились “Лунный Лорхан” (а сама история про его Сердце, из которого выросла Красная гора, и как из капли его крови появился Амулет Королей, казалась ему просто невообразимой) и “Поучения благой Альмалексии”. Больше всего Берта смешила глава “Подозрительный лекарь”. Он перечитывал ее снова и снова. Как-то раз спросил у Лереси:

– Это получается, что если ты говоришь, какой ты умный, то ты глупый?

– Да, полная идиотина, – кивала Лер.

– Я еще не слышал, чтобы кто-то говорил, что он умный.

– Значит, вокруг меньше дураков, чем кажется.

Позже Лереси принесла три тома “Биографии Барензии” и сказала, что эта данмерка когда-то была королевой Вэйреста, где выросла его мама.