И все же… их было много. А когда в помощь войскам прислали Языков и те проломили укрепления, судьба Форелхоста была решена.
Дальше было хуже. Войдя в крепость, войска нашли всех внутри мертвыми. Одни отравились, другие вскрыли себе вены, но, так или иначе, все они покончили с жизнью, не дожидаясь плена. Люди Скорма, уяснив, что битва закончилась, не начавшись, тут же устроились в теплой крепости, а наутро половина их оказалась мертва. Колодец был отравлен.
“Да защитят нас Восемь от драконов и безумцев, что их почитают,” возмущенно разорялся Скорм в своих кривых заметках. “Как эти сектанты могли отравить свою же воду! Из-за этой катастрофы мы потеряли больше людей, чем при захвате крепостного двора!..”
Батюшки, заскрежетала зубами Рыцарь-Дракон. Сколько праведного гнева в этих каракулях. Как могли проклятые драконолюбцы отравить воду, которую собрались пить добрые солдаты Харальда! Как посмели они противиться осаде, как посмели отнять собственные жизни, не желая повторить судьбу фалмеров, сотнями и тысячами гибнувших при постройке Виндхельма!..
Что и говорить - ужасный, просто чудовищный культ.
В записях Скорма говорилось о призраках, нападавших на солдат, и о том, что войска буквально бежали из Форелхоста, не желая оставаться в этом кошмарном месте. Эль вспомнила труп имперца у входа и призадумалась, кто же мог его убить. Вполне вероятно, что призраки здесь и в самом деле были… вот только ей они по-прежнему не являлись.
Она отложила мерзкий исторический документ и встала из-за стола, тут же уткнувшись в полки, где лежали какие-то ссохшиеся ошметки. Приглядевшись, она поняла, что это эльфийские уши - в сухом воздухе они за века превратились в пленочки, но все еще были узнаваемы. Скорм так торопился прочь из Форелхоста, что забыл здесь свои трофеи с озера Хоннит.
Эль плюнула и пошла дальше.
В одной из комнат она нашла множество кроватей, занятых покойниками - те лежали, вытянувшись в последнем смертном сне, иссохшие до скелетов. Тут и там виднелись маленькие бутылочки.
Отравились, тяжко подумала она, оглядывая это открытое взору кладбище, а потом оставила их позади, понимая, что опоздала с помощью на тысячи лет. Тут уже никого не спасешь.
Ей попадались новые трупы, угодившие в ловушки, и она вдруг задумалась, а не были ли эти ловушки устроены именно во время войны. И здесь, и в других курганах тоже - как мера защиты не от расхитителей гробниц, а от армии. Конечно, всегда можно спросить об этом Харкона, но проявлять пустое любопытство в таком больном вопросе было бы жестоко.
Она нашла тот самый колодец, из которого давно исчез весь яд, и неподалеку - ветхую записку одного из обитателей крепости, где тот мрачно клялся, что Скорм и его собаки не возьмут их живыми.
“Тораллод провидел возвращение драконов,” гласила запись, “и дал приказ отравить колодец. Лучше смерть, чем попасть в руки к этим неверующим. Они забыли, что прежде боги были драконами и они возродят нас к жизни, когда вернутся.”
Любопытно, задумалась она, пока страничка рассыпалась в ее пальцах. Возродят к жизни? Странное верование…
Она углублялась в недра Форелхоста, находя всё новые останки, ряды урн, обломки и разорение, но так и не повстречав на пути ни единого призрака. Даже драугры ее избегали - слонялись по углам или устало сидели на каменных скамьях, не поднимая голов. Эль понемногу начинала скучать по их обычным: “Paak! Dinok!” и попыткам снести ей черепушку. У нее возникло ощущение, что это она здесь призрак.
Новая запись попалась ей в одном из залов. Сквозняк замел ее под дверь и Эль увидела сухой клочок лишь тогда, когда потянула тяжелую створку.
“В далекую эпоху за морями времен было предсказано, что Алдуин вернется, дабы очистить землю в огне своего гнева. Рагот прав, еретики скоро прорвут оборону, и мы должны укрепить внутреннее святилище. Не бойся объятий смерти, ведь она продлится лишь до возрождения драконов. Тогда и мы вновь пойдем по земле, неся истинную веру…”
И опять Эль призадумалась. Алдуин возвращался - совсем недавно, можно сказать, на днях, - вот только до гнева дело так и не дошло. И неужели они действительно верили, что драконы воскресят их из мертвых? Впрочем, когда весь твой мир рушится, во что только не начнешь верить…
Во внутреннем саду она нашла одичавшие заросли колокольчиков смерти и почти рассыпавшийся в труху приказ: “Соберите все бутоны и доставьте алхимикам. Потом расчистите место и начинайте хоронить детей.”
Эль уронила приказ. Здесь были дети, тупо думала она. Дети, семьи. Они просто жили здесь - так тихо, что об этом никто не знал годами, а то и десятилетиями. Они никому не мешали и не вредили… но войска Харальда не сумели пройти мимо. Не оставили в покое даже детей.
Теперь ей стало ясно, почему Харкон говорил о Форелхосте с такой болью. Вампир, конечно, знал, что здесь случилось, не мог не знать. И в этом он тоже очевидно винил себя. И отчасти - заслуженно…
Собравшись с силами, она пошла вперед, чтобы в конце концов добраться до длинного Зала Историй и внутреннего святилища. Там лежал снег, наметенный сквозь проемы в крыше, и солнце светило на черный саркофаг, который вскрылся, стоило ей приблизиться.
- Rahgot, - сказала она, пока тонкая фигура плыла ей навстречу. - Но почему ты принял это имя? Тебя ведь звали Тораллод…
- Всех нас как-то звали, - ответил ей ясный голос из-под маски. - А потом на нас легло изречение, которое мы несем до сих пор. Послание для того, кто сумеет прочесть и понять. Но, кажется, это не ты, - искренне засмеялся он.
Эль недоуменно посмотрела на иссохшую тень, звучавшую живее некоторых живых, что она знала. Zu’u krent… это было совсем не про него.
- Тысячи лет тебя не сломили, - сказала она.
- Я не принадлежу смерти, молодой дракон, - ответил жрец. - Наши маски исказились, став погребальными, но дух вечен.
Помолчав, она спросила:
- Вы правда верили, что драконы воскресят вас?
- Некоторые верили, - отвечал Рагот. - Они не поняли того, что я им говорил. Неудивительно. Даже искренне верящие не всегда умны, - хмыкнул он.
- Но о чем ты говорил? - не отставала она.
- О переменах, - повел он тонкой рукой. - О жизни мира. О том, что неизбежно и необходимо.
- Вот и я тебя не понимаю, - заворчала Эль.
- Тебе еще рано, - снисходительно фыркнул он. - Даже наш глава не хотел понимать. Но такова уж была его судьба.
- Какая судьба?.. - с опаской спросила она.
- Совершить ошибку. Бросить тень. Но не равняй его с Мираком и Азидалом. Он не предавал своих. Он не искал себе выгод, а вина его в том, что он по глупости обратился не к тому, к кому следовало. Тысячи лет он расплачивался. И почти расплатился.
Эль стояла, моргала и дивилась такому всепрощению.
- Ты совсем не соответствуешь своему новому имени, - вымолвила она наконец. - Ведь ты же Rahgot, Ярость…
- Соответствую, - насмешливо отвечал он. - И за мою душу тебе придется драться.
- О как, - обомлела она. - Хорош гусь!
- Ха-ха-ха! - злорадный смех полетел в нее вместе с ветвистой молнией и вонзился в самое нутро, с легкостью пронизав, казалось бы, несокрушимый барьер. Еле распрямившись, Эль крякнула и махнула в жреца рукой, одарив наглеца сосулькой размером с бивень мамонта.
- Сейчас ты у меня получишь, - посулила она, забыв все свои возвышенные настроения.
- Тинвак греет кровь, - задразнился Рагот. - Твое счастье, что у меня нет Голоса.
Тут и без Голоса есть от чего протянуть ноги, подумала она, чувствуя, как кровь и в самом деле веселее бежит по телу. Ярость росла в ней, яркая, светлая, равная солнцу, за которым сиял Этериус. Ее драконьему сердцу было изначально ведомо то, о чем говорил Рагот: он принял новое имя не как проклятие, но как путь.
Ну хорошо же, жрец. Возьмем душу с боем - чай, не в первый раз. Но смотри, сварливо подумала Рыцарь-Дракон, не вздумай потом повести себя, как Игерна. Мстить мне тоже не впервой…
Рагот определенно не был новичком в поединках. На голову Эль так и сыпались призванные атронахи, лезла поднятая нежить и сверху все это украшалось чистой, неразбавленной магией, почему-то пронизавшей защиту и больно бившей в самую середку. Крутясь волчком по святилищу, Эль едва успевала отражать удары то оберегом, то подхваченным с пола мечом и времени на встречные атаки у нее попросту не было.
