— Я не первый, ведь ещё была мисс дю Морье, которая не смогла тебя принять.

— Было близко, но нет. Может мы всё-таки зайдём в дом, Уилл? У тебя уже ноги посинели от холода.

— Ты всё рушишь, Ганнибал, — рассмеялся Уилл, игнорируя его предложение. — Ты ненормальный, двинутый на всю голову, но какой-то безумно логичный и последовательный. Послал бы меня нахрен, раз я тебе надоел, дождался отца, по-тихому грохнул бы его и продолжил жить дальше как ни в чём не бывало.

— Я пытался это сделать, дорогой, но мне становилось грустно от этой мысли, — печально усмехнулся Лектер, вставая на ноги, подходя и останавливаясь в десяти сантиметрах от него. — Меня больше не устраивает ложь. Ты понял моего отца, понял Ворона и Чесапикского потрошителя, и я захотел, чтобы ты понял и меня.

— Да неужели? — нервно выдохнул Уилл, вжимаясь спиной во входную дверь. — Ты не спал со мной, потому что я стрёмный? Или ты убиваешь тех, кто ложится в твою постель, а я ещё не дотанцевал отведённую для меня роль? Была хоть капля искренности в том, что было между нами? Хоть один поцелуй?

Ганнибал ничего не ответил, продолжая рассматривать его взволнованное лицо, и, потянувшись вперёд, на секунду коснулся его губ своими. Что-то мгновенно проскочило между ними, но Ганнибал схватил Уилла за плечо и грубо втолкнул в дом.

— Я был обнажён перед тобой, как ни перед кем другим, — прошептал Лектер, берясь за ручку двери, — и я до сих пор не хочу причинить тебе вреда. Иди спать, Уилл, ты совсем замёрз, а я побуду здесь до утра и уеду домой.

Он захлопнул дверь, и Уилл остался в тёмной прихожей совсем один. Холод и нервное напряжение набросились на его тело мгновенно, заставив задрожать, и он бросился на диван, закутываясь в плед и сжимаясь в трясущийся комок. Он услышал, как Ганнибал передвинул кресло, как скрипнули старые прутья, из-за того, что он в него опустился, и, облегчённо выдохнув, сразу же провалился в сон.

Комментарий к Чесапикский потрошитель

Ганнибал растерян, надеюсь, мне удалось это передать.

========== Последний ужин ==========

Утром Уилл проснулся от шума двигателя и, поднявшись с дивана, подошёл к окну. Машина Ганнибала плавно скрылась за поворотом, оставляя за собой клубы пыли, едва видные в утренней пасмурной дымке. Накинув на плечи потрёпанный пуховик и сунув ноги в резиновые сапоги, Уилл открыл дверь и вышел на веранду, выпуская собак на улицу.

На том месте, где вчера сидел Ганнибал, стоял бумажный крафтовый пакет с пластмассовыми ручками. Замешкавшись лишь на секунду, Уилл взял его в руки и заглянул внутрь, уже догадываясь о его содержимом. Оставив собак на улице, он вернулся в дом и поставил пакет на стол. Он был тёплый, а значит Ганнибал ездил домой, приготовил ему завтрак и вернулся обратно. Вряд ли он принёс его ещё вчера: еда бы остыла, да и не похоже это на Ганнибала. Засунув руку внутрь, Уилл приоткрыл крышку контейнера и, увидев там кусок жареного мяса, инстинктивно отшатнулся назад и уставился на пакет.

Даже теперь, зная, кто такой Ганнибал Лектер, Уилл не был уверен, что может его разгадать. Чесапикский потрошитель, Ворон, худощавый подросток, превратившийся в каннибала, — этот человек не подходил ни под один более-менее знакомый диагноз и не поддавался диагностике. Он был непредсказуем, с точки зрения нормальных людей, и Уилл стал единственным, кто реально хотел проникнуть глубже и попытаться его понять. Не поймать, не остановить, а просто понять.

Важно ли это для человека, который знает, что все окружающие считают его монстром? И как сильно это важно для самого Уилла, который не разлюбил его, осознав правду, а продолжал жаждать его общества, с какой-то дурацкой надеждой узнать Ганнибала так хорошо, чтобы можно было с этим жить? Проникнуть в его мысли, понять суждения и пропустить через себя его личность, хоть как-то оправдывая поступки и поведение Чесапикского Ворона.

Уилл уже знал ответ на все свои вопросы. Он спокойно вернулся к столу и выгрузил из него все «подарки» Ганнибала. Прозрачный контейнер, в котором оказалось мясо с совсем крохотными картошинами, засыпанными чем-то вроде укропа, бутылка красного вина, гранёный стакан, фарфоровая тарелка и даже потемневшая серебряная вилка с ножом (явно из какого-то старинного набора). Уилл открыл вино, переложил горячее в тарелку и, взяв в руки столовые приборы, собрался приступить к завтраку, внимательно рассматривая сервировку.

Подняв глаза, он увидел перед собой Ганнибала. При всей своей фантазии мозг Уилла не смог представить его тем самым подростком, впервые осознанно поедающего человеческую плоть, и тот был почти таким же, как и сейчас. Может немного моложе и худощавее, но всё-таки самим собой. Перед Ганнибалом стояла такая же тарелка, точнее та же самая, стакан с вином, и выглядел он таким же замученным и сломленным, как и сам Уилл. Не было триумфа, злости или радости, были лишь грусть и печаль. Может позже, спустя годы, Ганнибал и начнёт улыбаться такому обеду, будет наслаждаться созерцанием того, как это делают другие, как, например, с Луизой Шеппард, которой он скормил её же собственные органы. Он не родился монстром и каннибалом, а стал им по собственному желанию.

Не отрывая глаз от Ганнибала и копируя его поведение, Уилл медленно отрезал кусочек мяса, подцепил картошину и положил всё это в рот. Они неторопливо жевали, смотря друг на друга, и одновременно потянулись к стакану с красным вином. Оно было кислым и отдающим спиртом, совсем не таким, что смаковал сейчас Чесапикский потрошитель, но это было не важно.

Уилл стал Ганнибалом, чувствуя, отражая и поглощая его личность, и это ему удалось лишь потому, что он сделал это добровольно, прекрасно осознавая, что делает, и какие могут быть последствия.

Не было никакой красоты, не было идеи и задумки, не было ничего, только пустота и ощущение предательства. Ганнибала предал отец, заставляя верить в Бога, уповать на его милость, смириться, и вместо того, чтобы искать и вершить справедливость, наказать и уничтожить насильника маленькой девочки, просить прощения у абстрактного существа о спасении своей души. Уилл наполнился болью Ганнибала и злобно усмехнулся.

— Чушь, — прошептали они одновременно, обращаясь друг к другу. — Кому это нужно? Ты тормозил меня, запудрил мне мозги и в конце концов предал, ведь в итоге я остался один.

Уилл мотнул головой, уже не понимая, чьи это слова. Ганнибала к отцу или его к Ганнибалу. Они оба были преданы теми, кому доверяли как себе, и оба оказались к этому не готовы. Любовь. Именно она в сочетании с предательством наносит раны, которые не заживают. Уилл отложил вилку в сторону и удивлённо посмотрел на Ганнибала.

— Ты любишь его? — прошептал Уилл. — Не только сестру, ты до сих пор любишь и его?

Ганнибал ничего не ответил и лишь грустно улыбнулся.

— И ты всё равно его убьёшь, — пробормотал Уилл, снова принимаясь за еду, — ведь в твоём мире нет для этого места. Пустота поглотила всё живое, а на мёртвой почве способен выжить лишь тот, кем ты стал. Сломанный человек без души, любви и жалости. А я? Всего лишь забавный эпизод в твоей жизни?

Молодой Ганнибал снова промолчал, продолжая есть картошку с мясом и бросая на него испуганные взгляды.

— Ты не можешь ответить, — жутко рассмеялся Уилл, поднимаясь на ноги и сжимая в руке вилку, — ведь ты не настоящий, а мой ответ не нравится мне самому. Тебе не нужна моя жалость, моё понимание и моё сочувствие, это ничего не изменит. Не изменит тебя, не откроет тебе новые секреты о самом себе, ты уже давно знаешь всё и сам. Тебя просто бесит, что кто-то, кто ранит и задевает тебя за живое, с натяжкой, но назовём это любовью, не хочет это принимать и готов бежать от тебя со всех ног. Твой отец отказался от твоих жутких даров, спрятавшись в тюрьме, твоя сестра была ими шокирована, как впрочем и я. Это нихуя не значимо, Ганнибал, убить моего друга и засунуть его в стеклянный короб. Она этого не заслужила.

С неконтролируемой ненавистью, он швырнул вилку в Ганнибала, который с торжеством и мерзкой похотью наблюдал за его лицом. Она пролетела сквозь него, громко брякнувшись где-то под столом, видение исчезло, и Уилл вернулся в реальность. Его злость пропала так же быстро как и появилась, и всё, что он смог сделать, это дойти до дивана и упасть на покрывало. Через полчаса он запустил собак домой, и необходимые заботы отвлекли его от болезненных мыслей.