Ингрид ответила ей скептическим взглядом.
— То есть ты сейчас очень полезна, со своим-то ранением? Только будешь мне мешать! Сиди здесь и не высовывайся — я вернусь за тобой, как только опасность минует.
Биара ничего не ответила, однако Ингрид этого и не ждала. Она легко запрыгнула на Гольвера, и ящер без труда поднялся на склон, с которого Веселый Принц никак не хотел спускаться. Вскоре шорох его шагов растворился в сгустившемся вокруг тумане. Девушке ничего не оставалось, кроме как покорно ждать гномиху.
Так она и сидела одна, вслушиваясь в шепот реки: все остальные звуки вокруг поглотил молочно-белый туман. Пару раз неподалеку раздавался шорох, похожий на возню маленьких зверьков. Биара все время тревожно оглядывалась, но совершенно ничего кругом разглядеть не смогла. Спустя один земной час к ней выскочила Борзая. Кошка обменялась с напарницей тревожным взглядом.
— Ты повстречалась с Ингрид? — Нет, я не видела гнома, но зато слышала в тумане ваших преследователей. — И что же нам делать? — Здесь от них сбежать не удастся. Быть может, посчастливится переждать, пока гном не перебьет их. — Неужели мы никак не можем помочь? — Самой лучшей помощью с твоей стороны будет не встревать в неприятности, огнеголовая. Гном — опытный боец, справится и без тебя. Я останусь с тобой на случай, если она потерпит неудачу.
От этих слов Биара ощутила, как огромная тяжесть опускается на ее сердце. Рысь легла рядом, грея пушистым боком. Туман все больше вторгался в их пространство: с трудом удавалось разглядеть стоящего обок коня.
Вокруг было тихо.
[1] Приррона-ан – «Сапфировые клинки». Зачастую этим кланом правили женские представительницы. Женщины «Сапфировых клинков» и по сей день считаются самыми свирепыми воительницами среди других гномьих кланов и домов.
====== Злые вести ======
В этой части долины было настолько тихо, что даже птицы переговаривались изредка, словно боясь нарушить царивший покой. Кругом раскинулись ядовито-зеленые травы и резко вздымающиеся холмы, меж которых серпантином вилась узкая тропинка, используемая овцами для перехода с одной долины на другую.
— Ты специально за каждым разом выбираешь места все более и более нелюдимые? — нарушил здешнюю, почти что священную тишину Хьюго, недовольно покосившись на огромного зеленого дракона, сидевшего неподалеку. — Я избегаю любого общества — как драконов, так и остальных существ. Ты — редкое исключение из этого правила. — Почту за честь.
Фальдугал мотнул тяжелой головой, отказываясь принимать легкомысленный ответ друга.
— Ты слишком небрежно относишься к нашей чести, — прогудел его голос с нотками упрека. — Хотя не должен, ведь ты тоже дракон, пускай и не совсем чистокровный. Ведь отлично же знаешь, что мы относимся к своим словам ответственно и не шутим с таким понятием, как гордость. — Ах да, прости, забыл о вашей, то есть нашей излишней горделивости, которую я считаю ничем иным, как избыточным высокомерием, при помощи которого драконы прикрывают свой дурной нрав и нежелание кому-либо помогать. — Мы хотя бы стараемся его прикрыть, — весело отозвался Фальдугал. — Чего не скажешь о тебе — никогда ты не пытался скверное расположение духа хоть чуточку скрыть. Так и ходишь злой и угрюмый, выставляя напоказ те черты, которых благородные драконы не признают, — он на мгновение замолчал. — Пожалуй, поэтому я твое общество и терплю. Когда тебе плохо, ты не пытаешься этого скрыть и презираешь весь тот лоск, коим драконы старательно натирают чешую, желая оставаться все такими же благородными, как о них рассказывают в древних легендах. — Всегда пожалуйста, — отозвался Хьюго, рассматривая свое отражение в лезвии оружия, которое до этого старательно начищал. — Когда ты наконец примешь нормальны вид? Трудно воспринимать на равных такого мелкого и хрупкого хиляка. — С точки зрения человека, хиляком меня не каждый осмелится назвать. — Постараюсь поверить на слово.
Они замолчали. Толстяк слегка склонил голову, наблюдая за тем, как его друг бережно вычищает меч. Он никогда не понимал привязанности Хьюго к этой странной реликвии, которую тот в свое время украл у отца. Правда, сам Хьюго постоянно твердил, что всего лишь одолжил его… а иногда просто говорил, что тот и так принадлежал ему по праву. Как бы там ни было, меч столь часто был при нем, что все, кто знал Хьюго достаточно хорошо, привыкли воспринимать это оружие как часть его самого. Подобные размышления натолкнули Фальдугала на одну мысль:
— Несколько лун тому назад меня навестила Норнес…
Заслышав это имя, Хьюго непроизвольно вздрогнул, но сохранил самообладание и спокойно продолжил начищать меч. Было видно, что говорить он не намерен, а потому друг продолжил:
— Она разыскивала тебя: думала, что сумеет застать в моих землях. Должен сказать, старушка весьма неплохо выглядит, особенно для своих лет — как в драконьем облике, так и в человеческом. — Наверняка каждый день подолгу колдует, чтобы оставаться такой, — пренебрежительно бросил Хьюго, не отрываясь от своего занятия. — Не понимаю, отчего ты продолжаешь так себя с ней вести? По сути, в этом мире из семьи у тебя осталась лишь она, да птенцы, которые давным-давно повырастали и живут своими жизнями. Так почему же не дать ей шанс? — Норнес сама все для себя решила, оставив меня на попечительстве у отца только затем, чтобы уехать в странствия ради совершенствования колдовского искусства. Личные амбиции у нее стояли превыше меня, но зато теперь она — Норнес Эсгоз, одна из самых значимых волшебниц, искусность в магии которой не знает границ. Даже когда ее помощь могла пригодиться, она постоянно пропадала на других континентах, и вот теперь, под старость лет, решила внезапно почтить Дауэрт своей персоной и разыскать меня? Нет уж, спасибо. Обойдусь. — Ты ведь знаешь, что мать всегда любит своих птенцов, — не сдавался Фальдугал. — Разве тебе сложно разок с ней переговорить? Она мне рассказывала, как путешествовала в другие миры… — Я уже сказал, что видеть ее не желаю. — Как знаешь, — вздохнул Фальдугал.
Ему было искренне жаль старушку-Норнес, тем более та всегда казалась ему сильной личностью, пускай и была не без изъянов. Но, он также мог понять чувства Хьюго: Норнес бросила его в детстве, объявившись десятки лет спустя, когда у них с Биарой родился Корвин, и никому не было дела до честолюбивой бабки-колдуньи. Позже, когда им могла пригодиться ее помощь, Норнес не было рядом. При встрече она призналась Фальдугалу, что на тот момент застряла в одном из миров и подолгу не могла покинуть его, однако разве Хьюго стал бы слушать ее оправдания? И Фальдугал, и Норнес знали, что он останется непреклонен.
Не желая подолгу сидеть в молчании, завершив разговор на столь неприятной ноте, зеленый дракон вновь заговорил:
— Как поживают птенцы? На одном из последних Советов я виделся с твоей старшей дочерью, Айвэн — непревзойденная, как и всегда. Она со мной поделилась тем, что надеется однажды занять место в иерархии Старейшин. — Да-а, очень даже в ее духе, — легко улыбнулся Хьюго. — Никогда ей на месте не сиделось. — А что же до остальных? Я знаю, ты навещал их несколько лет тому назад. — Ничего нового. Энджела пропадает где-то на архипелаге, все дальше изучая океан. Ты можешь помнить, как она с детства была на нем помешана. Я удивлен, что у ее драконьего облика до сих пор не выросли перепонки — столько времени она проводит под водой. Корвин затерялся в Нивнель-аб-Торук, продолжая изучать древнюю эльфийскую магию, а близнецы сидят на севере, в Ностэрии, изобретая всевозможные механизмы. Хоть где-то все по-старому.
— Они все еще думают, что их мать мертва?
Лицо Хьюго посерьезнело.
— Да. Не вижу надобности посвящать их во всю эту историю с перерождением: для них легче было смириться с тем, что Биара погибла. Я не мог сказать правды даже когда сам узнал, что она оказалась жива. Как бы ты объяснил своим детям, что та, которая раньше была их матерью, переродилась в другого человека, и теперь она — несносная девчушка лет пятнадцати? Нет уж, пускай считают ее погибшей. Глядя на то, какая Биара сейчас, я понимаю, что решение оказалось верным. — Ты правильно поступил, — поддержал Фальдугал. — Птенцам проще смириться с ее потерей, чем осознать то, что мать стала совершенно другим человеком, который их теперь знать не знает.
