Мой мечущийся по комнате взгляд наткнулся на стоящие на прикроватной тумбочке фотографии. Они появились здесь относительно недавно — после того, как я нашла в интернете эти потрясающие узорные рамки и загорелась идеей распечатать снимки из нашей с Йоном поездки в Зеленый город. Притянутая их мягким светом, я сама не заметила, как оказалась на коленях возле тумбочки. В самом центре гордо красовалось мое любимое фото — Йон, его отец и я. Мы казались такими счастливыми и расслабленными на нем, и я, приглядываясь, почти могла воскресить в памяти тот вечер, наш последний вечер в Зеленом городе, когда все еще было хорошо. Рыжая девушка, что так солнечно и открыто улыбалась на снимке, еще не знала о том, что ее ждет по возвращению. Она была так сильно влюблена — в своего мужчину, в мир, в жизнь, в будущее, которое на тот момент казалось таким светлым и радужным. И я пыталась, всеми силами души пыталась вспомнить, каково это — быть ею, но у меня никак не получалось.

Потом неожиданно мое внимание привлекла другая фотография — скромно задвинутая на задний план. Это был один из тех многочисленных снимков, на которых Йон запечатлел меня. Не все из них получились хорошо, и еще меньшее количество мне понравилось, потому что я искренне считала себя не слишком фотогеничной, но конкретно этот кадр, даже на мой взгляд, удался хорошо. В закатном свете мои волосы словно бы сами светились изнутри, окутывая мою голову огненным золотым ореолом, глаза сверкали, наполненные искрами, и вся моя фигура казалась какой-то неземной, тонкой и легкой, наполовину растворенной в окружающем меня сиянии. Помню, когда увидела этот снимок впервые, то задалась вопросом — значит, вот так Йон меня видит? Вот такая я в его глазах? Если да, то я почти готова была согласиться с тем, что в девушку на фото можно влюбиться без памяти. Она была, конечно, не совсем мной, но это было лучшее изображение меня в каком-то метафорическом и в то же время донельзя земном смысле из всех, что я когда-либо видела. У моего альфы в самом деле был талант к фотографии. Может быть, в какой-нибудь другой жизни, где ему бы не пришлось пробивать себе путь кулаками и когтями, он мог бы стать профессионалом в этом деле и даже зарабатывать себе этим на жизнь. В какой-нибудь другой жизни, где он не был бы собой, я бы не была собой, и мы бы вообще никогда не встречались.

— Как думаешь, что вообще такое любовь?

Несколько озадаченная моим вопросом, Поппи даже прекратила мыть посуду и обернулась ко мне через плечо.

— У тебя все в порядке, Хана? — уточнила она обеспокоенно. — Выглядишь какой-то подавленной. Это из-за Йона, да? Мальчишка и тебе мотает нервы?

— Нет, не совсем. Не только, — смутилась я, сама не зная, зачем завела этот разговор. За окнами уже стемнело, и этот безумно длинный день наконец-то подходил к концу. Йон вернулся пару часов назад, но мы с ним толком не пересеклись, потому что я пропадала на кухне, а он отсиживался наверху.

— Тогда в чем дело? — нахмурилась моя подруга, снова возвращаясь к работе.

— Как думаешь, означает ли то, что ты любишь кого-то, тот факт, что ты можешь принять в нем все без исключения? — тщательно подбирая слова, спросила я. — Или же мы обманываем себя, считая, что любим кого-то, а на самом деле он просто… удачно укладывается в рамки того, что мы хотим и согласны видеть в своем партнере?

— Ничего себе, ты завернула, — хмыкнула омега. — А у тебя-то самой как было? В какой момент ты поняла, что наш угрюмый пацан — предел твоих женских мечтаний?

Несмотря на всю серьезность темы и ее важность лично для меня, я все-таки не смогла сдержать улыбки после этих слов. В этом была вся Поппи — простоватая, порой даже грубоватая и безыскусно прямолинейная. Этим она напоминала мне Джен и этим же, наверное, изначально расположила меня к себе. Только некоторая излишняя прямота Джен скрашивалась и смягчалась академическим уровнем ее знаний и образования, а вот Поппи резала правду-матку, как она есть, не уходя в слишком глубокие дебри метафор и тактичных эвфемизмов.

— Я… даже не помню, — помолчав, призналась я. — Когда мы только встретились… ну ладно, не совсем прямо тогда, чуть позже — в общем я начала замечать, что он слишком похож на идеал моей юности. У всех же есть какой-то определенный типаж, верно? — Моя собеседница утвердительно качнула головой. — Ну вот, я в какой-то момент поймала себя на мысли, что он — мой тип. Что до того, как я начала руководствоваться взрослой прагматичностью в вопросах выбора партнеров, мне нравились именно такие парни — закрытые и сдержанные, на первый взгляд, но такие неукротимые и… полные огня внутри. Это меня тогда поразило. И чем больше я присматривалась, тем больше сходств находила, вплоть до внешности. Фигура, волосы, рост, цвет глаз — все как будто по лекалам, о которых я сама уже успела позабыть.

— Ну разве это не круто? — расплылась в улыбке Поппи. — Встретить своего принца во плоти, это же мечта любой девчонки.

— Может быть, именно это меня и смущает больше всего, — призналась я. — Когда все кажется идеальным, слишком легко привыкнуть к хорошему и потом начать воспринимать его как должное. Но ведь Йон живой парень, а не просто мой выдуманный идеал, правда? Я… думаю, что я очень боялась разочароваться в нем. Точнее боялась, что буду настолько глупой, что позволю себе разочароваться в нем только из-за того, что начну ждать от него соответствия всем тем выдуманным стандартам, что шли в моей голове в комплекте с тем, что у него и так уже было.

— Тебе никогда не говорили, что ты слишком много думаешь, детка? — усмехнулась омега, встряхнув буйной копной блестящих черных волос. — Но ты продолжай. Кажется, тебе самой полезнее сказать это вслух, чем мне послушать.

Я с благодарностью ей кивнула, ощущая, что мне действительно важно все это проговорить и облечь в слова, и продолжила рассуждать:

— Уже потом наши отношения доросли до той стадии, когда даже то, что не вписывалось в картинку «моего типа», уже не воспринималось мною как причина для сомнений или разочарований. Наверное… тогда я и поняла, что люблю его. Мы переплелись настолько туго, что я перестала разделять то, что мне в нем понравилось изначально, потому что не могло не понравиться, и то, что полюбилось уже потом, потому что было частью всего остального. Думаю, в этом есть какая-то особая хитрость. Никто из нас не идеален друг для друга на все сто процентов, даже такие, как мы с Йоном. Да, наши метки создали между нами притяжение невероятной силы, но спустя столько времени я с уверенностью могу сказать, что его одного было бы недостаточно, если бы во всем остальном мы были бы совсем разными. Да, я влюбилась в Йона, потому что он более чем соответствовал определению «моего типа», он буквально его собой воплощал, но сейчас я пришла к пониманию, что настоящая любовь это что-то более комплексное, глубокое и выходящее далеко за пределы физической и эмоциональной потребности в партнере. Я бы даже сказала, что это что-то близкое к тому, когда ты знаешь, видишь и осознаешь все его изъяны, но при этом они не мешают тебе обожать его так, словно бы он в самом деле был безупречен.

Я замолкла, окончательно выдохнувшись, а Поппи широко улыбнулась и покачала головой:

— Мне кажется, ты уже ответила на свой вопрос, разве нет? Честно, Хана, иногда мне кажется, что ты спрашиваешь совета только для того, чтобы иметь возможность дать его себе сама.

— Прости, — смутилась я, неожиданно осознав, что практически не давала ей и слова вставить во время моего вдохновенного монолога. — Я раньше обсуждала такие вещи с Медвежонком, он любил… меня слушать, поэтому я привыкла… в общем говорить много.

— Ты очень скучаешь по малышу, да? — ласково спросила она.

— Да, мне… очень его не хватает, — кивнула я, на мгновение так ясно представив себе его одуванчиковый запах и тепло худенького тела, что он как будто появился прямо передо мной. — С ним все было так… просто. У него на каждый мой вопрос был свой ответ — и иногда совсем не такой, как я могла ожидать. Он… как будто бы понимал меня лучше всех, даже лучше меня самой.