И все-таки… все-таки… Нет, что за форменная глупость! Даже думать об этом не желаю.

Пребывая в расстроенных чувствах, я вернулась на кухню, надеясь отвлечься на историю про таблички Оймаха, но передача уже закончилась. В полуночном выпуске новостей не было ничего интересного, да и, признаться, мне было сложно сосредоточиться на том, о чем говорил диктор. Окружающее замкнутое пространство ощутимо давило на плечи, и я поймала себя на мысли, что сижу, вытянувшись в струнку и вся внутренне подобравшись, словно готовясь в любой момент вскочить на ноги или дать кому-то отпор. А еще принюхиваюсь, словно тщетно пытаясь отыскать в общем переплетении обычных домашних запахов следы тех, кто был здесь до меня. Сна не было ни в одном глазу, и чем дольше я сидела в тишине, наполненной мерным гудением холодильника, тем тревожнее мне становилось.

Наконец, не выдержав, я поднялась на ноги и вернулась в спальню детектива. Еще раз планомерно обыскала ящики его комода и внезапно осознала, что одежда, которая там была, годилась разве что для того, чтобы носить ее дома или выносить в ней мусор — здесь не было ни рубашек, ни тем более костюмов. Учитывая, что он здесь не жил, это было понятным, но как я могла не обратить на это внимания с самого начала? И что еще в таком случае могло от меня ускользнуть?

Подойдя к наглухо закрытому окну и внимательно оглядев его рамы, я обнаружила следы глубоких царапин по бокам — словно кто-то пытался поддеть одну из плотно прилегающих створок острым предметом. И хотя само по себе это еще ничего не доказывало, мое беспокойство начало расти в геометрической прогрессии. Проведя по царапинам подушечками пальцев, я ощутила, как у меня вдруг закружилась голова, а в висках надсадно запульсировало. Этого со мной не было уже много месяцев — с тех пор, как мы с Йоном стали жить вместе. А теперь подкатило снова, заставив сползти на пол, обнять колени и несколько минут просидеть в таком состоянии, сжавшись в комок и издавая сдавленные хрипы, как если бы мне не хватало воздуха.

Потом в голове немного прояснилось, и я снова заставила себя подняться. Плохой знак, очень плохой знак. Мои эмоции без альфы рядом, как и в прошлый раз, пребывали в несколько притупленном состоянии, но даже сейчас я ощущала, как внутри разрастается страх — холодный и черный, слишком навязчивый для того, чтобы просто его игнорировать. Я сама еще не понимала, чего именно боюсь, это было скорее иррационально, как если бы мое подсознание уже собрало все кусочки в цельный пазл, но пока не сообщило мне об этом, выдав вместо логических выводов эмоциональную реакцию на них.

С трудом переставляя ноги, я добралась до ванной и несколько раз ополоснула лицо, надеясь таким образом привести себя в чувство. А потом, сама не зная, зачем делаю это, опустила на колени и заглянула под ванну. Там было пыльно, стояли какие-то банки и полупустые упаковки моющих средств. Целая орда моющих средств, которых, кажется, хватило бы, чтобы вымыть всю квартиру сверху донизу, включая стены и потолок. Потянувшись, я достала несколько из них. Судя по всему, ими пользовались относительно недавно, потому что в отличие от части других бутылок они еще не успели покрыться новым слоем каменной пыли. Кажется, я не вполне себя контролировала в тот момент, потому что, поставив их перед собой, зачем-то полезла и за остальными, двигаясь как будто под гипнозом. И когда мои пальцы вместо очередной пластиковой упаковки коснулись чего-то металлического, я вздрогнула от неожиданности, но так же решительно потянула это нечто на себя. Это оказался жестяной таз, пустой и пахнущий хлоркой. В нем лежала тряпка, когда-то вероятно бывшая белого цвета, а теперь покрытая бурыми разводами. Продолжая следовать своему иррациональному наитию, я развернула ее и так и застыла с ней в руках.

Это была женская футболка — небольшого размера с веселым рисуночком на ней. Прорванная в нескольких местах и особенно грязная как раз возле них. Словно ее…

«Просто не думай об этом», — решительно приказала себе я.

…словно ее продырявили чем-то острым. Несколько раз.

Теперь у страха был не только цвет — черный и холодный, — но и вкус. Металлический привкус, какой наверняка бы остался, если бы я облизнула этот самый тазик. Кто просил эту старушку стучать в мою дверь? Кто просил меня саму лезть под ванну и копаться в чужих вещах? Что мне мешало просто лечь спать, пожелав Йону спокойной ночи и даже, возможно, получив от него ответ?

Вспыхнувший у меня в голове образ моего альфы заставил меня выпрямиться и выдохнуть. Я была не одна. Пусть он был безмерно далеко и ничего не мог для меня сделать, я все-таки была не одна. Поэтому, настроившись на волну нашей связи, я представила, что посылаю по натянутой между нами красной ленточке сигнал, легонько тяну ее на себя и вслушиваюсь в тишину по ту сторону.

Он ответил далеко не сразу, и по тому, каким сонным был его голос, я поняла, что Йон все еще находится под действием лекарств. Разговор у нас не задался. Альфа, кажется, совсем не понимал, что я пытаюсь ему сказать, ему было тяжело улавливать связи между словами, а у меня было слишком много новостей.

«Ты… в порядке, маленькая?»

Он задавал этот вопрос снова и снова, как будто было единственным, на чем у него хватало воли сосредоточиться. И в конце концов я сдалась.

— Да, любимый, — тихо проговорила я, складывая жуткую тряпку обратно в таз и задвигая его под ванну. — Я буду в порядке, не сомневайся.

«Я скоро… приду за тобой», — пообещал он, и мне больно кольнуло в сердце мыслью, что на этот раз я не могу ему поверить и просто положиться на его силу. Не теперь.

— Хорошо, Йон, — ответила я. — Я буду тебя ждать.

Альфа снова заснул, а я, вымыв руки и лицо, несколько минут простояла около зеркала, глядя на саму себя и восстанавливая дыхание. Все это по-прежнему могло быть одним большим совпадением. Ведь могло же? Эти омеги, эта странная квартира, закрытая на замки, которые открывались только ключом, эти забитые наглухо окна с царапинами на них, отсутствие мебели, навязчивый запах хлорки, вспышки агрессии у детектива при любом моем упоминании Йона и то, как он смотрел на меня, когда говорил про мой «огонек». Но этот человек уже дважды меня спас, как я могла думать о нем плохо только потому, что в последние полгода моей жизни успела насмотреться на моральных уродов самого разного сорта и толка?

И что мне же было делать? Не обращать на это внимания? Или завтра задать ему прямой вопрос? Нет, последнее звучало как категорически плохая идея. Если то, в чем я его подозревала, было неправдой, этот вопрос бы оскорбил его до глубины души. А если же мои подозрения были не безосновательными, все стало бы еще хуже.

Но я должна была сделать хоть что-то!

Не в силах усидеть на месте, я снова принялась обыскивать квартиру, и в этот раз мне повезло больше — я нашла запасной комплект ключей, приклеенный изолентой к дну одного из ящиков комода. Судя по размеру и количеству, они были не от входной двери, но я не прогадала, когда попробовала вставить их в замок на второй комнате. И уж не знаю почему, но в тот момент, когда он щелкнул, открываясь, я резко вспомнила сказку о мужчине с синей бородой и его незадачливой, но слишком любопытной жене. Этот образ встал перед глазами настолько ярко, что, включив свет, я несколько секунд была более чем убеждена, что вижу гору обезображенных женских тел, которые на поверку оказались просто шкафом со странно падающей от него тенью.

В этой комнате, кажется, ничего не изменилось с тех пор, как я была здесь в последний раз. Тот же шкаф, продавленный диван, окно. И в то же время что-то было не так, хотя я с наскоку не могла сообразить, что именно. Может быть, запах? В непроветриваемом запертом помещении он сохранялся куда лучше несмотря на удушающую вонь чистящих средств. Да, я не могла ошибиться — здесь пахло другой омегой. Пахло так же, как в тот вечер в комнате Сузи, когда она пряталась в углу от взбеленившегося альфы, голая, избитая и скулящая от страха.