Глава 20
Дина
– Дина. Диночка...
Шепчет. Целует. Обнимает.
Я отворачиваюсь. Не надо. Не хочу!
– Не трогай меня! – хочу кричать, но не получается. Выдавливаю писк, еле уловимый. – Не прикасайся...
Он отстраняется. Смотрит на меня, как заворожённый. Взгляд потерянный. В глазах беспросветная мгла.
Я потираю ладонью ударенную щеку. Больно. Кожа саднит, а в сердце полыхает пламя. Оно разгорается с каждой секундой, сжигая за собой все мосты, которые ещё оставались...
– Прости. Пожалуйста. Прости. Я не знаю, что на меня нашло. Испугался. Ты же чуть не вышла, а я... – жадно глотает воздух. Тянется рукой к своей голове. Запускает пальцы в волосы, ерошит их. – Не хотел сделать тебе больно.
– Отдай. Мне. Телефон.
– Нет. Пока не поговорим. Я тебе ничего не отдам.
– Но я не хочу с тобой говорить. Ни о чём.
– Дина, – вздыхает. – Не будь такой жестокой. Я полчаса назад узнал, что стал отцом. Узнал и тут же умер. Вместе с сыном.
– Лучше бы ты не следил за мной. Тогда бы и спал себе спокойно. В супружеской, – делаю на слове акцент: – кровати.
– Почему ты мне не писала? Почему не отвечала на мои письма? – резко перескакивает на непонятную тему. – Я же каждый день ждал от тебя весточку. А ты... Уехала. Почему ты так поступила со мной, Дина?
Не понимаю. Я. Его. Не понимаю!
И не хочу понимать. Совсем.
– Молчишь? – выгибает бровь. Криво ухмыляется. – Ты хоть любила меня, тогда?
Не отвечаю.
Дамир подаётся вперёд. Снова протягивает свои руки, но натыкается на мой предостерегающий взгляд.
– Значит, – отстраняется. – Будем сидеть в машине до тех пор, пока ты мне всё не расскажешь.
– Шагаев, за похищение человека есть статья в Уголовном Кодексе. Ты не имеешь право удерживать меня. Отдай телефон. Открой чёртовую дверь, и я уйду.
– Уйдёшь, – кивает головой. – После правды. Обязательно уйдёшь.
– Какой правды? Что ты хочешь от меня?
– Ребенок мой?
Молчу, хлопая ресницами.
– Значит, мой.
– Нет, – пытаюсь возражать, но он не верит.
– Дин, я же не дурак и умею считать. Сын родился через полгода после нашего последнего раза. Почему он умер? Родился с патологией?
Я закусываю губу. Набираю в лёгкие побольше воздуха. Зажмуриваю глаза. Слёзы. Солёные. Ядовитые. Снова жгут. Льются, против моей воли.
– Алёшка родился раньше срока. Слабенький. Не раскрылись лёгкие.
– Как это? Не раскрылись?
Молчу. Глотаю боль вместе со слезами. Целую неделю боролись за жизнь сыночка. Неонатологи. Самые лучшие в городе, но не смогли. Оказались бессильны.
– Дамир, не рви мне душу. Пожалуйста. Не спрашивай. Больше ничего не спрашивай о моём сыне. Я до сих пор не могу смириться с этой болью!
– Иди сюда, – ласково протягивает Дамир и, не дожидаясь моего ответа, обнимает сам. Крепко и нежно одновременно. Гладит спину, лопатки. – Если бы я только знал, Дина. Если бы…
Мы сидим рядом, застыв дурацкой позе. Не считаем минуты, не разговариваем. Просто рядом. Я плачу, а он успокаивает. Шепчет что-то на ухо. Прижимает к своей груди. Я не отстраняюсь. Сейчас мне всё равно, наверное.
Я прихожу в себя. Шмыгаю носом. Убираю с плеч его руки. Откидываюсь на спинку сиденья и отворачиваю лицо к окну.
– Дамир, если не хочешь разрушить наши жизни, то держись от меня на расстоянии. Забудь, что было. Продолжай жить дальше. Без меня.
– Забыть? Как забыть, а? Дин? Как стереть из памяти? Тебя!
– Ну ведь стёр однажды. И сейчас… Сотри.
– Да не стирал я ничего! – стучит по рулю кулаком. – Твою мать! Ты меня вообще собираешься слушать? Я сидел в тюрьме два долбаных года. Как я мог тебя стереть?
В тюрьме? Два года? Разве не заграницей с…
Стоп!
Ничего не понимаю.
– За что ты сидел в тюрьме? – спрашиваю запинающимся языком.
Он же не может врать? Не может, да?
– А ты не знаешь? Или делаешь вид? – ухмыляется, а я качаю головой. – Три года назад, когда ты сказала, что нужны деньги, я решился угнать чужую машину. Хотел помочь. Дин, я помог тебе?
Я в шоке. В ступоре. Впитываю каждую фразу, слово, но ничего не понимаю.
– Или всё-таки не помог? Я видел могилу твоего отца. Деньги нужны были для него?
– Да.
– Он болел? Или...
– Болел, – коротко отвечаю.
– Тогда почему не спасли? Было поздно? Или мало денег? Хм? – Дамир выгибает бровь. Смотрит пронзительным взглядом, будто хочет залезть в мои мысли. Прочитать хочет.
– Поздно. Мы слишком поздно обратились.
– Чёрт...