Хвойные гиганты стыдливо протягивали проезжавшим мимо них путникам свои изящные ветки, словно предлагая украсить их новогодними гирляндами, блестящими шарами и цветными витыми сосульками. Земля под вековыми красавицами была покрыта толстым и мягким ковром из годами осыпавшихся, издававших тонкий хвойным аромат, иголок, позволявший лесному зверю бесшумно подкрадываться к жертве. Уставшее за лето светить осеннее солнце до нас не доставало, зацепившись все еще палящими лучами за верхушки деревьев, так, что от жары мы не страдали.

На вершине очередного невысокого холма, деревья дружно отступили от дороги, великодушно уступив уставшим путешественникам две большие поляны, редко заселенные каким-то живописным кустарником и полевыми цветами, своим запахом наполняющими окружающий нас воздух, что создавало непередаваемую словами, расслабляющую и располагающую к отдыху атмосферу. Кругом летали бабочки, гудели редкие пчелы. На одну из этих сказочных полян и свернул отец Павел.

— Сейчас зададим лошади корма и пусть отдыхает, — сказал священник, — и сами пообедаем, чем Бог послал, а потом продолжим дорогу.

Отец Павел развязал один из мешков, лежащих на телеге, отсыпал в торбу часть овса, и надел ее лошади на морду. Затем открыл квадратный плетенный из лозы короб, начал доставать продукты. Я потянулся за своей корзиной.

— Оставь пока свои харчи отрок, — пробасил Павел, — копченое сало станем, есть позже. — Курочка вареная у меня припасена, матушка в дорогу расстаралась.

Сало не доставал, а один хлеб извлек, очень вкусным получался он у мамы. Отец Павел взял у меня хлеб, непонятно откуда извлек острый как бритва нож, и быстро отрезал каждому по толстенному куску. Рядом с курицей, священник положил пяток вареных яиц. Интересно, а как бы все это ели мои любимые сыщики, товарищи Пуаро и Вульф? Думаю, если не сейчас, то к вечеру умяли бы все это без помощи ножа, вилки и подставок для яиц. Исключительно с помощью рук. Очень это путешествие способствовало разгоранию пламени аппетита. Я даже мысленно улыбнулся. Почти один в один, набор пассажира железнодорожного вагона. Не хватает орущей проводницы, пьяных индивидуумов с дырявыми и вонючими носками.

Сразу приступить к обеду не получилось, учил молитву перед вкушением пищи. Пока не рассказал ее без огрехов, отец Павел не разрешил ни к чему притрагиваться. Поэтому стимул к заучиванию священных текстов у меня был, правда, очень приземленный. Пообедали быстро, с великим удовольствием. Каждому досталось по половине курицы, по справедливости. Кушал и смотрел за священником. Я молотил все, активно работая челюстями, как бы опасался, что у меня могут пищу отобрать. Батюшка, наоборот, не спеша смаковал каждый кусочек курицы, любовно рассматривая ее после каждого укуса, аналогично и с хлебом или луковицей. Для меня прием пищи был просто физиологической необходимостью, а для батюшки — приятным ритуалом. Впервые я наблюдал процесс приема пищи, производимый с таким даже не аппетитом, а именно удовольствием. Как говорят, каждому свое. Запили обед простой водой, отец Павел, из глиняного кувшина, плеснул мне воды в деревянную кружку. Вода в здешних местах знатная, я давно это отметил — ничем не отравленная, не загаженная — кристально чистая, освежающая, даже слегка приятно ароматная — на разнотравье, что ли, настоянная? После трапезы мои мучения продолжились: учил молитву после вкушения пищи. В своем времени я никогда на такое вещи не обращал внимания, а теперь приходится. Да оно и понятно, другое время, другие ценности и порядки, выделяться не стоит.

До вечера, пока ехали, я по приказу батюшки вслух повторял выученные молитвы. Остановились в селе Лесное. На постой нас взял коллега священника, отец Владимир. Поужинали пшеничной кашей с салом, заправленной конопляным маслом, и улеглись спать. Меня определили на сеновале. Только голова коснулась душистого сена, сразу уснул, провалился в сны о прежней жизни, где вокруг меня хлопотала жена, осторожно подсовывая на край моего письменного стола, заваленного всякой научной литературой и черновиками новых работ, мои любимые печеные пирожки со сливами или капустой. Я с благодарностью улыбался и продолжал работу, с удовольствием поедая лакомую выпечку. С этими снами и проснулся, хорошо выспавшись. Правда, с легким оттенком грусти.

Утром плотно позавтракали остатками вчерашней каши. Я бы не отказался выпить кружку маминого чая с ягодами, но, чего нет, того нет. Колодезная вода вместо чая — не худший вариант.

— Теперь, Василий, до монастыря ни одного поселения не встретим, — информировал меня отец Павел, неспеша протягивая фразы, — доведется в лесах диких ночевать, средь полян нехоженых, под чистым небом, под пристальным надзором Отца нашего небесного, под Луной яркой да звездами лучистыми. Такие дела.

— Отец Павел, дозволь спросить, а звери на нас не нападут?

— Надеюсь, Господь отведет от нас эту напасть. Зверь сейчас сытый, это по весне могут волки баловать. Те же медведи на зиму жирок запасают, им до нас дела нет. Сейчас все добрые, пока зима не наступила, но до метелей вьюжистых да снегопадов нешуточных еще далече, не переживай, Василий.

— А, что такое медведь, отче?

— Чудище лесное, в два человеческих роста, могучее и свирепое, покрыто густой шерстью. С ним нам встречаться опасно, можем лошади лишиться, а то и жизни. Чтобы такого не случилось, давай будем читать молитву «Славословие Пресвятой Троице». Начали.

Эту молитву я тоже запомнил со второго раза. Если так дальше пойдет, то я всю «программу» отца Павла, разработанную им для меня на время путешествия, усвою быстро.

На обед не останавливались, батюшка сказал, что только к вечеру найдется удобное для отдыха место. Мне, конечно, это не сильно понравилось, кушать хотелось неимоверно. Но я припомнил своих маленьких друзей — кактусят с их терпением и выносливостью, и устыдился своему малодушию.

Расспрашивать отца Павла об устройстве государства и о месте церкви в нем я, естественно, не стал, продолжал оставаться для своего наставника простым несмышленым ребенком. Но вот в отношении флоры и фауны я знания пополнил. Священник оказался хорошим рассказчиком, и довольно эрудированным. Узнал я, какие деревья и травы произрастают в окружающем нас лесу, какие звери и птицы в нем живут. Я засыпал отца Павла вопросами, а он спокойно и с видимым удовольствием на них отвечал. Меня интересовало абсолютно все.

На ночлег остановились у веселого ручья. Это место, по всей видимости, часто использовалось путниками, хотя отец Павел мне и пытался втолковать о каких-то нехоженых полянах, видать, для красного словца он это молвил. На поляне, обнесенной загородкой из жердей, установлены шалаши, есть даже каменное корыто, из которого можно поить лошадей. Под ногами хрустели старые шишки, пели птицы, воздух был лесным — густо настоянным на свежих и прелых листьях, травах и цветах, а также мхах и старой древесной коре, которая, отслаиваясь, обнажала огромные стволы поваленных бурями древних деревьев.

Батюшка — путешественник опытный, быстро развел небольшой костерок, который в скором времени бодро затрещал угольками, споро подвесил котелок с водой. Мне поставил задачу насобирать веток для костра, предупредил, чтобы я не отходил от поляны далеко, а то могу заплутать в лесу. Это в мои планы не входило.

Спустя час мы с аппетитом поглощали пищу, естественно после произнесенной молитвы. Я уже стал привыкать к такой процедуре и молитвам не противился.

Спать укладывались под телегой, выгрузив из нее немного сухого сена. Уснуть сразу не получилось. Ночной лес был наполнен множеством звуков. Где-то кричала неизвестная мне птица, раздавался треск, похожий на падение дерева. На грани слышимости, как мне показалось, злобно рычал крупный зверь. Как-то не хотелось проснуться с откушенными руками или ногами. Священник заметил, что я не сплю.

— Спи спокойно, Василий, к нам зверье не подойдет, — заверил отец Павел, — дым от костра отпугивает живность. — Я подкинул в костер немного сушеного чабреца, его запах не очень нравится зверям, то есть, абсолютно не нравится.