Дина

Меня выписывают раньше положенного срока.

Пока лежала в палате вошла в личный кабинет и перевела с банковской карты Андрею стоимость путевки. Сумму я видела в документах что он мне передал.

Я просто так хочу.

Мне так легче.

Едва я перевела сумму, как тут же получаю входящий вызов от отца своего ребенка.

Сбрасываю, быстро пишу сообщение: «Прости, я так решила»

Следом получаю ответ: «Хуево решила».

Не стала отвечать, Андрей звонит еще пару раз, сбрасываю, а затем выключаю телефон. Я не хочу никаких разговоров и объяснений, мне самой до себя.

С Егором мы не общаемся, после прерывания беременности, я не хочу его видеть, о чем написала сразу, попросив в своем послании его уехать

Хорошо, что не стал настаивать и больше не звонит.

Только пишет каждый день обезличенные сообщения, как будто ведет внутренний диалог сам с собой.

Он тоже хочет отыскать новое решение и найти код ошибки нашей истории. Сейчас очень больно, врачи говорят, что потом будет легче.

Я почти привыкла к новым сообщениям от Егора. Читаю их на автомате. Отвечаю первое что приходит в голову. Наверное, ему, как и мне трудно в этот период быть собранным, в его посланиях мне прослеживаются какие-то не связанные между собой вещи, хорошо, что воспоминания всегда хорошие.

А я молча сделала то, что все от меня ждали.

Я понимаю, что нам с Егором нужно прекратить общение, не возводить новых мостов, не пытаться объяснить, нам лучше просто разойтись в молчании, оставив в памяти друг о друге лучшее воспоминания, чтобы было легче. Но мы все равно переписываемся, словно одержимые, боясь нарушить созданное нами "правило переписок".

Так странно, но в очередной раз у меня не получилось создать семью. За мою измену общество меня приколотило в едином порыве и распяло на кресте. И как результат в наказание небеса забирают "бусинку" не оставляя ей шансов жить.

Я себя не оправдываю, Егор ведь тоже человек, и мы просто не справились. Я все это порицание заслужила, но сейчас уже плевать на все.

У меня полнейшая апатия, после аборта врачи выписали мне антидепрессанты, за которые я ухватилась словно за спасительную соломинку.

Оказавшись дома, выдыхаю. Родные стены лечат лучше и первое время мне хорошо. Пью антидепрессанты, готовлю сыну ужин. Так жду его со школы, что, когда он появляется на пороге, обнимаю так, как будто, в последний раз его вижу.

Кажется, что вырос. Стал такой рассудительный, много про Андрея говорит. Это и естественно, он его оформил к себе в компанию, назвал это словом «практика», платит сыну деньги за выполненные работы, мой ребенок впервые в жизни чувствует себя таким счастливым, у него появились деньги на карманные расходы.

Все-таки мать не заменит отца, как бы я не старалась, но появился Андрей и сын тянется к нему, старается во все вникать, они часто и много обсуждают что-то по телефону, я уже не говорю о том, что дедушка звонит почти каждый час.

Из-за таблеток я стала рассеянная, это и сын замечает, волнуется, но я его успокаиваю, говорю это временно. Сама понимаю, что во время разговора могу задуматься и пропустить половину повествования сына, но это так влияют антидепрессанты. Когда прекращу их пить, все вернется на круги своя. Все будет хорошо.

Почти каждый день ловлю себя на мысли, что на уровне подсознания хочу, чтобы сын был рядом, мне нужно слышать его голос, знать что он со мной.

Прошу, как обычно, чтобы домой приезжал ночевать, потому что я скучаю, готовлю для него, отвлекаюсь.

Среди недели сын звонит когда слышу, как он рассказывает, что дед приедет за ним к отцу на работу и хочет забрать к себе, понимаю, что ехать хочет, отпрашивается, проглатываю ком, говорю, что, конечно, может.

Потому что не могу сказать иначе, эгоистично привязывать к себе в попытках найти утешение в обществе своего ребенка, чтобы не выть в подушку от утраты не рожденного.

Я все понимаю, у сына сейчас новый этап — он познакомился с любящими его бабушкой и дедушкой, уверена, что Андрей тоже уделяет ему много своего внимания. Отца ему всегда не хватало, судя по тому сколько он стал проводить с ним времени. Сын будто хвастается мне каждый раз, когда получается сделать что-то новое из того, что ранее он не знал. Моя похвала ему тоже важна, наверное.

Только все чаще вспоминаю, что в последнее время много говорит именно про мнение отца, ждет от него одобрения, которое получает не так часто. Как оказалось, дед чаще хвалит, со слов сына.

Дни проходят быстро, я дома, у меня больничный. Я не оставляю желания уволиться от Егора, только он этого не хочет. А у меня пока нет внутренних сил, чтобы настоять на своем.

Меня самой — то нет.

К концу недели начинаю понимать, что сын две ночи к ряду ночует у отца, пытаюсь напрячь память и вспоминаю, что не могу вспомнить какое сегодня число.

Сын, как будто, стал отдаляться, хотя звонит, как и прежде, после школы каждый раз докладывая обстановку. Вроде ничего не изменилось, но изменилась я.

Может ему со мной плохо? А может вечно уставшая мать не вызывает желание возвращаться домой?

Открываю таблетки антидепрессантов просто закидываю в рот на автомате пилюли, дышу носом, запивая бутилированной водой.

Брожу по квартире из угла в угол, боюсь смотреть на часы. Пытаюсь вспомнить какое число, надеясь втайне, что до нового года осталось немного.

Надо думать про праздник, про то, как мы с сыном будем наряжать елку, мы ведь каждый год так делаем.

Тревожные мысли не уходят и я выпиваю еще одну таблетку. Еще одну можно. Мне будет легче. Делаю глоток воды, проглатываю.

Тягучие волны растекаются по телу. Все хорошо. Я просто себя накручиваю. Жизнь хороша.

С тех пор как меня выписали из больницы, мы хоть и избегаем прямого общения с Егором, но постоянно обмениваемся сообщениями. Он пишет, я отвечаю. Это не всегда связанные беседы, это как будто попытка найти какие-то общие точки соприкосновений, получить ответы на вопросы обращенных к самим себе, обсудить с кем-то свою боль.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍В сообщениях мы очень понимаем друг друга. Он пишет, как ему одиноко, я пишу, что одиночество — это бич современного человечества. Он задает вопросы философского характера, я пищу свое мнение.

Как ни странно, не испытываю потребности именно в разговорах, стало трудно говорить. Писать легче. Мы с Егором как будто хотим сохранить нас, только нас нет. Я жду, когда ему надоест писать, а он скорее всего ждет, когда я перестану отвечать.

Во мне пусто, ведь вместе с «бусинкой», которая умерла, я чувствую открытую рану, которая долго не заживает и постоянно болит, напоминая про прошлое. Ведь я крови своего не рожденного ребенка, таблетки в обычной дозировке не помогают и теперь их действие быстро проходит.

Поразительно тихо. Наверное скоро новый год. Я очень хочу, чтобы завершился текущий год, не принесший мне ничего, кроме страданий.

Дни для меня стали одинаковыми. В очередные выходные я знаю, что сын останется у бабушки и дедушки, накануне он подробно пояснял мне, что едет с дедом в новое "рыбное место", где планируется большой улов, обещает, что будет присылать фотографии.

Я, кажется, несколько раз его переспросила когда он вернется.

Я вижу, что сын волнуется, успокаиваю, говорю, что это моя рассеянность, следствие успокоительных, которые пока нужно принимать.

Выпиваю еще две таблетки, я немного посплю, я не пропущу от сына сообщения, просто я больше не хочу думать о моей «бусинке», придумывая себе оправдания, почему мне пришлось ее убить.