Она оглядела тускло освещенный зал, и не найдя никого, кто мог бы ее ждать, направилась вдоль столиков. Ее взгляд остановился на грубом мужском лице, угловатом, с короткой черной бородой. Напротив мужчины спиной к Амине сидела небольшого роста девушка в покрывавшем голову и плечи черном платке. Когда Амина поравнялась с ними, кавказец поднял на нее стальные напряженные глаза из-под нависающих бровей.

Амина ответила на его взгляд и повернулась к девушке.

Платок плотно обхватывал ее лоб, спускался от висков к подбородку, закрывал скулы и шею, волнами ложился на плечи. В контрасте с чернотой свежее чистое лицо казалось единственным, что в ней осталось живого. На вид ей было не больше семнадцати. Она радостно улыбнулась.

– Салам, Амина. Присаживайся. Это Расул, мой брат.

Мужчина кивнул, и пока Амина вешала куртку, наблюдал за ней мрачно, с недоверием.

– Сестра сказала, ты хочешь исповедовать ислам? – Его низкий хриплый голос с южным акцентом немного ломал слова.

– Да. Я хотела поговорить об этом с Айшат. Не ожидала, что вы придете вдвоем.

– У нас женщины не ходят одни.

– Я рассказала о тебе, и Расул тоже захотел пообщаться. Извини, что не предупредила.

К столику подошла официантка и все заказали кофе.

– Так почему ты к Айшат обратилась? У вас в семье не соблюдают? – Расул явно был настроен вести разговор сам.

– Родители верят по-своему, но в мечеть не ходят, – Амине было не по себе под тяжестью его свинцового взгляда. – Они говорят, что там религию искажают.

Расул смотрел на нее испытывающе и снисходительно кивал.

– Всё правильно говорят твои родители. В мечетях сейчас кого только нет.

Он облокотился о стол и немного подался вперед.

– Но если тебе это правда нужно, мы можем рассказать про истинный ислам.

Если до сих пор Амине удавалось обманывать подступающий страх, убеждать себя, что Айшат безопасна, то теперь все проступило осязаемо и объемно. Она ощутила прохладную гладкость стола, едва различимый запах табака в воздухе, рассмотрела бурые брызги на хищном лице, на радужках нависших над ней сизых глаз. Перед ней сидел исламский вербовщик, и сердце колотило в попытках достучаться до разума.

Официантка принесла заказ, и некоторое время все молча пили кофе.

Расул заговорил первым.

– Ты что-нибудь знаешь про ваххабитов?

– Немного… А почему ты спросил? – Амина наконец справилась с волнением, и удивление в ее голосе прозвучало неподдельно.

Расул самодовольно усмехнулся.

– Хочу тебе объяснить, как исламом манипулируют. Например, ваххабизм – это самый чистый, справедливый ислам. Но по разным причинам, в основном политическим, его выставляют радикальным, опасным, потому что им невыгодно, чтобы в мире была справедливость. А мы всего лишь защищаем свою религию.

Амина сосредоточенно слушала, кивала и старалась, чтобы на лице не промелькнула ни одна из ее мыслей.

– Значит, все, что о вас говорят – неправда?

– Да. Кафиры[1] извращают и ислам, и все понятия, которые мы считаем священными: джихад[2], таухид[3], шариат[4] и другие.

– Но… джихад, это ведь война против неверных? Или это тоже неправильно?

– Ты потише говори. – Расул немного пригнул голову и воровато осмотрелся по сторонам. Потом кашлянул и продолжил с прежней развязностью: – То, о чем говорят по телевизору, – военный джихад – это пропаганда. Они хотят настроить людей против нас. На самом деле никто не ведет войну с неверными просто так. Применять военный джихад мы можем, только когда угрожают нашей религии.

Подкатившее отвращение встало в горле. Чтобы перевести дыхание, Амина сделала несколько глотков кофе. Внутренний голос требовал молчать, но она не сдержалась:

– А в России ведется военный джихад?

– Нет, зачем… – Расул насторожился, но сразу вернулся к незаконченной мысли: – Вообще джихад означает, что мы должны распространять ислам, рассказывать о его справедливых законах. Это обязанность каждого мусульманина.

– Джихад начинается с борьбы со злом внутри себя, – подхватила Айшат. – Коран учит нас бороться в первую очередь с собственными слабостями. Правильно, Расул?

– Да, все верно.

Амина мельком взглянула на Айшат, и, не обратив внимания на ее слова, снова повернулась к Расулу.

– А как человек приходит к джихаду? Ведь обычно люди не углубляются в религию настолько. Они верят, но живут обычной жизнью.

– В смысле «приходит»? Каждый мусульманин с рождения живет по этим законам. А кто добровольно принимает ислам – изучает священные книги, общается с мусульманами, прислушивается и постепенно сам начинает свой джихад. Но мы никого насильно не заставляем, это решение должен принять каждый самостоятельно.

– Ты говоришь о джихаде вообще. Но я имела в виду именно военный джихад. Что должно произойти, чтобы человек пошел на это?

Амина произнесла это и поняла, что должна остановиться прямо сейчас.

Расул смерил ее оценивающим взглядом, но все же ответил, криво улыбнувшись.

– Когда джихад – это высшая цель, все происходит само по себе. Для правоверного сражаться во имя Аллаха – это честь. Шахиды, мученики – все равно что святые. Они попадают в рай, Инша-Аллах[5].

Расул закурил и пытливо прищурился.

– А ты почему спрашиваешь? Зачем тебе?

Амина смущенно пожала плечами.

– Хочу понять, зачем нужен джихад. Мне кажется, главное – верить в Аллаха, а остальное не так важно.

– Нет. Джихад обязателен. Мы, как истинные мусульмане, должны сделать мир исламским, чистым. А для этого его сначала нужно вылечить, – он зло ухмыльнулся и процедил: – от всей этой кафирской грязи.

– Думаешь, это возможно?

– Как сказать… – Расул затянулся и откинулся на спинку дивана. – Бывают болезни, которые не лечатся. Тогда их нужно удалять. – Он с вызовом посмотрел на Амину.

Над столом расползались дым и молчание.

Зазвучала мелодия вызова, и Расул ответил на неизвестном ей языке. Пока он разговаривал, можно было рассмотреть его. Дорогая одежда, смартфон последней модели, на столе – брелок от BMW; в глаза бросился длинный заточенный ноготь мизинца. И этот человек считал весь цивилизованный мир опасной патологией, обвинял в развращенности, вел свой джихад ради его уничтожения. Амина подумала, что в озлобленном фанатике должно быть больше отрешенности. Но, видно, для Расула это было лишь хорошо оплачиваемой работой. Проповедуемые им идеи – чем-то вроде психологического оружия, поражающего мозг. А цель, стоявшая надо всем этим – не столько в следовании канонам, сколько в борьбе с теми, кто им возражал.

Айшат оторвала ее от мыслей.

– Ты читаешь Коран?

– Иногда читаю. Кстати, я хотела у тебя спросить: в Интернете есть несколько переводов, какой лучше?

Айшат достала из сумки две брошюры, напоминающие студенческие методички, – они были напечатаны на сложенных пополам листах, – и протянула их Амине.

– Вот, возьми. Это Коран с правильным переводом и еще одна очень древняя книга. Только читай сама, никому не давай. Хорошо?

– Конечно. Спасибо. – Амина положила брошюры в сумку.

Расул закончил разговор и снова нацелил на Амину пронизывающий взгляд.

– Ты вроде неглупая… Ты сама как считаешь, в нашем мире есть справедливость?

Она ответила не сразу.

– Сложно сказать. Конечно, часто страдают невиновные. Но бывает и так, что люди получают по заслугам. Поэтому нельзя утверждать, что мир несправедлив.

– Но ты и справедливым его назвать не можешь?

– Не могу.

– Все правильно. Только мир несправедлив не потому, что так создан. Его таким делают люди, которым это выгодно. А ислам построен на справедливости. – Он многозначительно помолчал и продолжил: – Вот скажи, разве ты не хотела бы жить в справедливом государстве? Где о людях заботятся. Где ресурсы принадлежат народу, а не олигархам.