– Нормально. А ты чем занимаешься? – Он бросил взгляд на экран.

– Да так. Писала кое-что, – Амина захлопнула ноутбук.

Саша притянул ее к себе и обнял.

– Еще не обедала?

– Нет. Тебя ждала.

Пока Саша переодевался, Амина накрывала на стол. Стоило ей остаться одной, и опять подступила мучительная душащая тоска.

Уже два года она жила как бы наполовину. Даже первые яркие чувства снова и снова заслоняла тень. Тогда ей казалось, что у нее нет права жить и радоваться жизни. Весь мир тускнел и превращался в плоскую, шаткую декорацию, из-за которой отчетливо проступали обломки реальности.

Ее книга поглотила бы и скорбь, и чувство вины – Амина изливала на бумагу все и была готова сама броситься следом, но боль не утихала.

Саша еще не знал о книге. Он искренне сочувствовал, оберегал, избегал разговоров об Амире, но сопереживать прошлому легче, чем принимать настоящее, поэтому Амина колебалась и спрашивала себя: что станет с их миром, и что останется от них самих, если с новой силой вспыхнет так долго тлевшая внутри нее злоба?

Саша с аппетитом ел, а Амина всматривалась в его добродушное лицо, в любящие глаза. Он не мог не понять.

– Саш, я решила написать о брате.

– Что написать?

– Правду.

Он отодвинул тарелку и какое-то время смотрел на Амину задумчиво, пока в ее неожиданном признании постепенно проступал смысл.

– Даже не знаю, что сказать… – Он опустил глаза. – А ты хорошо подумала?

– Я думала очень долго. Конечно, это тяжело, но я должна разобраться во всем. Иначе буду мучиться всю жизнь.

Саша молчал. Амина продолжила.

– Невозможно спокойно жить, когда с самым близким твоим человеком случилось такое. Я не знаю, как это принять, я, наверное, так не умею. И боль сама не пройдет. Я должна хотя бы память о нем отмыть от этой грязи. Он не был таким, как о нем писали и врали в новостях. Ты мне веришь?

– Конечно. Я всегда тебе верил. Просто мне казалось, что ты с этим справилась.

– Я пыталась.

Немного помолчав, Саша спросил:

– А что это будет? Книга?

– Надеюсь, да.

– Много уже написала?

– Пока только наброски. Столько всего в душе, а вытащить из себя не можешь. Все это бездонное горе исчерпывается в нескольких словах. Но даже не в этом дело. Писать нужно о нем, а не обо мне, но я ничего не знаю о его жизни там. Как это началось? Что он чувствовал? Он ничего не рассказывал, а мы и не догадывались.

– Может, есть статьи по этой теме?

– Я искала, но их очень мало.

Они вернулись к еде.

Саша обдумывал что-то.

– А если поговорить с фээсбэшниками? У них же есть специальный отдел?

– Сомневаюсь, что они что-то расскажут. Кто я такая? Студентка журфака – смешно. Наверняка такие дела сразу засекречивают.

– Скорее всего, так и есть…

Оба замолчали. Амине стало немного легче.

Через несколько дней, когда они шли домой по вечернему бульвару, Амина сказала:

– Слушай… я все думаю насчет книги… Что, если найти кого-нибудь в Интернете? Пообщаться напрямую?

– С кем? – Саша остановился.

Он редко выходил из себя, но поняв ответ по ее взгляду, не выдержал.

– С этими ненормальными?! Я надеюсь, ты не серьезно?!

Амина сердито дернула бровями, но ответила спокойно:

– Мне нужно все выяснить. Другого способа я не вижу.

– Послушай, они очень опасные люди…

– Я знаю, Саш, – перебила Амина.

Он запрокинул голову и со стоном выдохнул.

– Пожалуйста, пойми, из статей я ничего не узнаю. Как он с ними связался? Что они внушали ему? Я уверена, что он это сделал не сам, и хочу понять, как можно заставить человека решиться на такое.

– Слушай, я очень хорошо понимаю, как тебе тяжело. Но ты не должна так рисковать даже ради брата. Подумай, он бы это одобрил?

От последних слов сжалось сердце. Амина с горечью поджала губы и отвернулась. Немного помолчав, сдавленно ответила:

– Амир ради меня и не такое бы сделал. А я, по-твоему, должна обо всем забыть? Как будто ничего не было?

Саша вздохнул и обнял Амину за плечи.

– Я просто очень за тебя боюсь. И не знаю, чем помочь. Не могу даже подумать, что ты станешь с ними общаться.

– Но это ведь только переписка. Я буду осторожна.

– Амина, они вербовщики. Ты даже не заметишь, как тебе промоют мозги. Как ты не понимаешь?

– Не может это внушение действовать на всех, иначе вербовали бы каждого второго. Они же не случайно выбирают неблагополучных, депрессивных людей, работают с заключенными – к слабым проще втереться в доверие. Те, у кого в жизни все хорошо, туда не попадают.

– Этого я и боюсь, Амина. У тебя не все хорошо. Ты очень страдаешь, я же вижу.

Амина опустила глаза.

– Это видишь ты. Они не увидят.

Саша притянул ее к себе и крепко обнял.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Все, что кажется несокрушимым – монумент повседневности с обжитыми местами, привычными делами и людьми, незыблемый фундамент, на котором держится вся конструкция жизни, может всего от одного решения, одного поступка пошатнуться и обрушиться, оставив тебя задыхаться под руинами.

От желтого кухонного света резало глаза. Амир сидел молча, безучастно, обхватив руками тяжелую голову. Вокруг все мелькало и сливалось в один гудящий поток людей, голосов и красно-синих вспышек. Казалось, что мир отслоился и равнодушно поплыл мимо, оставив его здесь, как отмершую часть.

Он не видел, как мужчины в белых халатах пронесли мимо тяжелые носилки, не слышал, как на улице громко заплакала сестра, не замечал мать, беспомощно рыдающую в углу и людей в форме.

Память вспышками фиксировала отдельные фрагменты, которые потом еще долго всплывали один за другим и складывались в смазанную картину того вечера – неразборчиво исписанный лист и его собственная рука, машинально ставящая подпись, холодный металл наручников, мамины заплаканные глаза и Амина, выбежавшая на дорогу. Все остальное утонуло в темноте и исчезло.

Ночь разбудила его запахом сырости и монотонным металлическим стуком где-то за стеной. Амир ощутил, что лежит щекой на холодных досках. Он медленно поднялся и сел, всматриваясь в полутьму. Слабый свет из коридора начертил на сером полу темные полосы решетки. От противоположной стены доносился прерывистый храп и запах прокисшего алкоголя. В полумраке все вокруг – камера, решетка, холодные скамейки вдоль стен и спящий пьяница, – казалось нереальным.

Когда тяжелый болезненный сон отступил, Амир почувствовал, что замерз. Он встал и несколько раз прошелся по камере, потом остановился у решетки и заглянул в конец коридора, откуда тянулась полоса желтого света. Послышался стук дверей и быстрые шаги. На бетонном полу вытянулись тени двух сотрудников и арестанта.

Замок тяжело щелкнул, и в камеру втолкнули худого невысокого человека. Он молча постоял у входа, осмотрелся и медленно прошел к свободной скамейке.

– Сказали, тут за убийство кто-то заехал. – Он сел и уставился на Амира. – Ты, что ли, Седого завалил?

– А ты меня допросить решил? – Амир ответил, не поворачиваясь.

– Да не, че ты. Я просто. Нормальный был мужик, когда не пил.

Амир промолчал. От реальности накатывала тошнота. Сосед еще что-то говорил, но Амир не слышал, только закрыл глаза и прислонился к стене. Он вспомнил, как проснулся сегодня утром. Солнце лилось в открытое окно, Амина играла во дворе, в доме пахло горячим завтраком. Или это было не сегодня… Целую жизнь назад.

Уже почти стемнело, только полоса над горизонтом мягко освещала улицу, когда все четверо вышли за ворота.

– Как вернешься, приходи к нам еще. – Мать обняла Вику.

– Приду обязательно. Амина, пока, – Вика поцеловала девочку.

Мать тронула Амира за руку.

– Не забудь, хорошо?

– Да зайду я. Не переживай.

Солнце теряло последние силы и уходило за плавную линию далеких холмов, чтобы зажечь где-то новый рассвет. Уставшая земля выдыхала накопившийся жар, и в темнеющем воздухе теплыми волнами растворялись остатки дня.