— Это пиролюзит, государ, Петр Алексеевич, — ответил Бернулли-младший, присмотревший к черному куску.

— Ну, хорошо, — неохотно ответил я, словно признавая, что в дороге все может случиться, и что эти камни скоро будут расставлены и разложены как полагается. — А это что? — и я протянул ему красный минерал, думая про себя, что перегибаю палку. Потому что вот этот минерал Бернулли никак не смог бы опознать, ведь его должен будет описать Михайло Васильевич лет этак через десять.

— Эм, — вокруг меня столпились теперь все и с удивлением разглядывали этот непонятный минерал. — Я не знаю, — Бернулли протянул руку, и, дождавшись моего разрешительного кивка, взял камень. — Какое интересное строение, он словно состоит из множества малюсеньких кристалликов, которые имеют удивительно правильную форму. Как интересно. — Ну все, они заинтересовались, значит, полдела сделано. А вокруг Бернулли начало собираться все больше народу, и каждый пытался понять, с чем имеет дело. Рот этом они напрочь забыли и про мой разгон, и про несправедливые обвинения, заполучив в свои руки новую загадку.

В распахнутую дверь вошел невысокий мужчина с военной выправкой, а следом за ним пятеро молодых людей, нервно оглядывающихся по сторонам. Среди них выделялся высокий, могучего телосложения парень, в старом потрепанном тулупе.

— Отставной прапорщик Попов привел студиозусов, как приказал государь, — он коротко поклонился и отступил в сторону, пропуская вперед молодых людей.

— Отлично, — я привлек внимание ученых мужей, и указал им на парней. — Вот, познакомьтесь, это учащиеся Славяно-греко-латинской академии. Я специально пригласил их сюда, дабы молодые люди посмотрели, какие прекрасные ученые прибыли к нам, чтобы основать самую что ни на есть Альма Матер в нашей, богатой на таланты стране. А вместо это, что они видят? Полнейшую неорганизованность? — я повернулся к мнущимся парням, которые не могли понять, как же их угораздило попасть в самый разгар набирающей обороты взбучки, которую получали от непонятного юноши, моложе их самих на вид, уважаемые ученые. — Вот ты, как тебя зовут? — и я ткнул пальцем прямиком в Ломоносова.

— Михайло Ломоносов, — он смотрел прямо, не опуская глаз. Ну понятно, в двадцать лет, он был гораздо старше, чем его сокурсники, и уже устал слушать насмешки. Прости Михайло Васильевич, но мне ты гораздо больше нужен как физик-химик, чем как философ. Философов, их много, а после рюмки-другой так вообще не сосчитать, а вот таких кто обладал бы настолько гибким умом, чтобы быть способным постигнуть любое направление и добиться в нем успеха, только ты и есть.

— Вот, Михайло Ломоносов, например, точно не понимает, что здесь творится, — я полюбовался покрасневшим лицом Бильфингера. Этого господина я уже изучил и прекрасно понимаю, что работать он будет, закусив удила, только в одном случае, если его натыкают носом в его мнимую несостоятельность, при этом пообещав в случае успеха много вкусного. Но делать это часто нельзя, необходимо в промежутках между тыканьем гладить его по шерстке, говоря, какой он гениальный, и как я без него по миру пойду. Ну, мне не сложно, лишь бы дело делалось. Например, как в мануфактуре, которая разрослась уже до неприличных размеров и выпускала много важного для нас денима, используя какой-то новый челнок того англичанина. Самое смешное заключалось в том, что никакого навязывания нового производства не было, более того, этот летающий челнок так сильно захотели держать в тайне, что им волей-неволей заинтересовались конкуренты проклятые. До меня дошли слухи о том, что Джона Кейна в складчину напоили в каком-то кабаке до изумления, чтобы тот секретом поделился. А я всегда знал, что производственная тайна, в совокупности со шпионажем и рекламой — вот самые главные двигатели прогресса. И не надо ничего навязывать, чтобы избежать всяких неприятностей типа забастовок. Люди-то никогда не меняются, и запретный плод, он слишком сладок, чтобы мимо пройти. Кое-что, конечно, нужно будет навязать, и очень скоро, но это проблема недалекого будущего, сейчас же у меня другие проблемы. — В общем так, вы, господа мои хорошие, берете этого молодого человека, Михайло Ломоносова, и начинаете его обучение, вот прямо с сегодняшнего дня. Потому что я хочу убедиться в том, что учителя из вас все же более умелые, чем хранители редкостей. У вас есть год до того момента как университет начнет принимать студиозусов. Если через год он не покажет ничего значимого, я много раз подумаю над тем, продолжать ли вкладывать деньги из казны в это предприятие, которое мне кажется все более сомнительным. Да, пошлите кого-нибудь на Монетный двор, там весьма обширная библиотека привезена из Речи посполитой, как раз под нужды университета, — и, оставив выпучившего глаза Ломоносова и скептически оглядывающих их с ног до головы ученых знакомиться, сам же подошел к Попову, таща на фарватере Шумахера. — Иван Данилович, ты так страстно просил у меня работу, что я решил тебя осчастливить. Вот прапорщик в отставке Попов проводит тебя к архиепископу Герману, и вы вдвоем подумаете и приготовите мне проект на тему: куда можно перенести академию, чтобы крыша не свалилась отрокам на головы. Проект должен быть вменяемый, мне его в Священном Синоде еще утверждать надобно будет. Так что расстарайся, будь другом. Потому как тебе еще и переносить академию на новое место придется и обустраивать. Надеюсь, что такого же фиаско, как с камнями, сваленными где придется в Кунцкамере, не возникнет? — Шумахер отрицательно помотал головой, и я его оставил рядом с Поповым, а сам отошел в направление двери. Вот и ладушки, все при деле. Что же я забыл? Ах, да, — Даниил Иоганович, я все же хочу узнать, что это за красный камень и какие у него свойства, да и вообще опись каждого из этих камней хочу увидеть, — Бернулли рассеянно кивнул, продолжая рассматривать крокоит, из которого при определенных усилиях можно выделить хром, весьма и весьма полезный металл, который где только не применяется.

Вернувшись в Лефортово, я пошел в приемную перед моим кабинетом и сел в кресло для посетителей, вытянув гудящие ноги. Митька посмотрел на меня, и в его взгляде промелькнуло сочувствие.

— Я хочу знать, когда его величество император примет меня? — высокий француз ворвался в приемную и подлетел прямо к столу, за которым сидел невозмутимый Митька, который в это время точил перья небольшим, но очень острым ножиком.

— А я еще раз вам говорю, виконт, что ваше прошение передано в императорскую канцелярию на рассмотрение, — ответил Митька. — И вообще, у вас получилось бы быстрее попасть на аудиенцию, если бы вы действовали через своего посла или через иноземный приказ.

— Но у меня важное сообщение для его величества, — виконт стиснул кулаки, а Митька покосился на меня и пожал плечами.

— Вы можете передать его мне, а я уже постараюсь сделать так, чтобы его величество непременно прочел его.

— Это совершенно невозможно… — виконт протер лоб надушенным платком. Ну да, здесь жарковато.

— Как хотите, — и Митька вернулся к своему прерванному ненадолго занятию. Я же смотрел на него и думал, что при желании можно добиться чего угодно. Ведь кто-нибудь мог представить, что обычный холоп может свободно говорить на нескольких языках и вообще стать большой умницей? Главное — это правильная мотивация.

Француз тем временем сел рядом со мной и вздохнул.

— Никогда бы не подумал, что попасть на аудиенцию к императору будет настолько сложно, — внезапно пожаловался он мне.

— Можно подумать, что к вашему королю можно войти в любое время, — я хмуро посмотрел на него. И так настроение не очень, так еще и вот этот пытается права качать.

— Ну так ведь… — начал было француз и осекся, понимая, что может сейчас наговорить лишнего. Еще раз вздохнув, он подошел к Митьке. — Вы меня уведомите, когда мне назначат?

— Разумеется, даже не сомневайтесь, — и Митька снова быстро взглянул в мою сторону.

Когда француз убрался, я потянулся и спросил.

— Это кто?